Случались курьёзы и менее значительного масштаба. Так, ровно через год после полёта Гагарина, когда 12 апреля уже был объявлен Днём космонавтики, в Кремлёвском дворце съездов состоялся большой торжественный вечер, посвящённый этому событию. На него был приглашён и Королёв с женой. В таких случаях в президиум приглашались, кроме высокопоставленных руководителей партии и правительства, так же и виновники торжества. Но ни Королёв, ни кто-либо из его сподвижников в президиум приглашения не получили. Более того, когда Сергей Павлович, войдя в зал, попытался занять место в первых рядах, поближе к сцене, вежливые молодые люди из КГБ объяснили ему, что эти места предназначены только для тех, кто имеет непосредственное отношение к космосу и что ему надо занять место подальше. Нужны ли комментарии?
И пару слов ещё об одном весьма характерном случае. Знавшим Королёва хорошо известно его трепетное отношение к Луне. Он очень хотел застолбить свой приоритет в научном и практическом начале освоения этой нашей вечной спутницы. Кое-что в этом направлении уже было сделано: пролёт мимо Луны, прямое попадание в Луну с донесением до её поверхности вымпела с гербом СССР, фотографирование обратной стороны Луны и присвоение ряду образований на её поверхности имён знаменитых учёных, открытие об отсутствии магнитного поля Луны и некоторые другие достижения. Но до сих пор не удавалась мягкая посадка с доставкой на её поверхность научных приборов, фототелевизионных устройств и иного полезного оборудования. Раз за разом мы терпели досадные неудачи, хотя победа, казалось, совсем рядом. Сергей Павлович тяжело переживал эти неудачи, но каждый раз убеждал всех, что следующий пуск обязательно будет успешным, так как все слабые места уже выявлены, всё доработано и доведено до максимальной степени надёжности и больше просто нечему отказывать. Он полон был надежд и нетерпения. Но не суждено было ему дожить до мягкой посадки и удовлетворить своё честолюбие ещё одним крупным достижением. Это событие произошло ровно через 20 дней после смерти Сергея Павловича - 3 февраля 1969 года. Лунный космический аппарат "Луна-9" мягко сел на поверхность Луны в районе Океана Бурь и передал непосредственно с места посадки первые панорамные съёмки её ландшафта. К этому моменту имя Королёва после его смерти уже было рассекречено и облетело весь мир. Учитывая это обстоятельство, а также огромный вклад, внесённый Королёвым в последнее достижение, президент Академии Наук М. В. Келдыш, руководитель предприятия, в котором был изготовлен данный экземпляр космического аппарата, Г. Н. Бабакин, заместитель Королёва Б.Е.Черток через председателя Государственной комиссии по испытаниям "Лунников" Г. А. Тюлина обратились в Центральный Комитет партии с предложением посвятить этот полёт памяти Главного конструктора академика Королёва. Из сообщения ТАСС об успешном завершении полёта Лунного космического аппарата за номером 9 люди узнали о другом: оказывается, коллективы всех предприятий, участвовавших в создании, осуществлении запуска и управлении этим аппаратом, посвятили своё достижение открывающемуся в марте 1966 года XXIII съезду КПСС. Я могу дать клятвенное заверение в том, что коллектив нашего предприятия, в котором до последнего дня жизни работал Сергей Павлович Королёв, такого решения не принимал и с подобным предложением не обращался. Абсурдная ситуация? Безусловно. Но такова была воля "руководящей и направляющей силы советского общества".
Как раз в это же время выходила из печати в первом несекретном варианте книга "Баллистика управляемых ракет дальнего действия", написанная мною, С. С. Лавровым и В. П. Мишиным около 15 лет тому назад, году в 1949-50-м. Лавров - первый начальник отдела баллистики в КБ Королёва, Мишин - бессменный первый заместитель Королёва, занявший его место после смерти. В последний момент нам удалось договориться с редакцией и включить перед предисловием слова "Посвящается памяти академика Сергея Павловича Королёва". На сей раз нашу волю, слава богу, никто не оспорил. Кстати сказать, книга оказалась весьма удачной, она использовалась многие годы специалистами в работе и учебном процессе в вузах, а в 1996 году, когда Академией Наук Российской Федерации была учреждена научная премия имени Ф. А. Цандера, первая премия была присуждена авторам упомянутой монографии.
