- Кто ты и откуда у тебя это?
- Взял из ящика стола начальника фельджандармерии.
- Что-то я ничего не понимаю. Давай-ка лучше все по порядку…
Я вкратце рассказал Николаю - так представился мужчина - свою историю Во время моего рассказа появился и его товарищ, Сергей. Он был примерно того же возраста, что и Николай, только повыше ростом. Вдвоем они долго расспрашивали меня. Их недоверие было понятно. Пока единственным подтверждением могло быть свидетельство уборщицы из фельджандармерии, в какой-то степени соучастницы моего побега. Бы ло уже за полночь, когда Николай сказал:
- Возможно, все, что ты рассказал, и правда Но мы должны проверить. Поэтому не обижайся, но придется тебе еще раз посидеть взаперти. И не вздумай дурить А сейчас пойдешь с Сергеем.
Дворами и глухими темными переулками он привел меня к какому-то зданию и запер в полуподвале. У стены стояла железная кровать. Время было позднее, и я тут же уснул. Теперь это может показаться странным но тогда я мог спать везде и всюду, при любых обстоятельствах, но постоянный внутренний сторож всегда работал безотказно и поднимал меня при первых признаках опасности.
На следующий день пришел Николай и сказал, что все в порядке. Он принес еду и одежду, но предупредил, чтобы я не выходил Жандармы ищут меня по всему городу.
- Ну и задал ты им хлопот, - сказал он. - Гауптман до сих пор в себя прийти не может. Уборщицу, тетю Шуру, допрашивал. Она, конечно, сказала, что ничего не видела, не слышала и не знает. А нам рассказала, что часового он чуть не избил, а дежурного унтер-офицера посадил в твой карцер, пообещал разжаловать в рядовые и отправить на фронт. Да, вот еще что: тетя Шура видела внизу и узнала человека, приходившего с доносом. Пока он не появился вторично, надо его убрать. Ты знаешь его в лицо?.. Поможешь нам. Сделать это нужно сегодня же. Вечером. Пока отдыхай, набирайся сил. Как стемнеет, мы с Сергеем за тобой зайдем.
Как было условлено, втроем мы отправились по подсказанному тетей Шурой адресу. Пока шли, Николай объяснил план действий. Я должен был только вызвать доносчика из дома, остальное они брали на себя.
Я предложил разыграть роль связного из жандармерии: скажу, что его вызывают. Ведь в жандармерии он видел меня беседующим с гауптманом, даже жующим бутерброд в его присутствии. Николай и Сергей согласились с моим предложением.
К дому мы подошли со стороны большого фруктового сада. Уже было темно, но отчетливо виднелось, как прогибаются ветки под тяжестью спелых яблок. Откуда-то из-за кустов неожиданно вышел человек. Он сказал, что из дома никто не выходил.
- Пора! - Николай слегка тронул меня за плечо и повторил: - Пора!
Я подошел к крыльцу, поднялся по ступенькам и постучал в дверь.
- Кто? - отозвался голос молодой женщины.
На вопрос, дома ли хозяин, женщина ответила, что муж вчера уехал к свояку в деревню и вернется через неделю, не раньше.
Не знаю почему, у меня отлегло от сердца.
Вся ночь и следующий день ушли на перебазирование: нужно было срочно съезжать из дома, выслеженного предателем. Только вечером, и то ненадолго, в моем убежище появился Николай. Он принес еду, несколько немецких документов для перевода, а также показал мне фотоснимки. На них я узнал базарную площадь с виселицей. Снимки запечатлели момент казни советских граждан в первые дни оккупации. Фотографировал Николай сам, из окна дома.
В связи с перебазированием связь с Центром у подпольщиков временно нарушилась. Мы решили подождать, когда она будет восстановлена, чтобы определить мою дальнейшую участь.
Уже на следующий день Сергей и я попали в облаву. Уйти нам не удалось. Шла поголовная проверка документов. Сергея отпустили, но он ничем не мог мне помочь. Больше всего я опасался, что меня опознают жандармы. Нас - тех, кто попался без документов, - заперли в большом сарае возле железной дороги. Поговаривали об отправке на работу в Германию. Некоторые не скрывали своего намерения бежать. Это, естественно, совпадало и с моим желанием. Решили держаться вместе.
На вторые сутки ворота открылись, и нас привели на вокзал, выстроили у товарного состава. Большая часть вагонов была уже заполнена людьми. Многие имели при себе кое-какие вещи и продукты на дорогу, и только мы, взятые при облаве, были вовсе налегке.
