Небывалый пост
Вернувшись в Индию в декабре 1931 года, Ганди испытал на себе сполна последствия этой политики. Виконт Уиллингдон, сменивший Ирвина, считал, что для решения индийской проблемы требуется прежде всего покарать зачинщиков беспорядков. "Он был почти неспособен понять эмоциональные и интеллектуальные основы движения за политическое освобождение: энтузиазм, вызываемый этой борьбой, казался ему проявлением невежественного фанатизма", - пишет Нанда.
В отличие от барона Ирвина Уиллингдон ничего не понимал в философии Ганди и его личности, а поэтому имел ошибочные представления о реальной власти Махатмы, по мнению сэра Сэмюэла Хора.
На сей раз правительство действовало быстро и четко. Едва Ганди сошел с парохода на землю, как был посажен в тюрьму. Индийский национальный конгресс составил план гражданского неповиновения - против него развязали блицкриг. Средства обычные: тысячи заключенных (за первые девять месяцев движения в 1932 году было арестовано около шестидесяти тысяч человек), запрет партии и организаций, арест их лидеров, ограничения свободы печати (ведь именно она обеспечила успех соляному маршу). Черчилль одобрял эти меры - "самые жесткие со времен бунта 1857 года": администрация сумела проявить твердость. Со своей стороны, Ганди писал, что "репрессии выходят за рамки дозволенного". В тюрьме он закончил небольшую книгу, которую начал писать в ашраме Сабармати, и назвал ее "From Yeravda Mandir" - "Из храма Еравда": тюрьма - место для молитв. Он читал Гёте и Кингсли, шутил с Пателом, которого тоже арестовали.
Объявление о его посте до смертельного исхода ошеломило Индию и отвлекло внимание общественности от политических проблем. Неру писал из тюрьмы:
"Наше тюремное существование, мирное и однообразное, вдруг всколыхнула в сентябре 1932 года новость, взорвавшаяся, как бомба: Ганди решил "поститься до смерти" в знак протеста против решения Рамсея Макдональда предоставить отдельное избирательное право для неприкасаемых. Как он умел нас повергнуть в шок! Два дня подряд я пребывал в потемках".
Поститься ради неприкасаемых - какая странная мысль! "Я был в ярости от того, что он избрал столь маловажный вопрос для своей высшей жертвы". И какие последствия будет иметь его поступок для освободительного движения? При мысли об этом узника охватывало отчаяние. Но вскоре он пришел в себя: "Бапу обладал удивительным даром делать то, что нужно, тогда, когда нужно; возможно, его поступок - неоправданный, с моей точки зрения - будет иметь огромные последствия не только в узкой области, которую он избрал, но и в более широком плане нашей национальной борьбы".
Наконец, "до нас дошла новость о необыкновенном восстании по всей стране, волшебной волне воодушевления, потрясшей все индусское общество, - похоже, с неприкасаемостью покончено. Что за волшебник этот маленький человечек, сидящий в тюрьме Еравды, думал я, он знает, как достучаться до людских сердец!".
Что произошло? 17 августа 1932 года английский премьер-министр Джеймс Рамсей Макдональд распорядился, чтобы правительство предоставило отдельное избирательное право для неприкасаемых, как в свое время для мусульман. "Я должен воспротивиться Вашему решению ценой своей жизни, - написал ему Ганди. - Единственный способ, каким я располагаю, - объявить постоянный пост до самой смерти…" Ганди пытается вернуть себе влияние и авторитет, утраченные в ходе идущей на спад кампании гражданского неповиновения, - вот как отреагировали британцы на эту новость. Его голодовка - шантаж. "Причина их непонимания в том, что они и Махатма говорят на двух в корне различных языках", - писал Тагор. Ганди хотел пробудить осознание долгое время сносимой тирании, которую, однако, терпеть нельзя, вырвать людей из бездействия, освободить из плена тысячелетних предрассудков, дать эмоциональную встряску, перевернуть привычный ход мыслей. (Однако его деятельность в отношении неприкасаемых до сих пор еще вызывает споры. С 1924 года он поставил отмену этой системы в центр своей созидательной программы наряду с насаждением прялки. Но он был не согласен с радикальными движениями, возглавляемыми неприкасаемыми, которые считали возможным покончить со своим положением, лишь полностью порвав с индуизмом. Для Ганди неприкасаемость была не составной частью индуизма и кастовой системы, а чудовищным наростом на его теле, который следовало удалить. Он хотел вернуть неприкасаемых в лоно индуистской общины, уничтожив дискриминацию, которой они подвергались, - их не пускали в некоторые крупные индийские храмы, запрещали брать воду из общих колодцев в деревнях, не принимали в государственные школы, - и когда этот этап удастся преодолеть, проблема неприкасаемости ограничится проблемой бедности, которую предстоит решить с помощью созидательной деятельности. Угнетенные больше не будут выделены в отдельную общину; страна, несмотря на различия, останется единой - а это всегда было целью Ганди: не разделять, а объединять.)
За "круглым столом" в Лондоне он столкнулся лоб в лоб с лидером неприкасаемых Амбедкаром. Это замечательная личность. Пользуясь покровительством махараджи Бароды, Амбедкар смог получить университетское образование - сначала в Индии, а потом в США и Лондоне; вернувшись в Индию с дипломом в кармане, он столкнулся с теми же препонами, что и раньше, поскольку был неприкасаемым. Снова отправившись в Лондон, он выучился на юриста, открыл адвокатскую контору в Бомбее и посвятил себя защите своих братьев. Голодовка Ганди, которая должна была заставить его отказаться от отдельного избирательного права в обмен на кое-какие уступки, показалась ему шантажом, "политической рекламной акцией"; от этого столкновения у него остался привкус горечи. Но, по мнению многих людей, пакт в Пуне, которым завершились переговоры, был ценен именно тем, что позволил избежать раздельного избирательного права - способа представительства, к которому подталкивали англичане (и это проявилось с еще большей очевидностью в следующем десятилетии), чтобы не расколоть Индию в решающий период.
Прежде чем начать голодовку, Ганди написал Тагору, прося его благословения. В тот же момент Тагор послал ему письмо: "Единство Индии и целостность ее общества стоят того, чтобы пожертвовать ради них вашей драгоценной жизнью…" Голодовка одного человека вызвала беспримерное подвижничество. В тот день, когда Ганди начал свой пост, миллионы индийцев постились и молились из солидарности с ним - неприкасаемые, мусульмане, политики, промышленники и крестьяне, объединенные одной тревожной мыслью. "Мать, склонившаяся над колыбелью своего ребенка, пылающего в жару, не могла тревожиться больше, чем Индия, склонившаяся над белым ложем угасающего Махатмы… Каждый индиец чувствовал себя лично ответственным за его жизнь".
Политические и религиозные лидеры немедленно включились в борьбу, требуя освобождения Ганди; пусть откроют двери храмов для отверженных, допустят их к колодцам, школам, общественным дорогам… а неприкасаемые пусть откажутся от проекта отдельного избирательного права. Еще до начала голодовки двери некоторых храмов, самых почитаемых в Индии, распахнулись перед отверженными, в некоторых областях отменили всякую дискриминацию; мать Неру, ортодоксальная брахманка, сообщила, что примет пищу из рук неприкасаемого, и по всей стране женщины из высшей касты последовали ее примеру, а в университете Бенареса пандиты из числа брахманов устраивали общественные трапезы в обществе метельщиков, уборщиков, холодных сапожников… Эти символические поступки означали, что мысль о нечистоте, насаждаемая три тысячелетия в ритуалах, традициях, привычках, следует пересмотреть и отринуть. "Махатма постится" - газеты разнесли эту новость. Эти слова распространялись по городам и весям, передаваемые торговцами и путешественниками, вызывая ударную волну. Тень покрыла Индию, словно во время солнечного затмения, как сказал Тагор.
Наперегонки со смертью. Спасти Махатму. Разрешить эту ситуацию было во власти Амбедкара (правительство не приняло бы никакого решения без его согласия), но он не хотел отказываться от достигнутого. Напряжение на переговорах и продолжающаяся голодовка быстро подтачивали силы Ганди. 23 сентября, на четвертый день поста, врач объявил, что он при смерти. Ощущая над собой страшное давление, Амбедкар в тот же день переговорил с лидерами индусов. Позже он отправился к Ганди, который едва мог говорить. Не согласен. Новые прения с индусами; новые возражения Ганди по вопросу о первичных выборах, устанавливаемых новой избирательной системой. К тому моменту вопрос об отказе от отдельного избирательного права был уже решен. В конечном итоге Раджагопалачари пошел на сделку с Амбедкаром и добился согласия Ганди, уже терявшего сознание. И знаменитый пакт в Пуне был, наконец, подписан индийскими переговорщиками: взамен на уступки Амбедкар добился большого представительства для неприкасаемых. В Лондоне Полак, Чарлз Эндрюс и друзья Ганди хлопотали перед правительством: Ганди отказывался прервать свой пост, пока правительство не ратифицирует соглашение; он уже не мог говорить и умирал. Было воскресенье, все министры выехали из города; они поспешно вернулись, изучали документ до полуночи, а несколько часов спустя объявили, что пакт утвержден. В понедельник в присутствии Тагора, Патела, Махадева Десая, миссис Найду, переговорщиков и журналистов Ганди выпил стакан апельсинового сока, который подала ему Кастурбай, а Тагор в это время читал нараспев свои стихи на бенгальском наречии.
"Однажды возженный, жертвенный огонь не угаснет, пока хоть малейший след неприкасаемости сохранится в индуизме". "Волшебство" состоялось. В очередной раз. И разум был здесь ни при чем. (Убийца Ганди тоже говорил об этом противоречии, утверждая, что политика Махатмы основывалась на "старых предрассудках типа власти души, голоса совести… чистоты духа". Со смертью Ганди "нация отныне вольна идти по пути, основанному на разуме".)
"В очередной раз, видя, в какое невероятное волнение поверг его поступок всю страну, я спросил себя, - пишет Неру, - правильный ли это метод действия в политике? Он был проникнут религиозностью, и что может с этим поделать трезвый ум? Абсолютно ничего! Вся Индия, или почти вся, благоговейно смотрела на Махатму, ожидая от него чуда за чудом - исчезновения кастовых предрассудков, свараджа и т. д., но сама ничего не делала. А Ганди, со своей стороны, не поощрял других к рассуждению: он ставил во главу угла чистоту и дух самопожертвования… Конечно, инстинкт редко его обманывал, но хороша ли слепая вера для воспитания народа?"
Хариджаны
В 1933 году Ганди все еще находился в тюрьме. Он продолжал бороться. Поток писем, заявлений для прессы и статей говорил читателям о вреде неприкасаемости. В феврале 1933 года он даже начал выпускать еженедельник "Хариджан" ("дитя Бога"; "людьми Бога" он отныне называл неприкасаемых, и те усмотрели в этом новую форму дискриминации). Но нельзя уничтожить в один день стереотипы, укоренившиеся за тысячелетия, нельзя отменить в одночасье то, что заведено "от Бога", традицию, "столь же древнюю, как и сам народ". Это был один из самых жестоких боев Ганди - сражение с глубоко укоренившейся тиранией в его родной стране.
"Зло еще страшнее, чем я себе представлял. Его нельзя истребить при помощи денег, внешних организаций или даже с помощью наделения хариджанов определенной политической властью. Конечно, всё это нужно. Но чтобы эти средства подействовали, они должны опираться на деятельность по самоочищению, то есть молитву и пост". Предстояло произвести "полный переворот в индусском мышлении, вырвать с корнем ужасную и постыдную доктрину о прирожденном неравенстве людей, о существовании высших и низших, отравившую индуизм и медленно подрывающую само его существование".
Мучимый тревогой, он снова решает поститься. На сей раз на протяжении двадцати одного дня. Его внутренний голос уже не заставить замолчать.
"В ту ночь, когда на меня снизошло вдохновение, я был охвачен ужасной тоской… Я не видел никакого исхода. Я был раздавлен под грузом своей ответственности. Я услышал Голос, звучащий словно издалека, но при этом совсем рядом, так же отчетливо, будто меня окликал человек, и неудержимо. Я не спал, когда услышал Голос… Я прислушался, убедился, что это именно Голос, и борьба прекратилась. Я был спокоен. Решение было принято в согласии с ним, назначены день и час поста. Меня обуяла радость".
Услышать Голос доступно каждому, утверждал он, ибо он есть в каждом из нас. Но, как и во всех важных вещах, прежде чем уловить его, нужно долго готовиться. А тем, кто больше верит в фантазию, в бессознательное или в божественное озарение, он сказал: "Самые реальные вещи реальны лишь относительно. Для меня Голос обладает большей реальностью, чем моя собственная жизнь. Он никогда не ошибался".
На следующий день англичане выпустили его из тюрьмы: если он умрет, то хотя бы не у них в руках. Но он не умер. Летом он распустил свой ашрам и завещал его Ассоциации служителей хариджанов, которую сам и основал. Его снова посадили в тюрьму, он снова постился, его снова выпустили. И в ноябре 1933 года, вдали от забот политической жизни, к которым он как будто утратил интерес, этот великий кочевник в очередной раз отправился в путь, ратуя за дело хариджанов. Он дошел до самых дальних уголков Индии, преодолев за девять месяцев 20 тысяч километров, проповедовал доступность храмов, восставал против идеи о нечистоте (с чего вы взяли, что тень или прикосновение другого человека может осквернить вас?), собирал деньги в фонд хариджанов, навлек на себя обвинения в ереси со стороны санатанистов и гнев экстремистов, в него даже бросили бомбу. Этот его вояж не имел определенного успеха.
Но хотя Ганди не смог покончить с неприкасаемостью, что бы там ни писал чересчур оптимистично настроенный Раджагопалачари ("Революция закончилась, осталось только убрать обломки"), он возвел это "проклятие" в ранг величайших проблем Индии, хотя прежде оно считалось "второстепенным вопросом". Сегодня неприкасаемые пользуются по конституции Индии особыми правами и в принципе считаются равными всем остальным. И тем не менее многие индийцы в деревнях и небольших городках относятся к ним так же предвзято, как и раньше, и сурово поступают с хариджанами, посмевшими нарушить извечно установленные правила. Сами неприкасаемые (которых активисты называют далитами - "угнетенными") требуют отделения от ненавистной индусской общины, отвергая "патерналистские" идеи Ганди.
А в те времена, пусть и по другим причинам, увлеченность Ганди борьбой за права хариджанов хотя и устраивала некоторых членов Индийского национального конгресса, уставших бояться худшего, но раздражала множество других, которые сожалели об отходе от действительно важного дела - независимости Индии. В мае 1933 года движение гражданского неповиновения было временно прекращено; в апреле 1934-го оно было прекращено окончательно. "Тягостно присутствовать при медленном умирании нашего великого движения".
СОЗИДАТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (1934–1939)
В октябре 1934 года Ганди вышел из Индийского национального конгресса. Прекращение гражданского неповиновения было не единственным спорным моментом. Вся его созидательная программа, на которой он хотел теперь сосредоточиться, казалась конгрессу отсталой, например, возвращение к архаичной прялке, когда индийская элита верила в технический прогресс и благодеяния индустриализации. Несмотря на все уважение к личности Ганди, многие делегаты думали, что он уже "недостаточно молод душой, чтобы приспособиться к новым социальным проблемам: он сыграл свою роль. Теперь новое поколение должно пойти дальше".
Короче, этот поборник "золотой середины", вечно ищущий "компромисс между двумя крайностями, классами, партиями", сражавшийся с неприкасаемостью, не восставая при этом против кастовой системы, интересовавшийся жизнью рабочих, но не дававший им организоваться против хозяев, не восстававший открыто против машин, но "направлявший социальную реформу в русло своей системы кустарной промышленности, противоречившей развитию коллективной индустриализации", этот человек тормозил движение вперед, к которому стремились молодые лидеры, менее обремененные религиозными принципами. И все же, как говорил Неру, такой человек был более глубоко революционен, чем любой из партийных руководителей, нападавших на него.