После первой мягкой посадки были разрешены выступления некоторых учёных, появились в газетах статьи, а главным событием стала пресс-конференция, проведённая в Доме Учёных. Я на этой конференции был и отметил следующее. В президиуме появился президент Академии Наук М. В. Келдыш, известный специалист по звёздной и планетной космогонии профессор А. И. Лебединский, известный астроном академик А. А. Михайлов, директор Математического института им. Стеклова академик И. М. Виноградов, то есть те учёные, кому предстояло воспользоваться результатами, полученными при этом полёте. И ни одного человека из создателей аппарата. И что показалось особенно недостойным - имя Королёва не упоминалось ни разу - ни при описании программы полёта, ни самой лунной станции, ни ракеты-носителя, доставившей аппарат на поверхность Луны. Не мог академик Келдыш, ближайший соратник Королёва по линии Академии Наук, Главный теоретик космонавтики, как стали его называть, так просто, из-за своей учёной рассеянности упустить из виду имя главного конструктора ракетно-космических систем и не сказать нескольких слов в знак признания его заслуг в становлении и развитии космонавтики вообще и данного достижения в частности. Оставим этот досадный эпизод на совести устроителей пресс-конференции, ибо каких-то смягчающих, оправдательных мотивов трудно найти.
Запомнившиеся встречи
Описывая свои воспоминания, постоянно ловлю себя на том, что то и дело отвлекаюсь от хронологической последовательности событий. Видимо, рукою водит не столько календарь, сколько какие-то другие законы. Вот и сейчас хочется вернуться к нескольким интересным встречам, которые состоялись в разные годы не без участия Сергея Павловича Королёва.
Где-то в конце пятидесятых годов я пришёл к нему с очередным "баллистическим протоколом", который требовал его утверждения. Так назывался документ, в котором указывались, с одной стороны, цели пуска, основные характеристики ракеты-носителя и космического объекта, наиболее важные траекторные параметры и некоторые другие данные. С другой стороны, этим документом увязывалось взаимодействие ряда средств, подключённых к обеспечению пуска и подчинённых разным ведомствам. Можно сказать, что "баллистический протокол" был последним, итоговым документом, подтверждающим взаимные обязательства участников и их готовность к предстоящему пуску. В то время ещё не было такого подразделения, как служба управления полётом, тем более не было ещё ЦУПа - Центра управления полётами. Управление осуществлялось главным конструктором и привлечёнными им специалистами, которые всегда находились рядом. В таком "порядке" было много недостатков, но самым существенным был, пожалуй, следующий. Подготовка ракеты и пуск проводились на космодроме Байконур, а управлять надо было из Москвы, чуть позже - из Евпаторийского командно-измерительного комплекса. И вот после пуска, пока команда главных конструкторов во главе с Королёвым летела из Байконура в Москву, управление объектом несколько повисало в воздухе. В эти часы все молились Богу, чтобы не произошло ничего неожиданного, требующего срочного внепланового вмешательства по командной радиолинии самых ответственных лиц.
Баллистический протокол обычно утверждали, кроме нескольких главных конструкторов различных систем ракеты, командир войсковой части, в составе которой находился главный оперативный баллистический центр, председатель Государственной комиссии, Главкомы Ракетных войск, Военно-воздушных, Военно-морских сил, Президент Академии Наук, некоторые министры, а в случае запуска объектов сугубо военного назначения (например, в целях космической разведки), то и начальник Генерального штаба. Мне приходилось бывать у всех этих высоких начальников со своим протоколом, чтобы в случае возникновения каких-то вопросов дать необходимые разъяснения. Легче всего было получить подписи у главных конструкторов, поскольку они сами были непосредственными участниками создания ракет, их подготовки к пуску, и прекрасно владели предметом, да и меня все они хорошо знали. Доступ к ним был достаточно простым. Хуже обстояло дело с большими военачальниками, с которыми я не имел возможности связаться непосредственно и договориться о времени встречи.
Тем из офицеров, которые участвовали в подготовке "баллистического протокола", ещё труднее было добраться до своего самого большого начальника, так как для этого надо было пройти несколько ступенек по инстанциям, строго соблюдая иерархическую подчинённость, в противном случае можно было лишиться и расположения непосредственного начальника, и даже должности. Хорошо представляя обстановку в военных ведомствах, Сергей Павлович, чтобы выиграть время, сам предлагал помощь. При мне звонил по кремлёвскому телефону нескольким таким начальникам и просил принять своего сотрудника, то есть меня, как можно быстрее. Такое его участие для нас было бесценной помощью, это экономило уйму времени и энергии.