Кругом стоял невообразимый шум. Женщины плакали, причитали, передавали отъезжающим какие-то свертки и узелки. Толпу провожающих сдерживала цепочка солдат и полицаев. В последний момент, перед погрузкой, в толпе провожающих я увидел Сергея. Он подал мне знак. Я приблизился к цепочке и поймал брошенный им небольшой сверток. Развернуть его я не успел. Началась посадка. Прежде чем запустить нас в вагоны, каждого обыскали. Мне пришлось развернуть сверток. В нем были продукты на дорогу и коротенькая записка. Ее я хотел спрятать, но не успел. Полицай прочел и, к моему удивлению, вернул. В записке было пожелание доброго пути и привет от какой-то незнакомой девушки. Ничего не поняв, я сунул записку в карман.
Нашей пятерке, сговорившейся на побег, удалось попасть в один вагон, и мы заняли место на верхних нарах у люка. Как только двери вагона закрылись, я достал записку. Еще раз перечитал ее и тут только вспомнил о приеме тайнописи, с которым меня ознакомил Николай. Этот простой способ не требовал специальных составов. Нужны только два листка бумаги, зеркало или кусок стекла и карандаш. Один из листов смачиваешь в воде, накладываешь на зеркало (или стекло). Сверху кладешь сухой лист, и на нем, сильно нажимая на карандаш, пишешь нужный текст. На нижнем влажном листе остается оттиск написанного. Верхний лист уничтожаешь, а нижнему даешь просохнуть. Оттиск делается невидимым. После этого на высохшем листе пишешь любой, ничего не значащий текст. Для дешифровки и прочтения достаточно увлажнить листок. Что я незамедлительно и сделал - провел языком по строчкам. Из переданной мне записки следовало, что я должен проникнуть в центр военной промышленности Германии, город Эссен. Обосноваться там и дать о себе знать по указанному в записке адресу. - Ого! Вот так прямо из Сум в Эссен!.. И все это из охраняемого эшелона?.. Уходящего не известно куда?! Здорово!!
Я понял, что это было задание Центра, полученное подпольщиками в последний момент. Хотя не уверен, что именно так и было. Но все равно - начиналась настоящая работа.
Итак, я стоял перед выбором: бежать из эшелона и добираться в Эссен самостоятельно или остаться и ехать вместе со всеми в Германию, а там уж стараться попасть в нужный мне город. В пользу второго варианта была надежная и быстрая доставка "за казенный счет". Но при этом можно было угодить и в концлагерь при какой-нибудь шахте или руднике, в противоположной от Эссена части Германии. А оттуда уже дороги назад нет. Поэтому я решил бежать вместе с товарищами. Тем более отказ от побега был бы расценен ими как малодушие или предательство. Это, как ни странно, было тогда наиболее веским аргументом.
За чтением записки га размышлениями я даже не заметил, что поезд давно уже набрал скорость.
Мы оговорили с товарищами все возможные варианты побега и решили - лучше всего бежать через люк. Для того чтобы открыть его изнутри, нужно было прорезать досчатую обшивку вокруг двух болтов, удерживающих стальную крышку люка. К счастью, одному газ нас удалось припрятать и пронести в вагон обломок заточенного ножовочного полотна.
Как только все уснули, принялись за работу. Обломок ножовки обернули тряпкой, чтобы не резало руку. Работали лежа на спине или на боку и только во время движения поезда. К исходу первой ночи, сменяя друг друга, мы едва осилили половину толщины обшивки, а на ладонях уже вздулись волдыри. Только к середине второй ночи образовалась небольшая щель вокруг болта. Днем работу прекращали и только с наступлением ночи снова брались за дело. На третью ночь мы, наконец, одолели обшивку вокруг второго болта. Люк свободно открылся.
Сборы были недолги. Обитатели вагона спали крепким предутренним сном. Из открытого люка тянуло ночной прохладой и сыростью. Моросил дождь. На темном небе - ни звезд, ни луны. Это было нам наруку. Вот только поезд шел слишком быстро. Было бы совсем некстати после стольких стараний сломать себе шею. Ведь люк находился у самой крыши вагона - высота около трех с половиной - четырех метров!.. Плюс скорость… Но медлить было нельзя. Ночь подходила к концу.
Мы сгрудились у люка в нерешительности. И вот тогда быстрый и смелый Керим, тот, что сумел пронести обломок ножовки, снял с шеи шарф, привязал его к крышке люка и ловким движением скользнул в проем. Он спускался вниз, перебирая руками по шарфу. Еще мгновение, и, оттолкнувшись от вагона, он исчез в темноте. Вслед за Керимом в люк пролез я. Встречный поток сырого воздуха обрушился на меня, отрывая от шарфа. Я повис, не в силах разжать пальцы. Вверху я видел лица товарищей, внизу громыхали колеса. Я спустился ниже. Уже можно было различить мелькание шпал соседнего пути - они сливались в сплошную серую дорожку. Вот и конец шарфа. Ноги оказались на уровне колес. Движением воздуха меня развернуло спиной вперед и потянуло под колеса. Пришлось подтянуться вверх. Только теперь, получив опору для ног, я смог развернуться. С силой оттолкнулся от вагона и разжал пальцы…
На земле я несколько раз перевернулся и ударился обо что-то твердое. Первое, что я увидел, придя в себя, были удаляющиеся красные огни последнего вагона. Я лежал на рельсах возле стрелки и не мог пошевелиться от боли. Начинало светать. Я напряженно всматривался, но никого не видел.
