Вспоминаю возвращение Беляева и Леонова после суточного полета, в котором был осуществлен выход в открытый космос. Мы их тогда чуть не потеряли, так как место приземления спускаемого аппарата сильно отклонилось от расчётной точки и оказалось в труднодоступной заснеженной тайге. Парашют завис на высоченных деревьях, но аппарат, к счастью, уцелел. Поиск и эвакуация заняли достаточно много времени, в течение которого все сидели, как на иголках, боясь плохих вестей. Экипажу пришлось воспользоваться НАЗом (неприкосновенным аварийным запасом), чтобы не замерзнуть и продержаться до прибытия только через сутки специальной группой поиска и спасения, которой удалось с большим трудом добраться до места трагедии на лыжах. Не будь значительной доли элементов везения - трагедии не миновать.
Следующее серьёзное испытание нас ожидало в январе 1969 года. Тогда с разницей в одни сутки стартовали корабли "Союз-4" с В. А. Шаталовым на борту и "Союз-5" с тремя космонавтами: Б. В. Волыновым, А. С. Елисеевым и Е. В. Хруновым. На орбите была проведена первая в истории успешная стыковка двух пилотируемых кораблей, после которой Елисеев и Хрунов перешли в "Союз-4" и спускались вместе с Шаталовым. На следующие сутки спускался Волынов. Спуск проходил в сугубо нештатных условиях. После выдачи тормозного импульса на спуск отделение приборного отсека от спускаемого аппарата в нормальном режиме не произошло и вследствие этого вход в атмосферу проходил в аварийном режиме. Когда, наконец, в экстремальных условиях отделение всё же состоялось, спускаемый аппарат оказался ориентированным, грубо говоря, задом на перёд, подставляя воздушному потоку свою незащищенную сторону. Помимо воздействия нерасчётных нагрузок на конструкцию, некоторые силовые элементы нагрелись докрасна, о чём в страшном смятении кричал по радио космонавт Волынов, не в силах изменить что-либо. Всё увеличивающаяся перегрузка отрывала его от кресла вместо того, чтобы прижимать к нему, и он отлично понимал, что надвигается катастрофа. Ещё несколько секунд движения в таком положении - и не было бы ни аппарата, ни космонавта - всё бы сгорело, как сгорают метеориты, влетающие в атмосферу Земли с космической скоростью. Мне кажется, что шансов на такой исход было гораздо больше, чем на благоприятный. Скажу честно, в тот момент я мысленно простился с Волыновым и не думал, что увижу его живым. Но свершилось чудо: в критический момент аппарат перевернулся, занял более или менее правильное положение и сумел добраться с грехом пополам до земли. Волынов перенёс очень сильный психологический шок и долго не мог прийти в себя. Только спустя семь с лишним лет, в июне 1976 года он совершил второй полёт на корабле "Союз-21" к станции "Салют-5", который прошел вполне благополучно.
За всеми публикациями о космических полётах проследить невозможно, поэтому у меня нет уверенности в том, что описываемый случай до сих пор оставался без внимания. Но, само собой разумеется, что сразу после полёта ни в официальных сообщениях, ни в других материалах и намёка не было на возникшую смертельно опасную ситуацию. Слава богу, пронесло.
После этого без серьёзных осложнений прошли все пилотируемые полёты вплоть до 1975 года. В апреле 1975 года на корабле "Союз-18" стартовали В. Г. Лазарев и О. Г. Макаров, которые должны были состыковаться с находящейся на орбите станцией "Салют-4" и заменить экипаж. Это был один из первых пилотируемых полётов после вступления в должность генерального конструктора В. П. Глушко, который заменил В. П. Мишина, занимавшего этот пост после смерти С. П. Королёва в течение почти восьми лет. Я был как раз на полигоне и во время пуска находился в бункере в основном командном его помещении, в котором находился и наш новый генеральный конструктор, наблюдавший за стартом. Перед стартом всегда в бункере воцаряется полная тишина. Слишком привычные, но кажущиеся каждый раз новыми, слова: "Ключ на старт... протяжка... зажигание... промежуточная... главная... контакт подъёма..." Ракета стартовала спокойно, полёт проходил нормально, с телеметрического пункта поступали обычные сообщения: "Тангаж, рыскание, вращение - в пределах нормы... параметры двигателя в норме..." С борта космонавты сообщали: "На борту всё в порядке, перегрузки медленно растут..." Через две минуты полёта: "Есть разделение один". Ещё через десяток секунд: "Есть отделение обтекателя". Волнение, которое охватывает в первые минуты полёта, начало проходить. Вот уже ракета пять минут в полёте, скоро пройдет отделение второй ступени. Слышим голос телеметриста: "Есть отделение два. Все параметры в норме. Тангаж, рысканье, вращение в норме..." И вдруг с борта неуверенный, но очень тревожный доклад: "Не слышим работу двигателя третьей ступени... Что-то случилось..." Все напряглись в ожидании. Ещё никто ничего не успел сообразить, как следующее донесение: "Отделение объекта от носителя... отделение объекта... аварийное отделение объекта!"