Из всех своих посещений таких высокопоставленных товарищей на меня неизгладимое впечатление произвело первое посещение Главкома военно-морских сил адмирала флота С. Г. Горшкова. Когда я приехал в сопровождении фельдъегеря, имея при себе запечатанный пакет с грифом "совершенно секретно", и обратился в бюро пропусков, мне сказали, что пропуск не нужен и к адмиралу меня проведёт офицер, которым оказался капитан первого ранга, ожидавший тут же, в вестибюле. Мы прошли через несколько постов без всяких задержек. Я успел только отметить безукоризненную выправку постовых и офицеров, одетых все как один в морскую форму. Здесь во всём чувствовалась более высокая не только воинская, но и общая культура сравнительно с аналогичными ведомствами артиллеристов или военно-воздушных сил. В приёмной, куда мы вошли, пройдя широким коридором мимо нескольких дверей, нас приветствовал дежурный офицер. Он сказал, что командующий свободен и ждёт нас.
Когда мы вошли в кабинет Главкома, я даже несколько растерялся - настолько поразили меня размеры этой комнаты. Точнее сказать, эта была не комната, а целая зала, где можно было бы проводить танцевальные турниры или званые балы. Пол был почти целиком покрыт огромного размера ковром. В дальнем конце стоял рабочий стол с приставленным к нему небольшим столиком для посетителей и удобными небольшими креслами. У противоположной стены прямо перед нашей дверью была ещё одна дверь, которая, видимо, вела в малый рабочий кабинет и другие подсобные комнаты (так, примерно, было и у Сергея Павловича). Справа от нас во всю длину стены было несколько очень больших окон с красивыми, не до конца раскрытыми шторами. Левая стена почти сплошь была закрыта матерчатыми шторами, которые, как нетрудно было догадаться, прикрывали плакаты, схемы, карты, таблицы и прочие наглядные материалы от любопытных глаз. Высоко на стене за спиной адмирала висел портрет одного из знаменитых русских флотоводцев прошлых времён (к своему стыду, я их не очень-то различаю), а у противоположной стены - довольно больших размеров картина, изображавшая одну из известных морских баталий прошлого или позапрошлого века. Справа от нас близко к углу на полу стоял большой глобус диаметром около полутора метров (точно такой же был и у нас), вращающийся на подшипниках, а рядом с ним - морской секстант на специальном штативе. Всё это я увидел не сразу, а рассмотрел несколько позже, когда Главком углубился в чтение "баллистического протокола".
Как только мы вошли в кабинет, его хозяин встал из-за стола и пошёл нам навстречу. Обычно такого ранга начальники сидят и ждут, изображая из себя страшно занятого человека, пока к ним подойдёт вошедший. Такое внимание было приятно мне, хотя я отлично понимал, что оно обращено не ко мне лично. Оно было знаком уважения к Сергею Павловичу и кроме того вполне соответствовало флотским традициям. Впоследствии я неоднократно убеждался в справедливости этого своего первого наблюдения.
Адмирал поздоровался со мной за руку, а стоявшему рядом навытяжку офицеру сказал, что тот пока свободен. Стоя перед ним с запечатанным пакетом в руках, я вдруг сообразил, что допустил оплошность: ведь мне надо было бы сначала пройти в секретную часть, там вскрыть пакет и прийти к Главкому не с пакетом, а с его содержимым. Причиной тому была, конечно, та стремительность сопровождающего меня офицера, из-за которой я вовремя не успел правильно сориентироваться. "Ну, - думаю, - сейчас достанется мне на орехи" и, обращая внимание на запечатанный конверт, говорю, что надо бы в секретной части вскрыть пакет. "Вам никуда не надо ходить, сейчас всё устроим", - говорит адмирал без всякого раздражения, нажимает кнопку на столе и даёт соответствующее распоряжение дежурному офицеру. "Он здесь, товарищ адмирал, - отвечает дежурный, - ждёт вашего вызова". В ту же секунду входит то ли начальник, то ли работник секретной части, который устраняет возникшую трудность и, обращаясь ко мне, говорит: "Я буду ждать вас в приёмной".
Когда мы остались вдвоём, я хотел вкратце рассказать о содержании документа, обратив внимание на те места в нём, в которых затрагивались интересы Военно-морского флота и возлагаемые на него задачи на предстоящем пуске. Однако Главком пожелал сам прочитать документ и только просил давать разъяснения по тем местам, по которым у него возникнут вопросы. Время от времени он делал какие-то заметки в своём настольном блокноте и задал мне несколько вопросов, относящихся к техническим характеристикам ракетно-космической системы и общей организации управления полётом. Другие руководители подобного уровня обычно при ознакомлении с такими документами приглашают ответственных специалистов своего ведомства, участвовавших в разработке документа, и со своими вопросами больше обращаются к ним. В данном же случае никто из его сотрудников не был приглашён. Только прочитав весь протокол, он спросил, кто из специалистов его ведомства участвовал в составлении и согласовании протокола и, увидев на листе согласований фамилию одного из офицеров своего штаба, остался доволен. После этого, учинив свою утверждающую подпись на титульном листе, признался: "Я не представлял, что пуск связан с такими сложными завязками. Передайте Сергею Павловичу, что мы окажем ему любое содействие, которое в наших силах".