Рельсы, однако, были не самым лучшим местом для отлеживания и приведения себя в чувства, на это у меня сообразительности еще хватило, и я заставил себя отползти в сторону. А вот на большее… Здесь и нашел меня позднее путевой обходчик.
Я сказал, что сорвался с подножки поезда. Пока он возился со мной, помогал подняться на ноги, дал воды, возле нас остановилась дрезина с двумя немецкими солдатами. Они, ни о чем не спрашивая, посадили меня на дрезину и отвезли в ближайший лагерь недалеко от вокзала. Это был город Перемышль.
На большой территории за оградой сидело, лежало, стояло множество мужчин и женщин. Здесь на утрамбованной тысячами ног голой земле, я проспал до вечера. Боль понемногу утихла, и я смог подняться. С радостью убедился, что кости целы. До темноты я ходил по лагерю, заглядывал во все уголки в надежде увидеть кого-либо из участников нашего побега, но тщетно. Их судьба так и осталась для меня неизвестной.
Ко мне подошел какой-то парень и заговорил с сильным польским акцентом. Он рассказал, что вчера отсюда несколько партий фашисты отправили в душегубку, а затем сожгли в крематории. Ни одному человеку не удалось спастись. Он предлагал этой ночью совершить побег всем лагерем. Его план был явно невыполним и мог привести только к гибели сотен людей. Да и сам парень не внушал мне доверия. Кроме того, к чему бы немцам, которые нуждались в рабочей силе, уничтожать здоровых людей?
Рано утром все были разбужены криками полицаев. Они отбирали мужчин. Раздалась команда:
- С вещами, становись!
Тех, кто пытался скрыться в общей массе, охранники награждали ударами палок. Видимо, слух о душегубке успел распространиться по лагерю. За воротами конвой отсчитывал пятерки. Я оказался в группе отобранных, и мне ничего не оставалось, как покорно стоять в строю. Нас повели в сопровождении конвоя с овчарками. Люди шли, обреченно понурив головы. У некоторых подкашивались ноги. Одни вспоминали молитвы, другие плакали, третьи без устали ругались и проклинали фашистов, как будто в этом можно было найти спасение.
Впереди показалось мрачное одноэтажное здание. Над ним возвышалась кирпичная труба. Из нее шел густой дым. По колонне пробежал ропот. Люди замедлили шаг. Конвою стоило больших усилий с помощью овчарок загнать всех вовнутрь. Мы оказались в довольно просторном помещении. Посреди его стояли два решетчатых контейнера на колесах. Всем приказали раздеться догола и сложить одежду в контейнеры, затем нас перегнали в другое помещение с бетонными скамьями. Над головами - несколько рядов труб. Все замерли в ожидании, что вот-вот послышится шипение газа… Действительно, в трубах что-то зашипело. Но вместо газа из множества мелких отверстий полились струи теплой воды…
Из бани нас повели на вокзал и сразу же погрузили в товарные вагоны с решетками на открытых люках, с конвоем в каждом вагоне. Поезд шел всю ночь, а утром, когда мы проснулись, поняли, что едем уже по территории Германии. Мы проезжали мимо селений с аккуратными домиками и ухоженными садами. Красные черепичные крыши среди зелени деревьев торчали словно подосиновики в траве. Поля четко расчерчены на аккуратные прямоугольники разных размеров и оттенков. Часто встречались многочисленные стада коров и овец.
Все здесь говорило о благополучии, ничем не напоминая о войне.
Мы были в пути уже вторые сутки Останавливались редко, только на перегонах. Но вот поезд подошел к вокзалу небольшого городка Заметно бы то, что здесь нас ждали. На платформе, на равных расстояниях по ее длине, были расставлены столы с множеством бумажных кулечков Возле каждого стола суетились девочки-подростки в форме гитлерюгенда На перроне столпилось немало любопытных. Здесь же стояли несколько человек в коричневой униформе. На рукавах у них были красные повязки с черной свастикой в белом кружке.
Как только поезд остановился, девочки начали подносить к вагонам кулечки. В них оказался вареный картофель. В моем кулечке было три неочищенные холодные картофелины. Я обратил внимание, как девочки передавали кулечки Они делали это со смесью брезгливости и испуга - боялись, чтобы наши руки не коснулись их рук, словно имели дело с заразой. Протягивали кулек - и тут же отдергивали руку. Так с опаской кормят голодных диких зверей. Если кулек падал, девочки высокомерно покрикивали.
Впрочем, и с нашей стороны по отношению к немцам - не фашистам, а немцам вообще - мне приходилось наблюдать нечто подобное.
Эти немецкие девочки-подростки и боялись, и ненавидели нас, а мы презирали, и ненавидели их - еще почти детей… Народ ненавидел народ. И кровь, пролитая с другой стороны, не только не пугала, но и была желанной.
Конечным пунктом следования поезда оказался го род Вупперталь. Он образовался в конце двадцатых годов двадцатого века в результате слияния двух городов- Эльберфельда и Бармена. В Вуппертале располагался специальный распределительный лагерь. Точнее его было бы назвать рынком невольников, если угодно - рабов. Сюда за дармовой рабочей силой съезжались "купцы" - представители Фирм, концернов, ведомств.
Лагерь состоял из нескольких десятков сборно-щитовых бараков, огороженных колючей проволокой. Бараки были переполнены, и нам пришлось разместиться прямо на асфальте. Наступила ночь. Угомонились заключенные. Вполголоса перекидывались фразами охранники. Неожиданно тишину ночи разорвали рев сирен и грохот зениток. Охранники в черной униформе палками стали поднимать нас с асфальта и загонять в набитые до отказа бараки. Им помогали овчарки.
Сирены в эту ночь не умолкали. Едва успевал отзвучать сигнал отбоя, как тишину снова взламывала очередная воздушная тревога, и где-то не очень далеко опять рвались бомбы. Сам лагерь в эту ночь не бомбили, но я представил, каково должно быть там, в Эссене, в самом центре германской военной промышленности.
Итак, я уже находился где-то совсем недалеко от Эссена…
С наступлением дня началось распределение живого товара. Среди покупателей были и бауэры - так здесь называли фермеров. Эти выбирали особенно тщательно. Щупали мускулы, заглядывали в рот. Попасть на ферму к бауэру, где нет ни колючей проволоки, ни жестокого лагерного режима, ни бомбежек, считалось большой удачей. Жизнь на ферме не грозила голодной смертью, плюс ко всему имелась реальная возможность для побега. И если пробиться на Родину через всю Германию и Польшу представлялось маловероятным, то пробраться, например, во Францию или Бельгию было хотя и сложно, но вполне осуществимо. Словом, жизнь на ферме, по сравнению с лагерем, казалась почти райской. Когда выяснилось, что бауэры отдают предпочтение семейным парам, многие парни и девушки тут же стали заключать поспешные брачные союзы (не только на словах). Больше всего шансов попасть на ферму давало хоть приблизительное знание немецкого языка. Владение им предоставляло мне возможность выбора. Соблазн был велик. Но меня интересовал только Эссен. И я надеялся, что будут "покупатели" и от Круп-па. Чтобы попасть туда, я вслушивался в разговоры охранников. Так я узнал, что как раз на днях ожидается отправка большой партии рабочих-специалистов на заводы Круппа в Эссен. Ведь только это мне и нужно было!.. Чтобы не угодить куда-нибудь еще, я забрался в самый дальний угол барака и решил, что лучше всего пока не попадаться никому на глаза. Но вскоре меня разыскали: мать и ее дочь из нашего эшелона. Они знали, что в пути я обращался к охранникам по-немецки, когда потребовалась помощь больному из нашего вагона. Мать предложила мне пожениться с ее дочерью, чтобы всей семьей, втроем, попасть к бауэру на ферму Женщина вкратце рассказала их истории). Они ленинградки, война застала их на Украине. Эвакуироваться не успели, и вот попали под отправку в Германию Ферма представлялась им единственным спасением. Мать не сомневалась, что и для меня такой вариант был бы наилучшим. Во время нашего разговора я видел только смущенные глаза девушки. Ее лицо и фигуру скрывал большой старушечий платок. Такой наряд не по сезону показался мне весьма странным, по когда мать сняла с нее платок, стало видно, что маскировка была не напрасной: девушка была очень хороша собой Она не могла не заметить, какое впечатление произвела на меня, и ответила извиняющейся улыбкой.
Ну что за горе-злосчастье преследовало меня по пятам - я вынужден был отказаться и от этою честного, доброю предложения и даже не мог толком объяснить им истинную причину отказа.
Между тем крупповские представители не заставили себя ждать. Я назвался электриком и с сотней токарей, металлургов, химиков, энергетиков был отправлен в Эссен.