Все в каком-то оцепенении, смотрят друг на друга растерянными глазами и молчат. Кто-то очнулся первым и кричит: "Телеметрия, борт, подтвердите ваши доклады". Через несколько томительных секунд поступают подтверждения факта аварийного отделения объекта. Все понимают, что объект на орбиту не вышел и не выйдет, и теперь всех интересует вопрос, где же и как он приземлится? С борта слышим разговор космонавтов между собой, смысл которого, если отбросить нецензурную часть, сводится к тому, что объект может упасть на территорию Китая. Тут же эта мысль подхватывается в бункере: "Что же делать, если в Китай?" С Китаем в те годы отношения были такие, что хуже некуда. Даже при самом благоприятном исходе полёта оттуда уже так просто не вывезешь ни аппарат, ни космонавтов. Кто-то рядом громко произносит: "Надо немедленно подключить МИД, обратиться к правительству". С борта слышим очень возбуждённый, слегка картавый голос Макарова: "Дайте прогноз - куда садимся?" Всё это происходит за считанные две-три минуты. Тут я вспоминаю, что у меня с собой вся баллистическая документация, в которой есть и карты, и аварийные трассы, и многое другое. Да и без них баллистическую обстановку я хорошо себе представляю. Соображаю, что если двигатель третьей ступени выключился, проработав совсем недолго, то падение аппарата должно произойти недалеко от места падения отделившейся второй ступени. Это недалеко от г. Усть-Каменогорска, где-то на границе между Казахстаном и Горно-Алтайской областью. С согласованием и отчуждением этого района как базы приема падающих частей ракеты нам пришлось повозиться в своё время очень основательно, выходя на Министерство обороны и правительство Казахстана. Тут же почему-то вспоминаю разрушенную по нашей вине плотину в этом районе, которую пришлось восстанавливать и платить за причинённый ущерб. Для верности открываю карту с изображением трассы полёта, на которой отмечены характерные пункты, соответствующие различным временам аварии на участке выведения, и убеждаюсь в правильности своих представлений. Буквально в двух шагах от меня сидит весь бледный, потерявший обычную для себя уверенность наш генеральный конструктор Глушко. Не успел я обратиться к нему, как он своим очень тихим голосом, обводя всех присутствующих каким-то обречённым взглядом, сказал: "Кто может что-либо сообщить о том, куда они прилетят?" - "Вот наши материалы, Валентин Петрович, - говорю я, - по ним можно хорошо сориентироваться, но нужно знать точное время выключения двигателя" - "Срочно запросите борт и телеметристов о точном времени", - даёт он указание всем, так как он ещё плохо ориентируется в людях и распределении обязанностей. Мы все понимаем, что пока дойдут к нам нужные данные, времени может уйти достаточно много, а объект удаляется от нас с каждой секундой на 3,5 километра. Показываю Валентину Петровичу и всем остальным собравшимся вокруг нас карту и предлагаю сообщить космонавтам, что Китай им не грозит, будем на нашей территории, скорее всего, на восточной границе Казахстана. У всех первый вздох некоторого облегчения, и по радио летит наше сообщение. Следующий шаг - сообразить, что им грозит в полёте и на месте приземления. Само название города - Усть-Каменогорск - уже выразительно намекает на то, что там за местность: камни и горы. А рядом Горный Алтай - там горы и скалы, глубокие ущелья и бурные реки. В общем, хорошего мало. Судорожно листаю свою документацию, чтобы найти таблицы и графики по аварийным режимам спуска, в первую очередь, по перегрузкам. Нашёл, стоп! Авариям в конце второй - начале третьей ступени полёта соответствуют самые тяжёлые режимы спуска: максимальная перегрузка на траектории может достигать двадцати трёх единиц. Это означает, что космонавта будет "вдавливать" в кресло сила, превышающая обычную земную тяжесть в 23 раза! Это ужасно много, на пределе человеческих возможностей. При таких перегрузках человек теряет сознание, могут пострадать глаза, некоторые внутренние органы. Обсчитывая все эти ситуации, я никогда не думал, что мы когда-нибудь реально с ними встретимся. Но раздумывать некогда, надо ребят подготовить. Тут же показываю Валентину Петровичу эти результаты и даю очень сжатые объяснения. На борт летит следующее сообщение с предупреждением об ожидаемой перегрузке порядка двадцати единиц. Экипажу проверить крепление к креслам, приготовиться. Максимальная перегрузка будет кратковременной, не более 10 секунд. Пожалуй, это было последним сообщением. Дальше нам оставалось только ждать исхода этого неудачного полёта. Весь поисково-спасательный комплекс, обычно состоящий из самолётов, вертолётов, врачей, служб эвакуации и т. д. был поставлен на ноги. Местные органы госбезопасности, внутренних дел были немедленно оповещены, даны указания организовать поиск и всю необходимую помощь.