Читателю, видимо, не очень ясно из предыдущего рассказа, какое отношение мог иметь Военно-морской флот к запуску ракеты. Если быть кратким, то это - осуществление тех же функций, что и наземными измерительными пунктами слежения за полётом ракеты, то есть проведение телеметрических и траекторных измерений на участках трассы, проходящих над океанами, выдача ряда управляющих команд на борт, засечка координат падения частей ракеты при неудачных пусках, эвакуация непотопляемых отсеков при необходимости, спасение терпящего бедствие экипажа при аварийных пусках, определение точных координат падения боевых частей ракет при экспериментальных пусках и выполнение некоторых других функций. Обычно корабли размещались в зависимости от особенностей траектории в определённых точках Тихого, Индийского и Атлантического океанов. Иногда им приходилось спускаться до южных сороковых ревущих широт, и наши люди, работавшие на этих кораблях, делились впоследствии своими впечатлениями о пережитых там днях. Мне лично не пришлось ни разу испытать на себе прелести подобных путешествий - я был невыездным лицом. Помимо прочих неподходящих анкетных данных, я был к тому же всё ещё беспартийным.
Своё посещение Военно-морского ведомства я решил описать вовсе не для того, чтобы выделить какие-то особые качества главкома Горшкова сравнительно с другими крупными руководителями, а потому что сам дух, царивший там, произвёл на меня довольно сильное впечатление. Что касается самого адмирала Горшкова, который, безусловно, был одним из признанных организаторов Военно-морского флота, то его деятельность впоследствии была омрачена, на мой взгляд, не очень благопристойными делами. Я имею в виду ту крупную роль, которую он сыграл в возвеличивании событий, связанных с так называемой Малой Землёй во время Отечественной войны, и "выдающихся военных заслуг" Л. И. Брежнева, якобы имевших место в этой эпопее. Не зря в народе стал ходить ехидный анекдот о том, что Великая Отечественная война была лишь эпизодом в битве за Малую Землю.
Обращаясь ко многим событиям периода правления Брежнева, не перестаёшь удивляться всеядности и неразборчивости этого человека в средствах, лишь бы они приносили какое-либо очередное звание или награду, потешая его детское самолюбие. Только у нас возможно было присвоение человеку, окончившему мелиоративный техникум по специальности "землеустроитель" и не имевшему ни малейшего понятия о военном искусстве и военной науке, высшего воинского звания - маршал. А сколько было других маршалов, ни разу не нюхавших порох? Он же стал в очередной раз Героем Социалистического Труда за успехи советской космонавтики. А его книги "Малая Земля", "Возрождение", "Целина", "Воспоминания"? Ведь он в самом деле почти что верил в то, что написал их сам. Вот и адмирал Горшков не устоял перед тем, чтобы не подлить немного воды в эту общую мельницу, благо, черноморской воды вон сколько у берегов Новороссийска!
Среди многих известных людей, которых довелось мне видеть, слышать, далеко не все оставили о себе яркие впечатления. Трудно даже понять, почему память о ком-то не стирается в нашем сознании, сколько бы времени ни прошло, а о другом и слабого следа не остаётся. Видимо, есть среди нас люди, обладающие какими-то особыми свойствами, благодаря которым они выделяются из общей массы, не прилагая к тому никаких усилий. Это, конечно, дар божий.
Одним из таких людей, на мой взгляд, был академик Келдыш, директор Института прикладной математики, президент Академии Наук СССР. Я не знаю, когда, при каких обстоятельствах состоялось знакомство Сергея Павловича с Мстиславом Всеволодовичем, но их творческий союз определил очень многое в развитии ракетно-космической техники.
Впервые я увидел Келдыша в 1948 или 1949 году на защите одного из наших первых эскизных проектов дальней ракеты. Молодому академику, избранному три года назад, было всего 38 лет. Вскоре после этой защиты, по поручению Сергея Павловича, я отправился в Математический институт им. Стеклова для обсуждения совместного сотрудничества в области баллистики. Институт располагался в сравнительно небольшом здании на Ленинском проспекте (тогда он назывался Калужским шоссе). Я вошёл в полутёмный, слабо освещённый подъезд и направился к единственной лестнице, ведущей на второй этаж. Тут меня остановила пожилая женщина с наброшенным на плечи большим шерстяным платком, хотя на дворе было лето, и спросила, куда я иду. Я сказал, что иду в отделение прикладной математики, но это её не устроило, и последовал следующий вопрос:
- А к кому?
Я не знал точно, какую должность занимает Келдыш, и сказал наобум: