- Не имеешь права вино выливать!
- Молчи, мерзавец!
Вина были слиты в ведро.
Тяжело дыша, Малышев опустился на стул, не держали ноги. Анна рывком подскочила к столу и начала собирать шоколад в салфетку.
- Отдайте для приютов. Я, Иван Михайлович каждый вечер… Они таскают вино - я стыжу их. Но что я?
- Говорить им мало. Мы будем расстреливать за мародерство каждого.
- Вино-то куда, Иван?
- В сугроб. Пошли.
На улице Ермаков вылил вино в снег, ведро швырнул к крыльцу. Оно, ударившись, зазвенело. И этот пустой звук словно застрял в ушах. Зеленые, как от угара пятна плыли перед глазами.
Мрачковский выскочил следом, на ходу надевая пальто.
- Иван, послушай.
- Уйди! Ты опять в сторону.
- Да затащили они меня!
Никогда в жизни не переживал Малышев такого оскорбления. Казалось, это лично его обманули в чем-то большом. Вспомнились избиения в царских казематах. Да, тогда его достоинство страдало. Но те оскорбления были от врагов, от темной их силы. А сейчас? Сергей…
- Нет худшего зла, чем предательство и лицемерие! - повторив эту фразу, Малышев почувствовал облегчение точно нашел и сказал самое главное, что мешало жить.
В кабинете Хохрякова редка тишина. Матросы то и дело уходили куда-то по его слову, возвращались вновь, приводили арестованных, уводили их. Хохряков вел допросы.
На этот раз он был один. На столе большой грудой высилось золото, драгоценные камни, а сам Павел, положив рядом голову, дремал.
Малышев спросил:
- Ты здоров, Паша?
Тот сразу, будто не спал, взглянул на друга воспаленными глазами, сказал, продолжая какие-то свои мысли:
- Теперь уже ясно, что против нас собирают восстание… Я приказал усилить охрану дома. Давай-ка, друг Иван, попьем чайку…
Хохряков потянулся с хрустом, не вставая с места, только слегка повернувшись, достал с окна завернутый в бумагу ломоть черного хлеба, разделил на две части, налил в алюминиевые кружки кипяток, стоящий сбоку от него, на тумбочке.
- Попьем чайку. Хлебец пососем, - сказал Иван Михайлович. Они взглянули друг на друга и рассмеялись.
- Да, забыл! - спохватился Хохряков. - Мне надо допросить еще одного негодяя! - Он быстро подошел к двери и крикнул: - Приведи ко мне этого… анархиста в рогоже.
Они хлебали кипяток, обжигали губы и действительно сосали хлеб.
Хохряков рассказывал:
- На Коковинском пустыре вчера захватили несколько бандитов с награбленным.
- Матросам своим веришь?
- Как тебе. Народ хороший.
- Говорили мне, что избивают они невинных! - заметил Иван Михайлович, пытливо глядя на друга.
- Да это не матросы. Налетчики на крестьянские обозы на базаре нападают. Вот один и попался мужикам. Они ему и вкатили. Тот видит, что забьют до смерти, начал орать: "Матросики, спасите!" Ну, а мои орлики немножко пообождали… "Пусть, говорят, его еще поучат. Нам бить начальство запрещает"… Ну, крестьяне его и поучили. А матросы - нет…
Вновь друзья встретились взглядами и рассмеялись. Павел сказал:
- Не жалеть их надо, а уничтожать. Мы вчера по гостиницам прошли. На меня в каждом номере царские офицеры наганы наставляли. По имени-отчеству называли: знают, сволочи. В глаза посмотришь - враг.
- А куда ты их?
- В подвал. Там уже побывали спекулянты, валютчики, заговорщики, анархисты. Сколько всякой нечисти!
В кабинет ввели арестованного. Длинные волосы, лицо обросло рыжей щетиной, загнутый вниз нос делал его зловещим. На плечи была накинута рогожа. Анархист исподлобья бросил взгляд на сидящих за столом людей, опустил глаза.
