Филипп организовал войско так, чтобы он и его сын Александр сами руководили всеми ключевыми позициями: Филипп отдавал приказы правому крылу, Александр – кавалерии на левом фланге. Центр, состоявший из фессалийцев и этолийцев, управлялся полководцем Антипатром. Македонское командование четко определило, какие ключевые позиции необходимо захватить и удержать, и именно там сконцентрировало свои силы. Расположив фалангу под углом к греческому войску, македоняне сумели создать давление вблизи Херонеи на самое слабое звено греческого войска, против которого были брошены отборные пехотные войска – отряд "стражников". После того как под его натиском греческие войска растянулись влево, отряд начал запланированный, но для противника совершенно неожиданный отход. Этот маневр стал причиной того, что афиняне левого фланга, противостоявшие Филиппу, разомкнули свои ряды и бросились вперед, поверив, что македоняне действительно бегут. Преследуя отступающего противника, афиняне нарушили свой боевой порядок. "Неприятель не умеет побеждать", – язвительно заметил наблюдавший все это македонский царь и отдал приказ своим фалангам перестроиться на высоком берегу реки Геамон и перейти в наступление.
Чуть раньше Александр обрушил свою конницу на правое крыло греческого войска, прежде всего, на прославленный "Священный отряд", прорвал фланг, вышел грекам в тыл и методично добивал несчастных воинов Беотии. Под Херонеей был уничтожен практически весь фиванский отряд: впоследствии в память о нем здесь поставили монумент "Херонейский лев". В то время как всадники громили правый фланг противника, центральные македонские фаланги поддержали эти действия, вклинившись между фиванцами и афинянами и расширив просвет. Филипп одержал полную победу. Остатки греческих войск разошлись по своим городам, македоняне же захватили оставленные без помощи Фивы. Город был сурово наказан, там было учреждено олигархическое правление и оставлен македонский гарнизон. Демократы были изгнаны или приговорены к смерти, а их противники, наоборот, получили возможность вернуться из изгнания.
Напуганные жители греческих полисов, как правило, уже не могли ничего противопоставить Филиппу, и македонском царю для развития успеха уже даже не приходилось воевать. Исключение составляли, пожалуй, лишь Спарта и Афины. И тот и другой город уже не раз доказывали свою жизнеспособность в самых тяжелых обстоятельствах. Спарта так и осталась вне новой политической системы, которую македонский царь создал в Элладе. С Афинами же Филипп заключил договор на вполне почетных для полиса условиях. Афины сохраняли свою независимость и территорию, в том числе контроль над островами Самос, Имброс и Лемнос, где находились афинские колонии. Вместе с Филиппом полис должен был гарантировать свободу судоходства, в Аттику возвращались пленные афиняне, за которых македонский правитель не потребовал выкупа. Кроме того, в Афины для торжественного погребения был доставлен пепел от тел граждан, погибших при Херонее. Посольство же Филиппа возглавил его сын, и о роли Афин, а точнее, данного их посещения, в жизни завоевателя половины мира до сих пор спорят биографы Александра Македонского. Какое впечатление произвел на него внешний облик культурной столицы мира? Оказали ли влияние на формирование его личности беседы с выдающимися философами? Проявил ли он в полной мере свои способности дипломата? Любые конкретные ответы на эти вопросы все равно не будут иметь документального подтверждения. Так или иначе, отправив во главе посольства в Афины своего сына, македонский царь подчеркнул значение, которое он уделял дружбе с этим городом. И он, и Александр получили почетное афинское гражданство.
Вскоре в Коринфе прошел конгресс, на котором греки согласились со всеми условиями Филиппа II. Был оформлен союз греческих государств (за исключением Спарты), который заключил "вечный" оборонительно-наступательный договор с Македонией.
Согласно решениям конгресса, члены нового Коринфского, или Панэллинского, союза заключали между собой мир. Полисы оставались независимыми, а в отношении их государственного устройства был признан статус-кво – оно должно было оставаться таким, каким было на момент проведения переговоров в Коринфе. Неприкосновенной оставалась территория полисов. Без соответствующего разрешения в гавань города не могли заходить даже македонские корабли. Для руководства Панэллинским союзом был создан синедрион – представительный совет эллинских полисов, регулярно созывавшийся все в том же Коринфе. Главой – гегемоном – союза был признан Филипп II. Позже он получил и титул верховного, союзного главнокомандующего – стратега-автократора. Власть его была исполнительной – он имел право созывать синедрион, но не имел права голоса на совете. Полисы не должны были платить какие-либо денежные взносы в казну союза, но обязаны были предоставлять для войны контингенты в ополчение, которое формировал македонский царь. Любопытно, что полисы оформили договор с Филиппом не как с правителем Македонии, а как с представителем династии Аргеадов – потомков Геракла, почитаемого по всей Греции.