Развитие дальнейших событий я опущу и перейду к конечным результатам. Всё закончилось более или менее благополучно, без каких-либо тяжелых последствий. Во время спуска оба космонавта в течение непродолжительного времени теряли сознание, но довольно быстро вышли из этого состояния. Максимальная перенесённая перегрузка оказалась чуть выше 21 единицы. По рассказам спасателей, прибывших к месту приземления аппарата, на небольшом расстоянии начинался длинный крутой спуск, падение на который грозил бы весьма неприятными последствиями вплоть до самого страшного исхода. Когда все неприятности остались позади, оба космонавта, я думаю, имели основание посчитать этот день за день второго своего рождения. Для них обоих это был второй космический полет - первый состоялся в сентябре 1973 года на корабле "Союз-12". В дальнейшем О. Г. Макаров участвовал ещё в двух полётах: в январе 1978 года и ноябре-декабре 1980 года. Поскольку Макаров сам был одним из проектантов пилотируемых кораблей, мы с ним часто общались по работе, и я мог убедиться в том, что тот аварийный полёт не отразился ни на его работоспособности, ни на каких-либо других качествах.
Несмотря на то, что после каждой неудачи, крупной или мелкой, проводится тщательный анализ её причин, разрабатываются и внедряются более совершенные технологии, методы управления и контроля, добиться стопроцентной надёжности этой сложной техники не удается. Иногда кажется, что разыгрывается какая-то лотерея, в которой имеется некоторое, правда, очень малое количество несчастливых билетов. Кто и когда вытянет очередной несчастливый билет - дело случая. Вот такой билет после Лазарева с Макаровым вытянули Рукавишников с Ивановым.
В апреле 1979 года стартовал корабль "Союз-33" с четвёртым международным советско-болгарским экипажем - Н. Н. Рукавишниковым и Г. Ивановым с задачей стыковки с орбитальной станцией "Салют-6". Можно напомнить, что до этого полёта в составе международных экипажей были чех В. Ремек, поляк М. Гермашевский и немец З. Йен. Кстати сказать, до полёта Г. Иванов имел другую фамилию - Какалов, но наши сочли её для русского уха очень неблагозвучной, и будущему космонавту пришлось принять фамилию матери. После вполне благополучного выхода на орбиту начались операции по маневрированию на орбите, чтобы осуществить так называемое дальнее сближение со станцией "Салют-6". Первые манёвры по формированию более высокой орбиты прошли нормально. Не успел двигатель включиться в третий раз, как произошло его аварийное выключение. Между тем этот двигатель конструкции главного конструктора А. М. Исаева считался одним из самых надёжных в мире. Драматизм ситуации заключался не в том, что сорвётся стыковка из-за невозможности провести сближение со станцией (хотя этот момент был очень неприятным), а в том, что для торможения скорости на орбите при возвращении на землю использовалась та же двигательная установка. Следовательно, если она неработоспособна, то космонавтам грозит бессрочная космическая вахта до полного исчерпания ресурсов корабля с неизбежным трагическим исходом. В ЦУПе (Центре управления полётами) началась напряженнейшая работа по анализу причин выключения двигателя и поиску путей выхода из создавшейся ситуации. К счастью, в составе двигательной установки был предусмотрен дублирующий двигатель, но он не был вполне автономным, независимым от основного двигателя, а у них имелись и общие конструктивные элементы. Если источник неисправности находился в них, то дело должно было обернуться неизбежной катастрофой. Анализ телеметрической информации с борта не принёс полной ясности, оставались большие сомнения в работоспособности двигательной установки. Я безотлучно находился в ЦУПе, участвовал во всех заседаниях аварийной комиссии, технического руководства, государственной комиссии по испытаниям пилотируемых кораблей и поэтому хорошо помню и обстановку, и поведение людей в эти критические двое суток. Прежде всего хотелось бы отдать дань мужеству экипажа и, в первую очередь, Рукавишникова, прекрасно понимавшего ситуацию, в которую они попали. В проводимых с ним консультациях по эфиру не было заметно в его голосе и тени волнения. Обстоятельный, неторопливый разговор с ним на витках орбиты, проходивших над нашей территорией, напоминал беседу при обсуждении каких-то новых проектов или идей где-то за рабочим столом. Сам я находился в состоянии сильного смятения перед лицом нависшей угрозы, но поведение ребят на орбите достойно было самого высокого восхищения. С самого начала возникшей аварийной ситуации было очевидным, что попытки по сближению и стыковке придётся прекратить и все усилия надо будет направить на спуск. Повторное включение отказавшего основного двигателя могло быть чревато худшими осложнениями, и поэтому принятое решение было практически безальтернативным: произвести спуск на дублирующем двигателе, если он работоспособен. Надеялись и на то, что если двигатель не сможет проработать полное время, заданное ему для обеспечения спуска в штатный район приземления, может быть, всё же удастся спуститься хоть в какой-либо район Земли, лишь бы не остаться на орбите без шансов на возврат.
Баллистики закончили все свои расчёты, по командной радиолинии на борт передали все установочные данные, продублировали их голосом, чтобы не вкралась случайная ошибка, и стали ждать на следующем витке включения двигателя. Самое страшное было бы, если бы двигатель после включения тут же отключился. Но вот, после напряжённого ожидания появляются первые сведения о том, что двигатель включился в расчётной точке орбиты и работал устойчиво в течение заданного времени. Ожидаем входа в атмосферу. Через некоторое время, когда корабль вошел в зону прямой связи с нашими пунктами наблюдения, слышим доклад экипажа о ходе полёта. Голос Рукавишникова такой же спокойный, деловой, без всяких эмоций. У всех как гора с плеч. Но до финиша ещё 20-25 минут, в течение которых будет значительный перерыв связи при движении аппарата в раскалённой плазме...
В общем, космонавты вернулись на Землю целы и невредимы, если оставить в стороне изрядно потрёпанные нервы. При послеполётном анализе выяснилось, что работа двигателя проходила с серьёзными отклонениями, под конец двигатель начал "скисать" и еле дотянул до расчётной команды на выключение. Самопроизвольное выключение по любой причине до расчётного момента могло бы обернуться большими неприятностями, но, к счастью, этого не случилось - бог миловал, как говорится.
До этого полёта я почти не встречался с Рукавишниковым, хотя этот полёт был уже третьим для него. Позже довелось узнать его лучше, однажды мы даже дня три жили в одном номере на полигоне. Он остался в моей памяти как умный, немногословный, широко эрудированный, очень простой и скромный молодой человек. Ничего геройского в нём не было заметно, хотя поведение его в том драматическом полёте, я убежден, было по-настоящему геройским.
Прошло ещё несколько лет без серьёзных происшествий, если не считать множества мелких неполадок. И вот в сентябре 1983 года на старте очередной пилотируемый корабль - модифицированный "Союз-Т" с космонавтами В. Г. Титовым и Г. М. Стрекаловым на борту. Вся подготовка ракеты прошла нормально, наступил торжественный момент старта. После включения двигателей огонь обычно охватывает на короткое время всю ракету, а затем огонь как бы всасывается огромным котлованом, над которым повисает ракета, и она, освободившись от удерживающих её железных оков, сначала медленно, а затем всё быстрее устремляется вверх. В ожидании этого момента в бункере воцарилась абсолютная тишина, ответственный за пуск прильнул к перископу, ухватившись обеими руками за торчащие по обеим сторонам рукоятки. Прошел сигнал минутной готовности, и когда до включения двигателей оставалось всего несколько десятков секунд, вдруг раздался крик: "Ракета горит, пожар!". И тут же: "Даю САС!". Это означало, что выдана команда на включение системы аварийного спасения. Во мгновение ока многомощная твердотопливная двигательная установка оторвала кабину с космонавтами от аварийного носителя, подняла её на высоту в несколько километров и увела в сторону на безопасное расстояние от носителя. Безусловно, это было для космонавтов большим психологическим шоком, не говоря об испытанных ими значительных перегрузках (правда, в течение всего нескольких секунд) в процессе активного увода от аварийной ракеты. Однако всё закончилось благополучно, без каких-либо последствий, если не считать повреждений, полученных стартовым комплексом.
Я попытался вкратце описать все опасные случаи, имевшие место в истории нашей космонавтики. Допускаю, что в каких-то мелких, незначительных деталях память мне могла изменить, но за достоверность событий в главном ручаюсь, как говорится, стопроцентно, как и за то, что других крупных неприятностей, угрожавших жизни космонавтов, не было.
Для полноты картины было бы неправильным умолчать о двух крупнейших катастрофах, постигших ракетчиков и унёсших несколько десятков жизней, но не имевших ни малейшего отношения к пилотируемым полётам. Какие-то слухи о них, конечно же, в той или другой интерпретации доходили в разные концы страны.