Я вспомнил о словах, сказанных им много лет назад, когда прочёл речь Никиты Сергеевича Хрущёва на совещании передовиков сельского хозяйства в Новосибирске в марте 1961 года. В ней говорилось о знакомом мне сельском механизаторе Александре Беккере, организаторе одной из первых комплексных бригад в Алтайском колхозе "Страна Советов".
"А самое главное, - подчёркивал Никита Сергеевич Хрущев, - я бы сказал, в комплексных бригадах более рационально используется рабочая сила и техника как в весенне-летний, так и в зимний период. Механизаторы, которые летом заняты в поле, зимой работают на фермах. Таким образом, люди более равномерно загружены на протяжении года".
Видать, об этом же думал и Сапожников, когда на правлении колхоза обсуждался вопрос, каким должен быть сельский механизатор.
… Колхоз решил послать меня на учёбу, Пришлось отложить поездку в Жестелево и отправиться в школу механизаторов. Она находилась в станице Ленинградская.
КЛАША И ПАША
На учёбу я уехал поздней осенью, а вернулся накануне страды, когда Шкуринская обычно пустеет и в станице остаются глубокие старики да малые дети. Все трудоспособные колхозники переселяются на это время в полевые станы.
Хотел отдохнуть с дороги, но потянуло в степь, к людям.
- Привет механизатору первой категории! - приветствовал меня Афанасий Максимович Сапожников. - В нашем палку прибыло!
- С благополучным окончанием! - добавил от себя дед Забота.
В каждом крепком рукопожатии, в каждом приветливом слове чувствовал я, что колхозники возлагают надежды на своего комбайнёра.
Трудная и ответственная работа у нашего брата - сельского механизатора. Целыми днями работаешь не под заводской крышей, защищающей тебя от жары или ненастья и сильных ветров, а под открытым небом.
А сколько беспокойства! Ведь тебе доверен труд многих тысяч хлеборобов, урожай в сотни тысяч пудов!
Время не ждало, да и я не собирался устраивать себе после курсов "каникулы".
Перво-наперво надо было укомплектовать экипаж агрегата. С трактористом вопрос был решён быстро. В наш экипаж направили молодого колхозника уроженца Шкурипской Егора Копыта. Труднее было найти помощника комбайнёра - штурвального.
- Почему обязательно штурвального? недоумевал Афанасий Максимович. - А если на комбайне будет работать не штурвальный, а штурвальная, скажем Клава Вороная?
- Та, что телятницей на ферме? - перебил я Сапожникова.
- Она самая. Была телятницей, а теперь на комбайн просится. Вороная на курсы в станицу Егорлыкскую ездила, когда ты в школе механизаторов учился.
Тут я узнал, как бывшая телятница попала на курсы механизаторов. Муж Клавдии работал бригадиром полеводческой бригады. Правление колхоза предложило ему послать двух колхозников на курсы механизаторов, но в бригаде ни одного желающего учиться не нашлось.
Одни отказывались потому, что работа у комбайнёра сезонная (много ли за два месяца заработаешь!), другие считали, что на одежду большие расходы (не напасёшься, мол, её, вся керосином, автолом провоняет).
Бригадир ошибочно считал, что комбайнёром могут быть мужчины. Колхозниц он в расчёт не принимал.
Домой, Вороной вернулся опечаленный.
- О чём кручинишься? - спросила его Клава.
- Да как не кручиниться? Хоть бы одна душа согласилась ехать на курсы в Егорлыкскую.
- Я согласна, - набравшись храбрости, сказала Клава. - Давно меня к комбайну тянет.
- Ты, Клавка, в своём уме? Уедешь в Егорлыкскую, а ребёнок с кем?
- В детсад отдам. А вечером бабушка за ним присмотрит.
Волей-неволей пришлось мужу согласиться.
Приехала Клава в Егорлыкскую и прямо к директору курсов.
- Читать умеете? - спросил он.