Нет сомнений, что формальная сторона дела не вполне соответствовала фактической. Подавляющее большинство решений синедриона инициировалось Филиппом. Несмотря на задекларированный принцип невмешательства во внутренние дела городов, царь навязал совету постановление, которое было выгодно в первую очередь зажиточным аристократическим кругам, на которые македонянин опирался в большей мере. Этим постановлением было решение о неприкосновенности частной собственности по всей Элладе, запрете на передел земель, запрете на кассацию долгов и отпуск рабов на волю. Нередки бывали случаи вторжения на чужую территорию македонских гарнизонов. Так что афинский оратор Ликург действительно имел полное право сказать, что с телами павших при Херонее была погребена и свобода эллинов.
Итак, с самого начала гегемонии Македонии в Элладе это верховенство обосновывалось необходимостью вести войну против Персии. Идея такой войны не была изобретением современников Филиппа и Александра, она витала в эллинском обществе практически сразу после окончания последней из греко-персидских войн в конце V века до н. э. О необходимости объединения Греции для похода против персов говорил еще Горгий в своей Олимпийской речи, произнесенной в 392 году до н. э., а затем и множество других ораторов. Подобные планы строил диктатор Ясон из Фер. Дело было, конечно, не в обиде, которую нанесли грекам персы своими нападениями в 490 или 480 годах до н. э. и не в вывезенных из Афин статуях богов и героев, на которые в свое время обращал особое внимание Александр Великий. Гораздо важнее было снять социальную напряженность полисного общества, которая все отчетливее давала о себе знать по ходу IV века до н. э. О кризисе полисного устройства в это время пишут фактически все современные историки. Имущественное расслоение, обезземеливание, настоящие гражданские войны, распри между полисами, распространение наемничества – это далеко не полный перечень характерных для того времени явлений, которые заставляли передовых общественных деятелей задуматься над возможностью экспансии на восток. Война направляла энергию масс на борьбу с внешним врагом, удаляла из Эллады деструктивные элементы, давала новые земли, расширяла сферу экономического влияния торговцев, позволяла беднякам расплатиться с долгами, а богачам набирать рабов не из сограждан, а из "варваров".
Такого рода идеология отчетливо выражена в речах уже упомянутого нами Исократа. "Что же произошло хорошего от войны из-за вывода колоний и от этих деяний? – говорил он в своей Панафинейской речи. – Ведь это, я думаю, многие больше всего хотят услышать. Эллины, удалившие такое множество столь скверных людей, стали богаче средствами к жизни и более единодушными; варвары были прогнаны из их владений и стали менее высокомерными, чем прежде". В другом месте он говорил уже конкретно о Персидской державе: "Известно, что и царь властвует не потому, что азиатские народы этого желают, а потому, что он собрал вокруг себя войско более сильное, чем у каждого из них; если мы переправим туда войско еще более сильное, чем это (а при желании мы бы легко его собрали), мы сможем безопасно собирать дань со всей Азии. Гораздо лучше воевать с ним за царство, чем между собой бороться из-за гегемонии. Хорошо бы совершить этот поход еще при нынешнем поколении, чтобы те, кто вместе переживали беды, насладились бы и благами, и не прожили бы жизнь в несчастьях".
Оставалось только выбрать подходящего предводителя. Причем предводителя, наделенного правами тирана. Афинский политик обращал свое внимание на Ясона из Фер, Дионисия из Сиракуз и в конечном счете увидел, что единственно возможный вариант – стремительно одерживающий победы могущественный македонский царь. Уже в 346 году до н. э. Исократ писал Филиппу: "Вот я и говорю, что тебе нужно и из своего ничем не пренебречь, и попытаться примирить города аргивян и лакедемонян, и фиванцев, и наш… Если бы ты четыре только города убедил быть благомысленными, ты и другие города избавил бы от бедствий". Затем автор письма убеждает царя, что тому приличествует считать своим отечеством не какой-либо отдельный город, а всю Элладу. Наконец дошло дело и до советов по поводу войны против Персии. Исократ предлагал Филиппу "выгородить как можно большую территорию и отделить себе то, что принято назвать Азией, а именно область от Киликии до Синопа". Иными словами, провести границу между эллинскими и персидскими территориями примерно вдоль 35° восточной долготы – захватить значительную часть полуострова Малая Азия.
