Позже, когда он стал епископом, я пришел к нему в епархию. Много лет провел рядом с владыкой Павлом, пока он не стал Патриархом. Часто вспоминаю его слова: "Человек, который видит свою цель в служении Богу, не может быть несмиренным, так как всегда знает, что ничего не сделал!" "Скрывать недостатки других и говорить только о добром, которое в них, – знак любви и самый лучший способ обрести любовь". "Сострадание ко всему живому необходимо для того, чтобы совершенствоваться в добродетели". "Человека возвышает над животными не власть над ними, а то, что он способен им сострадать". Потом я написал книгу "С Патриархом по жизни".
Слава Богу, я благодарен Господу, я прожил удивительную жизнь. Даже представить не мог, что доживу до таких лет, что войну переживу, такое там случалось, но остался жив. Восемьдесят лет – это определенная граница, скажу вам, а мне сейчас восемьдесят семь, и я еще в гору могу бежать, правда недолго: сердцебиение. А вообще, особых проблем со здоровьем нет, только бронхи, горло, но это еще с детства. Благодарен Богу, что могу работать, писать, что Он меня терпит. Много писал – обо всех Овчарских монастырях несколько монографий, писал о монашеской жизни вообще, как развивалось монашество в России, Румынии, Болгарии, Греции. Писал о нашем монашестве, об отдельных монахах, прежде всего об авве Иустине.
– Вы были и с ним лично знакомы? Когда и как вы с ним познакомились?
– Конечно, познакомились в нашем селе, монастырь Челие находится в Леличе. Когда я ходил в церковь, встречал его, таким образом, он меня еще ребенком помнил и монастырским учеником. Отец Иустин меня исповедовал, я хотел, чтобы он был моим духовным отцом. Потом приводил к нему и отца Амфилохия (Радовича), Афанасия (Евтича), Иринея (Буловича), он затем постригал их в монашество.
– Вы знали многих русских людей еще из первой волны эмиграции. Как вы оцениваете их роль в развитии церковной жизни в Сербии?
– Много русских священников и монахов жили разрозненно в Сербии и в других странах. Хорошо было бы хотя бы списки составить, чтобы знали, кто где подвизался, каким был монахом, что внес в духовную жизнь Церкви, это очень важно. Русские монахи, находившиеся у нас, думаю, служили примером нашему монашеству.
Еще когда я был ребенком и в 1938 году пришел в монастырь Жича к владыке Николаю, видел, что к нему приходили русские священники, с некоторыми из них познакомился. Знал отца Феодосия, он жил в монастыре Дечаны; удивительный он был, отец Феодосий, настоящий монах и духовник, думаю, что он был духовным чадом митрополита Антония (Храповицкого).
Всех, конечно, я знать не мог, они жили в разных монастырях, а я состоял послушником и не разъезжал особенно. Но некоторых помню. Я очень хорошо помню отца Рафаила. Писал я и об отце Харитоне, мы тогда и не знали много о нем. А он был профессором, долго жил в Париже, затем решил перебраться в Югославию, остался здесь и принял постриг в Раковице. Он хотел строгой монашеской жизни, выкопал себе землянку, укрепил досками, вместо двери поставил ящик, и в этой пещерке жил месяцами. Потом его послали в Жичу, это был 1939 год, тогда его звали Николай. Одевался просто, очень просто, прихрамывал. Мы думали, что он беженец или просто какой-то бедолага, он нам не рассказывал о себе, и мы иногда подшучивали над ним (при этих словах отец Йован расплакался. – С.Л.), хотели развеселить… Он жил в нашей ученической келье, нас там было пять-шесть человек. Потом он заболел, сильно заболел тяжелым воспалением легких. Лежит, стонет и молится: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!" Нам было жаль, что мы не можем ему помочь, мы плачем, дети ведь еще. Очень любили его, он был такой простой, добрый. Вечером собрались монахи, врач сказал, что больной долго не протянет. И тогда отец Вассиан и отец Макарий, тоже русский, который исповедовал владыку Николая (не помню его фамилию, но он долго был у нас в Жиче, служил, очень хороший монах, тихий, мудрый), переоблачили Николая в великую схиму с именем Харитон и где-то около полуночи он умер с молитвой "Господи, помилуй!" Утром сообщили владыке Николаю о смерти отца Харитона, он сказал, что будет на похоронах и отпевании. Отец Макарий просил владыку, чтобы все было по русскому монашескому Типикону. Владыка сам его отпевал, плакал, и мы все плакали. Потом об этом писали в "Политике", одной из крупных ежедневных газет, статья называлась "Сын малой Сербии оплакивает сына великой России". И так он ушел в схиме с именем Харитон.
Вот, он был русский, отец Макарий русский. Еще был Онисим, из казаков, возрастом около шестидесяти лет, сноровистый, все умел, владел боевыми искусствами, борьбой, рассказывал нам о войне, мы слушали, дивились, он был для нас настоящий герой. Думаю, что он погиб в Кралево. Я искал его, расспрашивал, пережил ли он войну, ведь в Кралево в 1941 году были бои, в которых погибло около шести-семи тысяч кралевчан, половина жителей города. Долго я его искал, очень мы его любили, он беседовал с нами, детьми, а мы спрашивали его обо всем запросто, как ровесника. Нас интересовала история, Россия, и он так хорошо умел рассказывать.