Что-то снова привлекло его внимание. Он вскинул рыжие ресницы, уставился на груду золота на столе, шагнул ближе. Матросы, стоявшие у входа, весело перемигнулись.
- Награбленное делите? - ядовито спросил арестованный.
Что-то знакомое Малышеву было в его облике. И голос, высокий, срывающийся, когда-то знал Иван. Да ведь это…
- Юрий Чекин? Пермяк?
Он вздрогнул, вперился взглядом в Ивана.
Тот спросил с вызовом:
- Не узнаешь?
- Иван, - Юрий скривил губы, - ты что же… в верхи подался?
- А ты… до анархистов скатился… Давно в банде?
- Анархисты - не банда, а партия.
- Да, да, слышали: "Анархия - мать порядка!"
- А ваша партия? Царя свергли…
- Царя свергли. А ты что, часто к нему в гости хаживал? - озадачил его Иван вопросом.
- Ваша партия… - опять накинулся Юрий.
- Не трогай нашу партию! Наша партия прошла сквозь ложь и сквозь предательства неуязвимой! А ты… Быстро же ты потерял цель и надежду… С тоски, наверное, в чучело обрядился.
- Чем занимался? - начал допрос Хохряков.
- Жил зятем богатого тестя, - издевался анархист.
Малышев подумал: "К несчастью, не все подлецы трусливы", - поднялся и направился к выходу.
- А насчет "награбленного", Юрий Чекин, пермский анархист, так это все пойдет на строительство нового небывалого государства! - бросил он рвущимся от гордости и негодования голосом и повернулся к анархисту спиной.
Но анархист, наверное, не слышал. Его взгляд снова был обращен к золоту.
XXV
В хоромы миллионера Харитонова ворвались молодые голоса. В город начали съезжаться делегаты первого съезда Союза молодежи.
Около кинотеатра "Художественный" группу делегатов окружили реалисты из организации "Колокольчики", совали деньги, упрашивали голосовать на съезде за список контрреволюционных союзов.
Молодежь расправлялась с ними просто: кулаками.
Во дворце - песни, веселый шум. Делегаты проникли и в сад. В саду - беседки, павильоны, скульптуры, на прудке - островки.
В залах лепные потолки, дорогая живопись то и дело вызывали восхищенные возгласы.
Говорят, здесь происходили неслыханные кутежи, сюда привозили выкраденных на рудниках девушек; здесь масса всяких тайников, раскольничьих молелен.
Клавдия Завьялова и Елена Вайнер с тревогой следили за каждым делегатом: это именно они подняли молодежь, учили ее по кружкам, и для них это собрание - проверка сил.
Римма Юровская, дочь подпольщика-большевика, черноглазая, стройная, сидела рядом с подругой Марусей Жеребцовой, нежной и застенчивой. Костя Наумов чем-то смешил их.
Абрам Мовшензон осевшим от волнения голосом открыл заседание.
Начался первый съезд Союза молодежи Урала.
Приветственные телеграммы встречали стоя, громко аплодируя. Римма Юровская звонко читала письмо от большевиков Лысьвы.
"В лице съезда мы приветствуем социалистическое юношество Урала, новую, поднимающуюся силу, которая будет надежным и крепким союзником в борьбе за III революционный Интернационал и за социалистический строй".
Малышев с любопытством оглядывал оживленные лица.
"Подняли силушку! Молодец к молодцу!.. Да это же надежный и крепкий наш помощник!"
Обсуждалась резолюция по текущему моменту. Теперь почти ничего не приходилось подсказывать: ребята сами все понимали и решали. "И когда успели"! - удивлялся про себя Иван, забывая, как он и его товарищи бегали по молодежным кружкам, учили, подсказывали.
Пробрался к трибуне Алистратов, делегат из Мотовилихи, белобрысый, курносый. Парень волновался, вначале косноязычил.
Успокоившись, заговорил четко, возвышая голос. Но что такое он несет?
- Мы, делегаты Мотовилихи, голосовать за эту резолюцию не будем! Нас на это не уполномачивали!
Быстро шел он по проходу обратно, к своему месту. Зал гневно гудел.
Малышев, вначале оглушенный, думал: "Вот тебе и надежный, и крепкий помощник! Ах ты, революционная Мотовилиха! Повыдергали царские тюрьмы лучших твоих сынов, отстала ты, матушка!"
К трибуне подвигался новый оратор - Свинкин из Златоуста. Широкое лицо. Тяжелая спина. Он шел развязно, загребая руками воздух. Он повторил слова Алистратова, но ему не дали договорить.
- Довольно! Хватит! - крикнула с места Светлана Смолина.
Иван подумал с гордостью: "Вот мы какие!"
- Подожди, Света, дай ему до берега доплыть!
- Ему не доплыть! - негодовала та. - Петляет! Да где у него партийная совесть?
- А он беспартийный!
Как показательны эти два оратора! И в Мотовилихе, и в Златоусте рабочее движение последние годы замерло. Нельзя людей оставлять без руководства.
Чернобровый, черноглазый паренек, красный от негодования, выскочил вперед. Миша Луконин, делегат от Верх-Исетского.
- Мне тоже не давали наказа, как я должен думать, за что голосовать! - для храбрости он размахивал руками. - Но я буду голосовать за то, что мне дало возможность свободно прийти на съезд и свободно высказаться. Я душой рабочего чувствую, что за эту резолюцию голосовать надо!
Аплодировали неистово.
Многие соскочили с мест, тянули к Луконину руки, когда тот проходил к своему месту.
Савва Белых, делегат от злоказовского пивоваренного завода, светловолосый красавец, живой, смешливый, страстно продолжил его мысль:
- Наш путь указан партией большевиков и Октябрьской революцией. Другого мы никогда искать не будем!
Иван Михайлович ласково думал: "Здорово. Надо этих ребят использовать для агитационной работы среди населения".
Вот они ведут разговор о новом законодательстве, экономическом положении подростков. Правильный разговор.
Малышев повеселел: "Не дадут ребята глумиться над своей правдой!" - Он радовался и тому, что съезд этот объединит молодежные организации, утвердит программу и устав. Этот союз будет называться ССРМ - то есть Социалистический Союз рабочей молодежи.
В зал вбежал Хохряков, потрясая пистолетом:
- Анархисты грозили забросать вас гранатами!
Делегаты съезда повскакали с мест:
- Записывайте нас в рабочие дружины!
- Меня запишите!
- Нас! Мы им покажем!
В городе неспокойно. На заводах поддерживали порядок члены дружины из Союза молодежи.
У станков около молодых рабочих стояли винтовки. Ермаков записывал дружинников, распределял между молодыми оружие, вел обучение.
Летучий отряд Хохрякова много снимал оружия у проезжавших через Екатеринбург казаков, которых для чего-то везли в Омск. Их разоружали, чтобы они не смогли создать ударную силу против Советов.
Верх-исетские мальчишки караулили Малышева на улице и кричали:
- Иван Михайлович, дайте и мне револьвер. Пойду за Советскую власть.
- Просите у Захарыча.
- Он с нами не разговаривает. Он все выбирает поядренее.
- Так и я выбираю поядренее. Вам надо подрасти. А борьбы у нас будет много, успеете. На вас надеемся.
- Мы хотим сейчас…
- Айда, ребята, в Центральный штаб Красной гвардии, к товарищу Хохрякову!
Им доставляло удовольствие произносить эти новые слова: "комитет партии", "Центральный штаб Красной гвардии".
Иван, поднимаясь на крыльцо городского комитета, проводил их любовным взглядом. За ним следом шел в отдалении Савва Белых.
- Чай у тебя есть? - спросил Иван Хохрякова, войдя в комнату.
- Прессованный, земляничный.
- Есть новости?