К тому времени Персидская держава представляла собой все еще огромное, но довольно слабое по сути государственное образование. Давно ушли в прошлое времена сильной центральной власти, созданной основателем империи Ахеменидов Киром Великим. Если в V веке до н. э. персидские цари еще могли всерьез рассчитывать на покорение Балканского полуострова, то в следующем столетии они были сосредоточены на удержании того, что есть. Сатрапы – наместники отдельных регионов империи – чувствовали себя зачастую достаточно независимыми правителями, Индия фактически отделилась от Персии, номинальной была власть "царя царей" над многими народами Средней Азии. Лишь в 342 году до н. э. после продолжительной борьбы с мятежным населением был вновь покорен Египет. Основы Персидской державы были потрясены мощным восстанием сатрапов в середине того же IV века до н. э. Жители Месопотамии, по всей видимости, уже были готовы скинуть власть персов, подобные настроения витали и в греческих городах Малой Азии – Ионики. Пестрота этнического состава государства сказывалась и на боеспособности, мягко говоря, не очень мотивированной армии. Правда, персы обладали мощным флотом, но и его основу составляли не собственно персидские корабли, а финикийские. Нельзя сказать, что империя должна была развалиться от одного толчка, но предпосылки для начала успешной в перспективе войны у греков имелись.
* * *
После установления своей гегемонии в Элладе Филипп вел активную подготовку к войне с Персией, в Малую Азию был отправлен "ограниченный контингент" – 10 тысяч человек под командованием Пармениона и Аттала. Жители греческих городов западного побережья полуострова встречали македонян как освободителей. Полководцам Филиппа удалось вытеснить персов из Эфеса и Магнесии, создав плацдарм для дальнейшего наступления. Но широкомасштабную войну против империи Ахеменидов предстояло вести уже Александру, поскольку сам Филипп в 336 году до н. э. был убит. Не исключено, что в заговоре участвовал и его сын. Им могло двигать и честолюбие, желание занять место гегемона, и просто месть. За что же Александр мог мстить несомненно любившему его отцу?
Александр родился 22 июля 356 года до нашей эры (по другим данным – в октябре того же года). Казалось, ничто не должно было омрачить будущего этого царского первенца. Отец и мать – уроженка Эпира Олимпиада – были страстно влюблены друг в друга. Благодаря таким родителям Александр имел прекрасную родословную – ведь отец возводил свой род к Гераклу, а предком эпирских правителей считался Ахилл.
По легенде, великий полководец родился в тот самый день, когда Герострат сжег одно из чудес света – храм Артемиды в Эфесе.
Мать окружила сына заботой, и на первых порах именно она занималась его воспитанием. Олимпиада была женщиной властной и строгой со всеми – кроме сына. Надо сказать, что жители столицы Македонии – Пеллы – не очень любили дикую эпирскую принцессу, не все одобряли брак знатного Аргеада (предки Филиппа были из Аргоса) с чужестранкой, но царь не обращал на это внимания. На то он и стремился к укреплению царской власти, чтобы не оглядываться на всех придворных при выборе жены.
Первого воспитателя сыну Олимпиада также подобрала сама. Им стал ее соплеменник Леонид, придерживавшийся спартанских методов в педагогике – никаких нежностей, "лучший завтрак – ночной поход, лучший ужин – скудный завтрак"… Плутарх передает воспоминания Александра о том, как Леонид переворачивал его подстилку на кровати, чтобы убедиться, что мать не подложила сыну что-нибудь вкусненькое. Правда, гораздо чаще с наследником возился подчиненный Леонида – простоватый Лисимах. Своего подопечного он называл Ахиллом. Лисимах на всю жизнь, как и мать, а также кормилица Ланика, остались друзьями Александра. Сын Филиппа воспитывался вместе с детьми других придворных, многие из которых стали впоследствии его соратниками, например Гефестион, которого Александр любил как брата.
Александр был мальчиком своенравным и великодушным одновременно, учителя то жаловались на упрямство, буйный характер, вспыльчивость наследника, то хвалили его за хорошие способности, щедрость, чувствительность. Щедрость осталась щедростью на всю жизнь, а вот детское упрямство стало железной волей, неумолимостью и отвагой военачальника, жестокостью покорителя народов. Знаменитый эпизод приключился с малолетним Александром, когда ему подарили великолепного коня – Буцефала, названного так из-за необычной, напоминающей бычью, формы головы. Никто не мог укротить жеребца, тогда за дело взялся сам будущий полководец: он подскочил к Буцефалу и повернул его мордой к солнцу, после чего ослепленный конь позволил новому хозяину оседлать себя. Восхищенный Филипп якобы воскликнул: "Сын, ищи царство по себе, Македония слишком мала для тебя!" Буцефал навсегда остался любимцем Александра. Когда во время похода против мардов на берегу Каспийского моря конь был украден, царь пригрозил опустошить страну, если его немедленно не возвратят; воры поспешили выполнить это требование. После смерти Буцефала Александр приказал назвать его именем один из городов, основанных во время похода в Индию.
Военные игры Александр любил больше всего, с детства он был наслышан о возможной войне с Персией и, говорят, так подробно расспрашивал посла могучего государства о персидских городах, дорогах, расстояниях, что смутил посланника. Александр очень рано стал беспокоиться о том, чтобы его выдающийся отец не завоевал весь мир до того, как подрастет он сам. Высокомерие и невероятная амбициозность были отличительными чертами полководца с ранней юности. Когда друзья однажды спросили его, не хочет ли Александр принять участие в Олимпийских состязаниях, юноша ответил: "Охотно, если мне придется соревноваться с царями".
Другим увлечением юного македонского принца было искусство, тонким ценителем которого он остался на всю жизнь. Еще мальчиком он умел играть на лире, проявлял интерес к театру. Свои портреты Александр позволял рисовать лишь лучшему живописцу эпохи – Апеллесу. Статуи же его ваял другой корифей древнегреческого изобразительного искусства – Лисипп. Разумеется, великий воин хотел остаться в памяти народов в облике героя, и художники получали, вероятно, соответствующие указания. Самый известный в древности портрет Александра – картина Апеллеса, где царь показан с молнией в руке. Увидев этот портрет, царь сказал: "Есть два Александра. Один – сын Филиппа, другого создал Апеллес. Первый непобедим, второй неподражаем". Самая же известная статуя – Александр с копьем. На дошедших до нас изображениях (знаменитая мозаика из Помпеи, копия конной статуи, изображения на саркофаге героя) мы видим его в бою с персами, в наиболее драматические моменты жизни.
Когда Александру было около 13 лет, Филипп решил, что сына необходимо приобщить к высокой культуре Эллады, которую сам он знал и уважал. Для этого с острова Лесбос был выписан выдающийся мыслитель, основатель новой философии, крупный ученый-энциклопедист, но на тот момент еще не настолько широко известный Аристотель. Великий философ очень ответственно отнесся к своей новой работе. Он быстро увидел в воспитаннике выдающегося человека, которому, возможно, суждено стать большим государственным мужем. Недаром он будил Александра знаменитой фразой: "Вставайте, вас ждут великие дела". Аристотель и его ученик поселились не в Пелле, а вблизи небольшого селения Миеза, в роще с уединенными тропинками и укромными уголками. Здесь же жили и некоторые другие знатные македонские юноши – Гефестион, Марсий, Никанор, Леоннат.
Александр очень многое узнал от своего учителя и очень многому научился, благодаря ему он приобщился к эллинской культуре. Аристотель занимался с ним географией (и больше всего ученика завораживали белые пятна на карте), естественными науками и, конечно же, философией и этикой. Научился Александр и медицине и, будучи на вершине могущества, мог взяться за лечение соратников известными ему травами и диетой. Аристотель учил принца ценить красоту, читать и понимать греческую литературу. На всю жизнь Александр влюбился в гомеровскую "Илиаду", подаренное Аристотелем издание которой он всегда возил с собой. Кроме того, в походах полководца сопровождали ученые, описывавшие географию покоренных стран и нравы местных жителей. Македонский наследник открыл для себя не только Гомера, но и Пиндара, и Еврипида, и, конечно, Геродота с его "Греко-персидскими войнами", и Ксенофонта с его "Анабасисом", в котором были описаны военные действия именно в Персии. Эта книга стала первым военным учебником македонского принца. Между тем, еще одной любимой книгой Александра стала Ксенофонтова же "Киропедия", описывающая становление личности Кира Великого, показанного идеальным героем. Так что, еще будучи ребенком, Александр Македонский должен был испытывать двойственные чувства по отношению к персам – стремление расправиться с ними и глубокое уважение к могуществу великой империи, к ее царям и героям.