Клавдия промолчала.
- Не училась, - ответила, смущаясь, она, - а писать могу.
- Тогда напишите на классной доске, откуда приехали и зачем.
Подошла Клава к доске. Взяла мел и уверенно вывела крупными буквами:
Приехала из Шкуринской, из колхоза имени Горького, хочу научиться комбайном управлять. Прошу допустить меня к занятиям.
Директор улыбнулся, члены приёмной комиссии переглянулись: настойчивая, упорная! И Клаву зачислили на курсы. Но закончить их и получить удостоверение комбайнёра Вороной не пришлось. Заболел сын, и она раньше срока вернулась домой.
- Легка на помине! - воскликнул Сапожников, увидев в окно идущую по улице Вороную. - Заходи, Клавдия Ивановна, есть к тебе срочный разговор.
Клава поздоровалась с Сапожниковым, а потом протянула мне руку:
- Здравствуй, комбайнёр! Возьмёшь меня на машину?
Румянец разлился по её загоревшему лицу. От Вороной веяло степным здоровьем.
Не успел я ответить, как в разговор вмешался находившийся в конторе Моисей Степанович:
- Комбайн не женское занятие. Моя Маруська тоже этим делом заразилась, к комбайну рвётся.
- Раз рвётся, зачем её удерживать? - заметил Афанасий Максимович.
- Не пущу. Не к чему дочке в чумазых ходить. Не бабское это дело.
- А трактором управлять, по-вашему, Моисей Степанович, женское дело?
- Мужское. Что для трактора, что для комбайна - сила нужна. А где она у Клавки? Её бог обидел, девчонкой на свет пустил.
- Не обидел, - ответила Клава. - Я на свою судьбу не жалуюсь. Нам в станице Егорлыкской говорили, что для работы на комбайне, кроме силы, ещё и смётка нужна. Скажите, Моисей Степанович, кто в нашей округе первенство по тракторам держит.
- Ишь ты… Испытать меня хочет! Я ведь грамотный, газеты читаю, радио слушаю. В каждой газете про трактористку Прасковью Ковардак печатают. Правда, хоть и по соседству с ней живём, но видать не приходилось. Должно быть, царь-баба, под стать крепкому казаку.
Вороная не выдержала и рассмеялась. Паша Ковардак не обладала ни большим ростом, ни огромной силой, но трактором управляла мастерски.
- На тракторе работать - одно, а на комбайне - другое, - не сдавался Моисей Степанович. - Что-то я не слыхал, чтобы раньше женщины на комбайнах работали.
- Раньше… Раньше у нас и комбайнов своих не было, - ответила Клава, посматривая то на Сапожникова, то на меня, как бы ожидая нашей поддержки.
Афанасий Максимович внимательно слушал Клаву. Ему нравился её задор, стремление во что бы то ни стало стать комбайнёркой и на деле доказать всему колхозу, что мужская специальность женщинам тоже по плечу. Паша это уже доказала на тракторе.
Встретилась, с ней Вороная на районном слёте передовиков сельского хозяйства. Разговорились и быстро подружились. Вороная сказала, что хочет пойти в комбайнёрки, а Паша стала её отговаривать, советовала не сразу садиться за руль, а начинать с азов, с работы на прицепных машинах.
Два года Ковардак работала прицепщицей в тракторной бригаде, ко всему присматривалась, во всё вникала. А потом её послали на курсы и только после этого трактор доверили.
Нашёлся в станице человек, который ради красного словца на большом колхозном собрании назвал Пашу орлицей… с куриными крыльями.
- Должно быть, злой человек, - заметила Клава.
- Просто острослов. Ко всему с недоверием относился, оттого и прозвище носил "Фома-неверующий".
Проработала Паша одну весну, и выросли у неё орлиные крылья. Заговорили о девушке в районе и даже в крае. Встретил её как-то "Фома-неверующий" и спрашивает: "Летаешь?" - "Летаю". - "Читал я в газетах, что теперь есть две Паши - две орлицы. Одна - на Кубани, другая - на Украине. Зовут её Прасковья Ангелика".
Нелегко было Ангелиной стать трактористкой. Родители запрещали заниматься "мужским делом". И Паша тайком от них вместе со своими подружками изучила машину. Противился и директор МТС. Он долго не соглашался доверить девчонке трактор. Но Ангелина добилась своего. Она так изучила машину, так научилась управлять ею, что после окончания полевых работ тот же директор премировал Пашу ценным подарком и выдал книжку ударника.
Премировать-то премировал, а через месяц перевёл на нефтебазу… в кладовщицы. Только благодаря настоянию колхозников Пашу вернули на трактор.
Вороная вырезала портрет Ангелиной из газеты, сделала для него рамку и повесила на стене рядом с семейными фотографиями. Ангелина - такого же роста, как и Ковардак, может быть, побольше, такая же у неё по- мальчишески стриженная голова и, самое главное, такая же твёрдая вера в свои силы.
Клава поделилась с Пашей своими планами, когда она во второй или третий раз встретилась с Ковардак в Шкуринской. "Значит, в штурвальные? - говорила Ковардак. - Добро! Будешь стоять на мостике, и станичники увидят, как высоко колхоз поднял женщину-труженицу. Поглядят и сами захотят пойти по твоей стёжке-дорожке".
Заранее скажу, что с помощью Сапожникова Клава проложила эту стёжку-дорожку. Потом по ней пошли сотни и сотни кубанских колхозниц: они уже не так спотыкались, как спотыкалась первое время Клава.
Да и голосов, доказывающих, что комбайн "не женское дело", раздаётся теперь меньше.
Дальний прицел брал Афанасий Максимович, когда добивался для Клавы Вороной места на комбайне.
БОРИН РУГАЕТ БОРИНА
Накануне жатвы я пришёл к Сапожникову, чтобы вместе с ним отправиться в степь осмотреть участки, отведённые для комбайновой уборки.
Афанасий Максимович оторвался от лежавшей перед ним книги и, проведя рукой по её корешку, спросил:
- Про старика степняка читал?
- Про какого старика?
- Про того, что Максим Горький писал.
Я помнил много стариков, о которых писал Алексей Максимович, но кого из них имел в виду Сапожников?
Сапожников напомнил, что в сентябре 1929 года Максим Горький побывал на Северном Кавказе, в зерносовхозе "Гигант". Здесь в День урожая возле комбайна он познакомился со старым хлеборобом, впервые увидевшим машину. После этой встречи Горький написал рассказ.
Сапожников раскрыл книгу и начал читать вслух:
- "Комбайн остановился, он подбежал к рукаву, из которого в подставленный мешок сыпалось толстой струёй зерно, и, сунув пригоршни под золотую струю, зачерпнул ими зёрна. Несколько секунд он смотрел на него, приподняв пригоршни к лицу, согнув пыльную, тугую шею. Потом, показывая зерно окружающим, сказал хрипло и задыхаясь:
- Настояще… Дьяволы! А?
Рядом с ним стояли такие же, как сам он, но помоложе его, они смотрели на машину так же очарованно, но и как бы испуганно и завистливо…"
- Здорово подмечено! - не выдержав, воскликнул я.
- Послушай дальше, что Горький в конце рассказа о старике сказал, какие мысли в нём вызвал комбайн и как глубоко взволновала его новая машина: "Может быть, он завистливо думал, что новые люди способны побороть и суховей, который насмерть выжигает хлеб, и мороз, убивающий зерно в земле".
Позже, выступая перед молодёжью, Сапожников говорил о новых людях, способных оседлать сельскохозяйственную технику, вступить в схватку со злыми силами природы.
Не каждому Сапожников доверял машину. Подаст, к примеру, молодой колхозник заявление с просьбой послать его в школу механизаторов или на курсы шофёров, - Афанасий Максимович с ним побеседует, выяснит, почему он хочет учиться на механизатора, какие наклонности имеет, и непременно спросит: "За плугом ходил?", "На простейших машинах работал?" Одним словом, целый экзамен устроит, прежде чем решить, стоит ли парня на колхозные средства учить.
Интересовался он и образованием.
- Четыре класса окончил, - качал он головой, - маловато…
- Да я же, Афанасий Максимович, не в техникум поступаю, а только на курсы, - оправдывался паренёк.
- А ты не хорохорься. Новая техника грамотных людей к себе требует.
Нерях он не допускал к машине. Посылал возчиками горючего, утверждая, что подсобная работа - лучшая проверка.
… В полдень мы отправились в степь. Небо было хмурое. Но вскоре тучи, нависшие над Шкуринской и готовые вот-вот разразиться ливнем, начали редеть. Пробившееся сквозь них солнце "съело" туман.
По обе стороны полевой дороги лежали бескрайние пшеничные массивы. Крупные, тяжёлые колосья клонились к земле.
- Это с тобой, Костя, озимка здоровается, - заметил Сапожников, - Не скажу, кланяется ли пшеница тебе как комбайнёру за то, что ты её хорошо и в срок посеял, но факт - кланяется.
Осмотрели мы и яровые. Кукуруза, ячмень, овсы радовали глаз. Их сеяли без меня. На участке второго звена обнаружили много сорняков в подсолнечнике. Я посоветовал бригадиру поднять всё звено и прополоть поле.
Он не согласился, сказал, что я не вправе устанавливать, сколько дней звено должно полоть подсолнечник. Есть, мол, в бригаде дела поважнее, чем прополка.
- Не так ли, Афанасий Максимович? - обратился бригадир к Сапожникову.
Председатель колхоза стал на мою сторону.
- Откуда ты взял, - начал он журить бригадира, - что комбайнёру нет дела до того, в каком состоянии содержатся поля? Ты, видать, радио не слушаешь и газет не читаешь?
- Выписываю…
- Выписывать и читать - это, брат, не одно и то же. Если газеты читаешь, то не могло пройти мимо тебя постановление партии и правительства о комбайнёрах и комбайнах. Партия и правительство признали, что комбайнёр это. сила, и, коль он требует, чтоб подсолнечник был очищен от сорняка, - надо очистить.
После стычки с бригадиром я не виделся с ним целую неделю. Он избегал меня. Да и встречаться было некогда. Почти всю неделю мы с Клавой Вороной готовили комбайн к бою. Проверили крепления, рабочие узлы, смазали подшипники, а их у комбайна больше сотни. В субботу снова заглянул на поле. Осмотрел посевы подсолнечника и к вечеру завернул на огонёк в правление колхоза.
- Ну, как подсолнечник? - спросил бригадир.
Я ответил, что осота и донника стало меньше, чем было прежде, но поле ещё полностью не очищено от сорняков. А на пшеничном клине глыбы кое-где попадаются.
- Опять двадцать пять, - перебил он меня. - Опять за глыбы будешь меня чистить.
- А кого же? - вмешался в разговор Туманов.
- Костя лучше меня знает - кого, - уклончиво ответил бригадир.
Спору нет, я знал, кто повинен в огрехах, кто оставил на поле высокие гребни и глыбы. Яровая пшеница была посеяна по августовской зяби. Поднята неровно: местами на совесть, местами с огрехами. Как бригадир, я вначале крепко поговорил с трактористом и даже сказал, что акт составлю. На угрозу он ответил угрозой.
- Что ж, - отрезал он мне на это, - строчи, Костя, бумага всё выдержит. А если ты акт составишь, то я свой акт на тебя составлю. Один в дирекцию эмтээс пошлю, другой - в райисполком. Намедни четыре часа по вине колхозного водовоза простоял. Давай лучше, Костя, по- хорошему, без актов, простим друг другу грешки, и всё будет шито-крыто…
Поругал я тракториста нерадивого, и на том делу конец. А он, в свою очередь, списал наши грехи. Зато летом, когда на том же участке мне пришлось убирать хлеб, я крепко поплатился за своё попустительство бракоделу.
Натыкаясь то на гребни, то на глыбы, комбайнёр Борин ругал на чём свет стоит бригадира Борина. Отчитывая себя за малодушие, за взаимное прощение грехов, я искренне завидовал тем комбайнёрам, которые работают на спокойном рельефе - на хорошо подготовленном с осени поле. А что такое спокойный рельеф для комбайнёра? Это ровная, тщательно обработанная почва, без гребней и глыб. По такому полю вести агрегат одно удовольствие: машина не дрожит, не лихорадит. Да и зёрна при хорошей настройке машины мало теряется.
За спокойный рельеф всем надо воевать: и колхозникам, и трактористам, и комбайнёрам. Мне не раз приходили на ум слова Максима Безверхого: "Спокойного рельефа может добиться только беспокойный комбайнёр".
Памятным для меня остался предуборочный вечер. В клубе собрались старые и молодые механизаторы, "Старики", проработавшие два-три сезона (в те годы этот срок считался солидным стажем), делились своим опытом с новичками. Слушали мы их внимательно.
Каждый комбайнёр отчитывался перед своими товарищами, брал обязательство. Максим заявил, что он за сезон уберёт пятьсот гектаров зерновых культур.
- А Борин сколько? - спросил директор.
Четыреста пятьдесят,
- Здорово! - воскликнул Ушаков.
- А не много ли? Знаешь, Костя, украинскую пословицу: "Не кажи "гоп", пока не перескочишь".
По выражению лица директора можно было понять, что он не очень доволен моим выступлением. И не потому, что не верил, можно ли на "Коммунаре" за сезон убрать четыреста пятьдесят гектаров зерновых культур (Максим Безверхий убирал и больше). Ивана Борисовича тревожило другое - дополнительные хлопоты. Нашим экипажем могут заинтересоваться в районе, и, если, не дай бог, обязательства не будут выполнены, возможно, и, директору придётся держать ответ перед районным начальством. А этого-то он страшно не любил!
Безверхий же, наоборот, горячо поддержал меня, говоря, что с радостью выпьет чарку за того молодого комбайнёра, который в уборочную сумеет положить его на обе лопатки.
- Не положит… Ты ведь у нас вроде Ивана Поддубного, - подзадоривал Безверхого Ушаков.
Иван Максимович Поддубный жил по соседству со Шкуринской, в Ейске. Плечистый, с молодцевато подкрученными кверху, поблёскивавшими сединой усами, он как бы олицетворял собой богатырскую силу русского народа. Ещё мальчиком я читал рассказы, как, выступая в разных цирках мира, Поддубный одерживал одну победу за другой - клал на обе лопатки немцев, французов, итальянцев, японцев, англичан, турок, шведов. Иван Максимович считался борцом тяжёлого веса. На земном шаре были борцы потяжелее его, однако они уступали Поддубному в технике. Он говорил: "Борцами люди не родятся - ими становятся".
И Безверхий не родился комбайнёром, он стал им потому, что хорошо изучил машину.
Для многих, кто присутствовал при нашем разговоре, было ясно, что Безверхий не собирался уступать первенства. Ход его мыслей был ясен. Максим хотел разжечь огонёк соревнования среди механизаторов, подзадорить комбайнёров-новичков, укрепить в них веру в свои силы.
Максим был настоящим товарищем. Он напоминал мне доброго каменщика, построившего жилище и не питающего зависти к тем, кто будет жить в возведённом им уютном и светлом доме.
Безверхим искренне желал, чтобы вровень с ним становились и молодые комбайнёры. И не будет беды, если кто из них даже перегонит известного механизатора.