Хохряков, строгая перочинным ножом в кружку чай, сказал:
- Полно́… Царь сидит в Тобольске. При облаве взяли военного специалиста флота. Говорит, что едет в Тобольск осмотреть готовность судов для плавания Северным морским путем. Признался, что с открытием навигации они намерены выкрасть в Тобольске царя и переправить его в Обдорск, оттуда на английском судне - за границу… Это тебе не новость? - Прихлебывая чай, Хохряков продолжал: - Уголовные шайки налетчиков напали на составы с продовольствием. На Северной улице вчера двух девушек зарезали - это тебе не новость? В Ревде, в Шадринске, в Ирбите мародеры из кулаков, из купеческих сынков и эсеров разгромили магазины и военные склады. Пришлось отправить туда красногвардейцев. В Перми, в Челябинске эсеры учинили погромы, это тебе не новость?
- Да, больно новости-то тяжкие…
- Сюда сейчас стягивается вся контрреволюция… заговоры… заговоры… Нельзя допустить бегство Романова. Закрыть надо дороги, чтобы на Восток его не увезли.
Декабрь выл метелями, заметал дороги.
Вместе с завыванием пурги неслась тревога: казачий атаман Дутов организовал контрреволюционный мятеж, захватил власть в Оренбурге и Верхне-Уральске, арестовал руководителей партийных комитетов и Советов.
Цель атамана Дутова была всем ясна: овладеть Челябинским железнодорожным узлом, не пропускать эшелоны с хлебом из Сибири в Центр и на западный фронт, захватить Тюмень. Дутовцы налетали на железнодорожные станции, разворачивали рельсы, обрывали телефонные провода. Заготовка хлеба для рабочих центров остановилась.
Именно в это время Советское правительство начало переговоры о заключении мира с Германией и Австрией.
Ровно сутки собирались красногвардейцы Екатеринбурга в поход на Дутова. За три дня до Нового года, вечером, Малышев провожал от Верх-Исетска отряд по всему городу. В окнах иных домов виднелись расцвеченные елки. Стекла окон, затянутые морозным узором, переливались радужными огнями. Это было красиво и мирно и почему-то наполняло сердце Ивана стыдом.
Всякий может думать: "А почему же ты, председатель партийного комитета, с нами не едешь? В городе елки зажигать остаешься?"
На вокзале красногвардейцам выдавали теплую одежду и валенки. У складов, где шла раздача, стоял шум: теплых вещей не хватало, многие остались в сапогах, в пальто.
"Я бы и в пальто пошел… и спорить бы не стал…" - подумал Иван. Около него остановился Савва Белых, смущенно улыбаясь.
- Чего ты зубы скалишь?
- Вас приятно видеть, Иван Михайлович!
Иван замолчал, вспомнив, что все последнее время Савва неотступно ходил за ним. Шел ли он домой ночью, Савва брел за ним по сугробам. На всех совещаниях и митингах сидел близко и, озираясь, следил за всем, что происходит. Он сиял, когда Иван Михайлович встречался с ним взглядом. Сейчас Иван сказал ему:
- И чего ты таскаешься за мной? Ты же сам член областного комитета Союза молодежи!
- В этом все и дело, Иван Михайлович: учусь.
И вдруг Иван понял: Савва решил охранять его.
Отгрохотали кровавые бои, в столице сменилось два правительства, кончился семнадцатый год, год двух революций.
А заводчики продолжали бороться против рабочего контроля, не признавали декрета о нем, закрывали предприятия, отказывались их финансировать.
"Вопрос на Урале очень острый, - писал в те дни Ленин Дзержинскому. - Надо здешние (в Питере находящиеся) правления уральских заводов арестовать немедленно, погрозить судом (революционным) за создание кризиса на Урале и конфисковать все уральские заводы".
Горнозаводская промышленность национализировалась. Техническая интеллигенция саботировала. Большевики метались от завода к заводу, создавали комиссии, которые накладывали арест на имущество хозяев для погашения задолженности рабочим, защищали семьи тех, кто боролся с Дутовым, поручали фабзавкомам управление предприятиями. На заводах неспокойно.