И отца Димитрия (Бодрова) мне очень жаль, был в Девиче духовником. Он заболел, чувствовал, что смерть близка, попросил меня: "Скажи игуменье Параскеве, чтобы не одевали меня в новую мантию, в земле сгниет, не нужно, это плохо". Слово "плохо" сказал на русском. Хотел умереть на полу, сестры перекладывали его в постель, просили остаться лежать, но он всякий раз ложился на пол. Я был с ним, видел, как ему тяжело (есть у меня его фотография, поминаю его), служил ему. И как-то вечером, после одиннадцати уже, говорит он мне: "Иди отдыхай". Я ушел, вдруг сестры зовут: "Иди сюда, умер отец Димитрий". Подняли его с пола, одели в мантию, сообщили владыке Павлу, перенесли в церковь. Приехал владыка, служил, отпевал, похоронили отца Димитрия, удивительный он был, примером был.
И вот еще, давно пытаюсь выяснить, кем был отец Митрофан (Романов), он тоже бежал из России. Да, как будто он был из Харькова. Был в Жиче и в Студенице, мало говорил о себе, не рассказывал, кто он и откуда. На его надгробии написано, что он происходил из царской семьи. Вероятно, из-за фамилии Романов, но точно не известно, может быть, какой-то другой Романов. Наш митрополит Иосиф интересовался им, расспрашивал, но тот скрывался в труднодоступных местах, там, где его не знали, был в Иванице, в горах Голия, где монастырь Ковиле двенадцатого века, там его имя записано в монастырской летописи. Меня это интересовало, и я собирал материалы, ездил туда, где он похоронен, переписывал записи из церковной книги, запись о смерти, у меня есть эти данные. Исследовал, спрашивал, даже спрашивал полицию, нет ли у них в архивах записей о нем.
И в монастыре Хопово были монахини из России, много они для нас сделали, они принимали в сестричество сербских девушек, и постепенно наше женское монашество стало оживать. У нас тогда был только один женский монастырь во Врачешнице, его основал владыка Николай. Там была мать Елена, она тоже начинала у русских монахинь, приняла от них духовные дары. При турках иссякло женское монашество, монастыри опустели, потому что турки превратили бы их в гарем. До Первой мировой войны у нас не было женского монашества, а у русских было, русские монахини через Карпаты приходили сюда и обновили наше монашество.
А еще помню, какое красивое богослужение было в русской церкви у отца Виталия Тарасьева, у него исповедовался и авва Иустин (Попович). Приход отца Виталия наследовал его сын
Василий, а сейчас там служит его внук и тезка Виталий. Писал я и об отце Серафиме Васильевиче Попове, русском военном священнике, он был, если не ошибаюсь, в чине полковника. Ему пришлось бежать от большевиков вместе со своим полком сначала в Африку, но там их не приняли, очень трудно было тогда русским беженцам. Затем они двинулись в Южную Италию, и там их не приняли, так они оказались в Королевстве Югославия. Только что закончилась война, это было в 1920–1921 годах, почти три года они скитались, покинув Россию.
Сербы приняли многих русских, ведь они считали себя должниками России, а по вере и по крови мы едины. Российская империя много помогала Сербии во времена сербско-турецких войн и во многом другом, болгары их не приняли, не посмели, а Сербия сразу приняла. Много их было, в том числе и пять архиереев, среди них митрополит Евлогий (Георгиевский), митрополит Антоний (Храповицкий). Сначала они находились в Белграде, потом их разместили по монастырям, и белого духовенства было много.
– Как вы оцениваете тот путь, что прошло сербское монашество?
– Во времена святого Саввы до правления князя Лазаря добрая была у нас страна: и монашество, и Церковь – все было устроено. Но попали под турецкое иго, и началась совсем другая жизнь. Монахам приходилось отступать от своих обетов, возглавлять народ и в бой вести, чтобы сохранить веру и людей. Как они выжили в те времена, только Бог знает, легко сейчас об этом рассуждать. Но все-таки сохранился народ, и святые люди в те времена были, святые монахи, больше семидесяти канонизированных святых. Мы долго были под турками, значительное время у нас не могло активно развиваться монашество. Наши монахи, особенно настоятели монастырей, становились вождями народа, ведь мы не имели политической власти. Народ слушал только Церковь, иначе всех могли потуречить. Некоторые сербы принимали ислам, потому что в такой ситуации оказались – под жестоким гнетом, помочь некому.
Посмотрите, что сейчас делается – эти войны в Боснии и в хорватской части. Честно вам скажу, около тридцати тысяч силой покатоличено, хочешь не хочешь – принимай католицизм, иначе снова скажут: "Вон отсюда, знать вас не хотим, вам тут не место, идите куда хотите!" А куда идти? Тут дом, дети. Вот и думают: какие-никакие, а христиане, есть у них душа, да идти некуда. Оставались и принимали их веру. А если посчитать, сколько после войны насильно покатоличено, – сотни тысяч, большая беда, не знаешь, что и сказать, только молиться Богу, чтобы спас.
Во времена владыки Николая были у нас хорошие монахи, подвижники. Но обо всех такого не скажешь, ведь и у Господа было двенадцать апостолов и среди них – Иуда. Господь допускает, чтобы так было, потому что уважает свободу человека, но в этой свободе и большая ответственность. Бог дал человеку разум, свободу, дал и закон, нравственный закон, с которым мы рождаемся, глас Божий в нас, и если сделаем доброе – радуемся, а если дурное, даже если не узнает и не заметит никто, то совесть болит и спрашивает: "Зачем тебе это было надо? Можно было без этого!" Большая ответственность нам дана. Сейчас многие вам скажут, что они свободны и не хотят слышать о долге, обязанностях – называют их рабством, но так человеку недолго и убийцей стать.
Бог троичен, и в человеке есть троичность: разум, сердце и воля, и если они находятся в равновесии, то можно говорить о целостной личности, такому человеку все можно доверить, на любом месте он все сделает как следует. Если разум преобладает над сердцем и волей, то мы говорим – человек без сердца, без души, жестокий, корыстный. Если наоборот – сердце над разумом, такой все позволяет, как добренький "папочка", дети которого ходят на головах, а детей надо воспитывать в строгости и в любви, пока не окрепнут.
В Православии много об этом говорится. Святой Василий Великий писал о степенях духовности – есть степень сына, степень наемника и – раба. Если мы рабски смотрим на веру, на Бога, то ничего не можем, если как наемник, то за все ждем плату, а вот сын все делает по любви к отцу, и отец – по любви к сыну, и нет тут закона. Бог Отец все делает по любви к нам, ибо любовь выше закона и в законе нет нужды. Много этого в нашей вере, в Церкви, особенно в монашестве, и везде мы можем чувствовать себя счастливыми, если живем по принципам Церкви.
Воскрешающая любовь
Протоиерей Деян Деянович
Общину верующих, которая собирается в храме на Топчидерском кладбище, где служит протоиерей Деян Деянович, без преувеличения можно назвать своего рода феноменом. Церковь Святого Мученика Трифона, возведенная в начале XX века известным белградским купцом и благотворителем Николой Спасичем, предназначалась для отпеваний и панихид. Однако каждое воскресенье и в праздники на литургию, которую служит отец Деян и его дьяконы-волонтеры, со всех концов города собираются люди. После богослужения обязательно остаются поговорить, выслушать, поддержать друг друга, получить благословение любимого пастыря. Двадцать лет назад, после смерти супруги Доротеи, прота Деян, как называют его чада, решил не уходить на пенсию, а продолжить служение. Так началась новая жизнь малоизвестной кладбищенской церкви.
– Отче Деян, расскажите о своей семье, где вы родились, каким было ваше детство?
– Вот, моя дорогая, прежде всего, скажу, что я давно родился. В 1930 году, это значит, что мне исполнилось восемьдесят три года. К слову сказать, вот уже пятьдесят семь лет я на священнической службе. Итак, я родился в одном небольшом городке в Боснии, который называется Босански-Петровац, где мы жили до вынужденного бегства в Белград. Мой отец был уважаемым и богатым торговцем. В семье было двое детей, я и моя старшая сестра Велинка, которой, слава Богу, восемьдесят семь лет, она работала учительницей, тоже живет здесь, в Белграде. До начала войны 1941 года мы жили в Боснии, в Босанском Петровце, жили счастливо и благополучно, все у нас шло хорошо. Край, где я родился, принадлежал так называемому Независимому государству Хорватия (НГХ), этому страшному формированию, которое старалось полностью уничтожить сербский народ. Известно, что сербам пришлось пережить в этой державе невиданные мучения, жестокие гонения, истребление. Отец, видя, что нам здесь угрожает большая опасность, в мае 1941 года с одним своим товарищем отправился в Белград, чтобы посмотреть, где можно было бы устроиться, что следует предпринять. Мы с матерью остались дома в Боснии, однако не прошло много времени, как усташи нас изгнали, и нам пришлось оставить дом, имение, богатство и взять с собой только то, что можно унести в руках, пришлось оставить родной край. С большими трудностями мы добрались до Земуна, сейчас это часть Белграда, а в то время он принадлежал НГХ. Не только мы, но и множество сербских беженцев пешком перешли мост через Саву и пришли в Белград. Там нас ждал отец, мой покойный отец Душан Деянович. Переезд в Белград принес нам большое облегчение, да, он был оккупирован, но все-таки там была и сербская гражданская власть. Возглавлял так называемое сербское правительство генерал Милан Недич, и, вопреки утверждениям коммунистов, что он был предателем. Недич взял на себя очень тяжелую и неблагодарную роль – быть во время оккупации председателем сербского правительства, и сделал это с единственной целью – сохранить сербский народ и помочь беженцам. Именно благодаря генералу Недичу и его правительству мы, беженцы, придя тогда в оккупированный Белград, все-таки встретили сердечную помощь и понимание сербских властей и, конечно, народа, местных жителей.
