С преувеличенной радостью Кобяков мял руку Малышеву при встрече, спрашивая с ехидцей:
- Ну, как живешь?
- По привычке, - усмехался тот.
Беспокойные колючие глаза Кобякова, казалось, говорили: "Недолго ты еще попрыгаешь!" Малышеву все время хотелось спросить:
- За что ты убил Вессонова?
Он был уверен, что это сделал Кобяков. Не случайно тогда прятал глаза. Убил за то, что Вессонов, этот увечный рабочий, прозрел, стал борцом, убеждая своей жизнью, своим измученным телом. Он мешал и пугал. Его надо было убрать. Всем эта смерть казалась случайной. Похоронили рабочего и забыли о нем. Но Малышев не забыл и все выискивал, за что убили. И понял: за силу. За ту силу, которую когда-то в пермской тюрьме нашел в мальчишке Малышеве дядя Миша.
В середине июня по приказу Временного правительства началось наступление на фронте. В Питере расстреляли мирную демонстрацию.
Заволновались, зашумели рабочие Екатеринбурга.
- Протестуем и клеймим позором кровавую расправу над революционными рабочими и солдатами Петрограда!
- Надругались над знаменами, освященными кровью борцов!
- Требуем удаления буржуазных министров! Требуем перехода власти в руки народа!
Рабочие собирали деньги в пользу большевистской партии: она одна выражала их желания.
Все понимали, что война завела страну на край гибели.
XXII
Пыль носилась по екатеринбургским улицам, когда делегаты-уральцы уезжали на шестой съезд партии большевиков.
Пыль, зной и тревога носились по улицам Питера.
Делегатов встретили рабочие и тут же разделили: Голощекина и пермяков-мужчин увели в одну сторону, Клавдию Завьялову - в другую. Малышев, потрясенный величием города, казалось, этого и не заметил. Он впервые видел трамвай, удивлялся быстроте его движения. Он смотрел в окно, не на дома и не на город, а на конку и на извозчиков, радуясь тому, что трамвай стремительно обгоняет их.
- Как революцию закончим, заведем трамваи в каждом городе! - сказал он своему проводнику.
- Тс-с! - рабочий приложил палец к рыжим прокуренным усам.
Иван пристыженно смолк: забыл, что делегаты приехали в столицу тайно, что съезд собирается нелегально. "Тоже мне, конспиратор!"
Провожатый был высок, его серые глубокосидящие глаза, казалось, все понимали. Что он рабочий, видно было по рукам, по сутуловатости.
Вот он поднялся, чуть-чуть кивнул. Они направились к выходу. На улице молчали. Иван шел сзади, глядя на спину провожатого. Верх коричневого пиджака на плечах отцвел. Воротник потрепался, но был аккуратно заштопан.
Уже не было слышно грохота и звонков трамвая. Дома простые, маленькие, как на Верх-Исетском заводе, только дворы не крыты, а обнесены легкой изгородью, да огородов за ними нет.
Рабочий ввел гостя в прохладную опрятную квартиру. Из-за печи вышла полная приветливая женщина. Темное платье было прикрыто полосатым фартуком. Сказала напевно:
- Пожалуйста, проходите вперед.
Провожатый пригладил волосы с рыжеватым отливом и произнес басом:
- Вот теперь познакомимся. Звать меня Петром Игнатьевичем. Рабочий я на Семениковском заводе. Токарь. Тоже делегат съезда. Жить ты будешь у меня. Питаться - тоже. Ходить на съезд будешь так, как сегодня шел: молчком и отступя от меня подальше, чтобы не приметно…
- Но как же у вас питаться? У вас тоже, небось, карточки.
- Об этом не сомневайся. Прокормим. Иначе нельзя. Партия наша пока не разжилась. Так уж договорились. Спать будешь тут, - Петр Игнатьевич указал на угол, завешенный ситцевой пестрой занавеской. - Там и переоденься. Кто придет, будем говорить, что ты моей Татьяны Афанасьевны родня.
На столе весело посвистывал самовар. Петр Игнатьевич сказал хмуро:
- Ильича на съезде не будет.
Малышев задохнулся от огорчения:
- Как же так… Ведь мы его избирали делегатом…
- Его многие избрали. Не будет. Да ты ешь… Ильич здоров, не беспокойся. Кричат правители-то временные, что он шпион немецкий, судом грозят. Вот и приказали ему наши товарищи скрываться.
- Владимиру Ильичу позор не пристанет.
Малышев вскочил, взглянул на часы, шагнул к двери.
Петр Игнатьевич, понимая его нетерпение, успокоил:
- Не волнуйся, сегодня заседание начнется вечером, когда съедутся все.
Наконец поднялся:
- Пора.
Шли тихими улицами. Около одного здания Петр Игнатьевич приостановился:
- Наш Совет. Недавно Керенским приказ отдал, чтобы разоружить рабочих. А наш районный Совет призвал всех прятать оружие, - и снова смолк, продолжая путь.
После долгих кружений рабочий остановился около двухэтажного длинного здания с частыми окнами вверху и редкими внизу. Посередине - нарядный широкий подъезд с двумя ступеньками. Через два окна в обе стороны две узенькие двери, на одну из которых и указал питерец.
У дома поодиночке и группами расхаживали люди.
"Патруль", - догадался Малышев.
Пока поднимались по лесенке вверх, Петр Игнатьевич говорил, теперь не таясь:
- Рядом с этим домом - Гренадерский мост. Около него Девятого января положили народу много!
- Здесь?
- Везде положили, не только здесь. Но и здесь. В каждом районе есть улицы, кровью политые. Помним мы это. Очень даже помним!
Делегаты Екатеринбурга встретились друг с другом шумно, как после долгой разлуки. И сразу же к ним подошел Свердлов, загудел:
- Ну, как устроились?
- Яков Михайлович, неудобно только, что сели мы на шею рабочих. Ведь и у них карточки, - начал Малышев.
- Это пусть вас не беспокоит. Питерские большевики сами предложили этот выход.
- А город нам удастся посмотреть?
- Нежелательно. За делегатами могут охотиться временщики… А нам терять сейчас людей нельзя.
Стремительный, собранный весь, Яков Михайлович ушел. Голос его слышался теперь уже из боковой комнаты.
Небольшой зал быстро заполнялся.
Рядом с Иваном сидел пермяк Александр Борчанинов. Иван еле признавал в этом человеке с усталыми глазами того живого и влекущего оратора, которого мальчишкой бегал слушать на митинги в Перми.
Вышел на сцену полноватый седой человек, встал за столом, выжидательно глядя в зал.
- Ольминский?.. Ольминский… - зашептали сзади.
- Из Москвы…
Ольминский открыл съезд.
Уже на другой день Малышев понял, что небольшая группа делегатов съезда как бы нарочно спорит по каждому вопросу, вызывает смятение. Ну как могут эти люди всерьез требовать, чтобы Ленин отдал себя в руки власти? Разве можно доверять Временному правительству?! Отдать им Ленина! Вишь, чего хотят: обезглавить партию! Это же травля вождя!
- А это кто? Преображенский? Из Златоуста?
- Наш, уралец, а что мелет?
- Чего захотел: сказать в резолюции о политическом положении, что Россию можно направить по социалистическому пути только при наличии пролетарской революции на Западе! Вот варнак!
Это простое уральское слово "варнак", сказанное Борчаниновым, развеселило Малышева.
…Среди делегатов волнение. Еще бы! Услышать от Бухарина, что крестьянство настроено оборончески, находится в блоке с буржуазией и не пойдет за рабочим классом! Да ведь это против Ленина! Неверие в силу пролетариата, в его способность вести крестьянство по социалистическому пути!
Бухарин с бородкой клинышком. Острые глаза бегали по лицам делегатов неспокойно.
Малышев все замечал, все впитывал в себя. Он волновался за каждого оратора: "Что-то скажет! Куда-то этого понесет?" Волновался за Свердлова, когда тот иногда исчезал из президиума, радовался при мысли: "Наверное, к Ленину… Ведь именно Яков Михайлович связывает нас с Лениным в эти дни".