- Торговки кричат, что все голодом живут, кроме комиссаров! - сообщали Малышеву.
- А вы что, поверили? Нет? А если нет, так чего вы ко мне всякий слух несете? Научитесь убедить их, что они ошибаются…
- В Шемахе купец Ситников восстание поднял!
Слухи об этом восстании оказались верными. Немедленно сформировали отряд на подавление мятежа.
Встретил на улице Иван верх-исетского рабочего паренька Сашу Медведева. Совсем еще мальчик, худенький, одетый в старый полушубок с отцовского плеча, с наганом на поясе, в серых подшитых валенках и в мохнатой папахе, он брызгал радостью и не мог стоять ни минуты на месте. Снял папаху, помахал ею. Черные волосы на его голове были так густы, что казалось, он и не снимал папахи с головы.
Иван взял у него из рук разорванную косматую папаху, рассмотрел внимательно.
- Ага, навылет… Чуть бы пониже пулька прошла - и пели бы теперь над тобой "Вы жертвою пали", Саньша Медведев! Как это случилось?
- Да как, Михайлыч… Мы крикнули ему: "Сдавайся, мол, сволочь!". А он - ни в какую, понимаешь? Ну, я кулаки сжал, поднял их над головой и пошел на него… Он и пальнул… Наши-то вверх стреляли, а он в меня ведь целил… Жаль - скрылся…
- Кто он? Ситников?
- Враг, - посерьезнев, ответил Саша. - А красногвардейцы на дутовском слыхал что делают, Михайлыч?
Иван знал: Дутов бросил Оренбург, части его разбежались. Дружинники Екатеринбурга возвращались домой.
XXVI
У заборов толпы людей. Читали листовки:
"Всем, всем, всем!
Социалистическое отечество в опасности!
Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть землю помещикам, заводы фабрикантам и банкирам, власть - монархии… Социалистическая Республика Советов находится в величайшей опасности… Священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно-империалистической Германии".
В толпе говорили:
- Что толковать? Надо! А то ведь расшатают Советы-то!
- Раз наша революция в опасности, все пойдем в ряды Красной Армии!
- Красная Армия теперь из народа, и командиры свои…
Разбитые, но недобитые белоказачьи отряды Дутова, вновь собрав силы, появились в районе Верхне-Уральска и Троицка, создавая угрозу Челябинску.
Большевики начали формировать особую молодежную сотню.
- Что только делается! Ребята наши целыми организациями вливаются в красногвардейские отряды! Мартеновцы всем цехом требуют включить их в отряд… - сообщил Ивану Похалуев.
- Нет, нет… Уговорить их надо. Иначе завод остановится! - Малышев немедленно направился на Верх-Исетский завод.
Снова по улицам города маршировали рабочие дружины: члены Союза молодежи обучались военному делу.
Шапки у парней решительно надвинуты на уши, за плечами торчат винтовки, серые холщовые сумки поверх рабочих пиджаков.
Ребята жили в восторженном полусне.
На пустыре бравый Петр Ермаков упругой походкой расхаживал перед рядами своей сотни. Завидя Малышева, весело крикнул:
- За комиссаром дело у нас!
- Будет комиссар! - ответил тот, невольно поддаваясь общему возбуждению.
Пожилой рабочий с черными повисшими усами спросил:
- Как, Захарыч, поступите с теми, кто в хулиганку в походе ударится или воровать научится?
В рядах бойцов гневно загудели.
- За кого нас принимаете?
- Мы сами таких расстреляем!
Люба Вычугова в сером клетчатом платке схватила мужа за полы пальто и на всю площадь закричала:
- Не пущу на Дутова! Хоть бей - не пущу! Куда я без тебя с дитем?
Костя с багровым от стыда лицом отмахивался от нее и хмуро твердил:
- Отцепись, репейно семечко! Не позорь, говорю, отстань!