Свердлов объявил:
- Здание обратило на себя внимание охранки. Вокруг появились подозрительные люди: слежка. Завтра собираемся в школе у Нарвских ворот. Новосивковская, 23.
В перерыве Борчанинов предложил:
- Знаешь что: заседания начинаются около одиннадцати. Кончаются в восемь. Махнем-ка с тобой… хоть на Петропавловскую взглянем? Питер я знаю… Мы с тобой в Петропавловке не сидели еще, надо поприсмотреться! - оба рассмеялись.
Иван Михайлович быстро нашел хозяина своей квартиры.
- Вы не волнуйтесь, я приду позднее.
- А если попадешься?
- Хоть иглы под ноготь - ничего не выдам!
Вспомнилась Наташа: так она сказала когда-то. Казалось, это было так давно! И какие события разделяют то время с сегодняшним! "Ждет не дождется, незаконная!" Бегом спустился вниз к пермяку.
На улице было светло. Взявшись об руку, Малышев и Борчанинов быстро шли к трамваю: надо успеть.
Иван Михайлович произнес:
- Все ясно. Значит, такие главные задачи ставит перед нами партия сегодня: вытеснить меньшевиков и эсеров из всех революционных организаций и готовить вооруженные силы для победы пролетарской революции.
- Знаешь, екатеринбургский большевик, если ты намерен митинговать, я от тебя убегу.
Ехали. Шли пешком. Показался остров, комендантская пристань и высокий шпиль Петропавловского собора. Борчанинов сказал:
- Помолчим?
Долго смотрели они на роковой остров, на пристань, на гранитную высокую ограду, на блестевший золотом шпиль.
- Для чего же ключ на шпиле?
- А чтобы все знали, что запоры крепки. Тюрьму эту еще при Петре поставили. Там и "секретный дом" есть. Попадешь в него, выйти не думай. Декабристы там сидели. Софья Перовская, Александр Ульянов… Отсюда только на смерть увозят!
Идя обратно, снова молчали.
Прощаясь, Малышев произнес в раздумье:
- И все-таки мы с тобой больше в тюрьме сидеть не будем. Кончилось. Все равно власть наша будет, пролетарская.
…Школа, вот она, квадратное, одноэтажное помещение. Кровля ограждена низеньким парапетом. По семь окон с трех сторон, два - по обе стороны подъезда.
У двух огромных тополей перед школой стояли рабочие, за углом прятались еще двое: патруль.
Напряжение на съезде не спадало.
Иван Михайлович почти с ненавистью следил за всеми, кто спорил, кто брал под сомнение тезисы ЦК.
Одни требовали, чтобы лозунг "Вся власть Советам" был снят, другие спорили с этим, считая, что партия отказывается от борьбы за Советы совсем. Они не хотели понять, что после июльских событий политическая обстановка в стране изменилась. Нужно бороться с контрреволюцией и за власть пролетариата в союзе с крестьянской беднотой.
"Вот какое дело: путем вооруженного восстания! И как они не понимают, что партия не отказывается от борьбы за власть Советов, а ставит вопрос о борьбе с контрреволюцией и с предательством нынешних Советов".
Все, теперь подведен итог работы партии после апрельской конференции, выражен протест против травли Ленина, намечена политическая линия на новом этапе. Ленин, его указания чувствовались во всем.
То, что изложил Владимир Ильич еще в Апрельских тезисах и что приняла и утвердила конференция, теперь закреплено съездом: власть должна перейти в руки рабочего класса.
И главное, здесь сказали о том, что Малышев чувствовал давно, как, наверное, чувствовали все большевики: социалистическая революция назрела, мирное ее развитие дальше невозможно.
Захотелось немедленно ехать домой и действовать, действовать.
Видимо, все делегаты переживали это же чувство Нетерпеливо кричали они маловерам и спорщикам:
- Оппортунисты!
- Хотите расколоть партию!
- А мы едем домой с ясной целью!
Съезд закончился. Словно по команде, поднялись делегаты. Постояли молча. Каждый взвесил свои силы. Каждый представил себе, что необходимо готовиться к большим и жестоким сражениям.
XXIII
С настроением взять власть силой шли в Екатеринбурге партийные собрания и профсоюзная первая конференция. Большевики приняли решения съезда как директиву.
В доме Поклевского на втором этаже размещался Совет. На третьем, по широкому коридору налево, комната комитета большевиков. Напротив такая же - эсеров. Эсеры ловили в коридоре людей, уговаривали вступать в их партию.
Малышев смеялся:
- Ах, какой они себе авторитет приобретут! Пусть всех слабаков к себе вербуют, а к нам пусть вступает меньше людей, но по убеждению.
Часто эсеры прямо с крыльца говорили речи. Кобяков размахивал белыми руками. Бойкие слова его прыгали, не задерживая внимания.
Кто-то из членов союза молодежи и в этот раз сообщил о митинге Малышеву, и тот вышел на крыльцо, что привело собравшихся в радостное волнение. Пиджак у Ивана расстегнут, кепка сдвинута на затылок. Из-под нее падала на лоб волна светлых волос.
- Вам тут эсеры забивают мозги, товарищи, призывают профсоюзы к бездеятельности! Не верят в единение! А мы уже знаем, что только при единении можно победить! - Напористые его слова вызвали одобрительный гул толпы.
По Покровскому проспекту беспорядочной толпой шли солдаты, только что приехавшие с фронта и не понявшие того, что происходит. Солдаты следовали в Сибирь. В Екатеринбурге их остановил голод. Измученные, злые, они, горланя, по пути разбивали окна, снимали и топтали вывески с двуглавым орлом.
Все они были на одно лицо, всех единила дикая безудержная злоба.
Люди на их пути бежали прочь, другие судорожно метались, прячась за углы, в подворотни.
Солдат нужно выслушать, убедить, что они попали к друзьям. Приветливо улыбаясь, Иван Михайлович на правился навстречу толпе, дружелюбно спросил:
- Братцы, что это вы? - Голос мягкий, улыбка широкая, взгляд прямой. Он протянул им руки. Все это смутило некоторых из солдат впереди. Сзади же продолжали напирать, оттуда слышались гневные возгласы и брань.
Солдат из первых рядов с финкой в руке обернулся и крикнул охрипшим басом:
- Тихо, вы!
Солдаты стихли. Широко поведя рукой, Малышев сказал:
- Идите к нам, разберемся!
Через час они ушли от него успокоенные, словно их подменили. Некоторые оборачивались, кричали:
- Я напишу обо всем, товарищ Малышев.
- Бедноту мы поднимем… не беспокойся.
В конце дня в комитет вошла молодая женщина, улыбнулась приветливо. Была она плотная, статная, темные волосы причесаны строго, лицо круглое, румяное, застенчивый взгляд таил волю и ум.
Малышев, прочтя ее документы, поднялся.
- Вот к нам и пополнение. Анна Николаевна Бычкова! - объявил он.
Голос у женщины сильный. Она начала рассказывать, как бежала из сибирской ссылки, как жила в эмиграции в Нью-Йорке.
- Когда услышала о падении самодержавия, места не находила, потянуло на Родину.
Иван Михайлович потирал руки:
- А знаешь, ты отличным секретарем профсоюза рабочих металлистов будешь, как я погляжу!
Бычкова кивнула, соглашаясь. Малышев продолжал:
- Союз перевели теперь вместе с союзом деревообделочников на Златоустовскую улицу, 27. Найдешь? - И сам же ответил, обращаясь к товарищам: - Найдет! Такая все найдет! С шестого года член партии. Учительница. В Нью-Йорке была членом русской федерации при социалистической партии.
Дни были полны неожиданностей. Вечером, отвечая на вопросы Наташи, он не знал, с чего начинать рассказ.
Раз Иван Михайлович привел домой высокого красивого матроса: русское лицо, рыжеватые брови вразлет На ленте бескозырки золотом вытиснены слова - "Заря свободы".
- Павел Данилович Хохряков. Приехал к нам по рекомендации товарища Андрея… с ним несколько матросов. Он будет организовывать Красную гвардию, - представил жене гостя Иван. - Он, Натаха, уже сегодня на митинге выступал.
- Дай ты человеку сесть… Небось он устал с дороги… Садитесь к столу, угощу чаем.
- Не откажусь, - согласился Хохряков. Голос у него глубокий, взгляд серых глаз живой, пристальный, жесты порывистые, резкие.
Наташа уважительно подумала: "Вожак".
Иван подтвердил ее мысли:
- Он будет возглавлять у нас военную работу среди солдат в гарнизоне, большевиков будет представлять. Для начала, Павел Данилович, с хулиганством помоги бороться. Растет в городе хулиганство. Особенно шалят по Березовскому тракту, на Цыганской площади.
- Справимся, - спокойно отозвался Хохряков.
А скоро Иван уже рассказывал жене:
- Ну… Павел Хохряков действует. Вызвал из столицы матросов, создает красногвардейские отряды. Анна Бычкова - ох, и быстрая! Она и бухгалтер, и делопроизводитель, она держит связь с представителями. Союз уже отстранил Злоказова от управления. Завод пустили сами рабочие. "Да неужели? Вот здорово!" - говорю. А она погрозила мне пальцем. "Не хитри, - говорит. - Ведь знал!" - "Знал", - говорю.
- Над чем смеешься?
- Приятно: верят в то, что делают… Хоть и не все еще у нас успешно. Вот сегодня сообщили, что Жиряков, владелец прядильно-ткацкой фабрики в Черноусовской волости, наших уполномоченных не принял. Говорит, что уполномоченные могут у него быть от любой партии, кроме партии анархистов и партии большевиков. Ничего! Мы ему объясним!
…Через три дня на фабрике Жирякова вспыхнула забастовка. Рабочие потребовали повысить зарплату, организовать медицинское обслуживание. Потребовали принять уполномоченного от Екатеринбургского комитета большевиков.
Каждый день приносил новые тревоги и новые радости.
Хозяйчики чувствовали поддержку Временного правительства и сопротивлялись требованиям рабочих. Управляющий Верх-Исетского завода отказался повысить заработную плату, пригрозил закрыть завод.
Чтобы сорвать его план, создали на заводе комиссию рабочего контроля. Когда Малышев, возглавив эту комиссию, пришел к управляющему, тот сник. Но бухгалтерские книги для проверки не дал.
Малышев смеялся:
- Уж если мы нацелились, так всего, что требуем, добьемся! Мы знаем все. Мы знаем своих врагов. Мы их с детства знаем!
…Корнилов поднял мятеж. Его цель - подавить революцию, свергнуть Временное правительство, объявить себя военным диктатором и продолжать войну.
…Временное правительство ввело смертную казнь.
И снова митинги, митинги.
Хороша бывает осень на Урале. Земля звонкая, сухая: жухнет листва у деревьев, меняет окраску, еще не полностью, чуть-чуть посветлеет или потемнеет лист и, кажется, зазвенит. Небо белое, ясное и мирное! Не верилось, что идет война, что где-то умирают люди, враждуют между собой.
На улицах много пьяных. Это тоже не вязалось с нарядным звонким днем. Молодые парни дебоширили, ухарски орали песни. Город точно пропитался тошнотворным запахом самогона.
- Где берут самогон? - допытывался Малышев у Хохрякова.
- На рынке, где еще. Бочками привозят. Вчера мои матросы у одной торговки несколько бочек опрокинули. Налетят на бочки, ткнут в днище как следует сапогом и - хоть купайся!
- Ну и пусть тычут! Торгуют враги: хотят обессилить нашу молодежь. Просчитаются!
"Нет, товарищи не пьют. А Кобяков часто появляется пьяный". Это не печалило. Кобяков отошел от большевиков, хоть ежедневно и приходилось с ним сталкиваться.
Вот и на выборах Верх-Исетского волостного земства эсеры захватили трибуну.
- Что такое волостное земство, которое мы сегодня выбираем? - голос Кобякова истерически вздрагивал. - Это орган, исполняющий решения нашего народного правительства! Нам нужно, чтобы на нас надеялись.
Пронзительный свист остановил оратора.