Хрущев вспоминал: "Пришли к Сталину. Он сейчас же принял нас и началась беседа. Сталин развивал такую тему: надо учиться, надо овладевать знаниями, но не разбрасываться, а знать свое конкретное дело глубоко и в деталях. Нужно, чтобы из вас получились подготовленные руководители, не вообще специалисты по общему руководству делом, а с глубоким знанием именно своего дела. Тут он привел такой пример: если взять нашего специалиста, русского инженера, то это специалист очень образованный и всесторонне развитый. Он может поддерживать разговор на любую тему и в обществе дам, и в своем кругу, он сведущ в вопросах литературы, искусства и других. Но когда потребуются его конкретные знания, например, машина остановилась, то он сейчас же пошлет других людей, чтобы ее исправили. А вот немецкий инженер будет в обществе скучен. Но если ему сказать, что остановилась машина, он снимет пиджак, засучит рукава, возьмет ключ, сам разберет, исправит и пустит машину. Вот такие люди нужны нам: не с общими широкими знаниями, это тоже очень хорошо, но, главное, чтобы они знали свою специальность, и значил ее глубоко, умели учить людей".
Комментируя слова Сталина, Хрущев замечал: "Слова Сталина произвели на меня тогда хорошее впечатление: вот человек, который знает суть и правильно направляет наши умы, нашу энергию на решение коренной задачи индустриализации страны, подъема промышленности и создания на этой основе неприступности границ нашей Родины со стороны капиталистического мира. На этой же базе основывался и подъем благосостояния народа".
В тот же день перед слушателями Промакадемии выступил председатель ВЦИК М.И. Калинин. По словам Хрущева, Калинин "говорил как раз обратное тому, о чем только что сказал Сталин. Правда, он тоже утверждал, что надо учиться, овладевать знаниями и быть квалифицированными руководителями нашей промышленности: "Вы кадровые командиры и должны знать не только свою специальность, но должны читать литературу, должны быть всесторонне развитыми. Надо быть не только знатоками своей специальности, своих машин и приборов, вы должны быть знатоками нашей литературы, искусства и прочего". Комментируя слова Калинина, Хрущев замечал: "Я был на стороне Сталина, считая, что он конкретнее ставит задачи, ибо, прежде всего, мы должны быть специалистами, мастерами своего дела и не разбрасываться, иначе мы не будем иметь настоящей цены. Тот, кто глубже знает свой предмет, более полезен для своей Родины и для дела".
Между тем противоречий во взглядах Сталина и Калинина по вопросу о соотношении профессиональных знаний и общей культуры не было. Для Сталина, как и для Калинина, была характерна тяга к энциклопедичности в знаниях. Сталин с юности жадно тянулся к разнообразным знаниям и до конца своей жизни активно изучал не только историю, философию, политэкономию, но читал художественную литературу, посещал театры, любил музыку. Одновременно он старался ознакомиться с разнообразной информацией по техническим предметам и даже изучал основы ряда технических дисциплин. Высоко ценя специалистов своего дела, Сталин в то же время остро осознавал опасность "узколобого практицизма". Он не раз призывал партийных руководителей не замыкаться в круге чисто хозяйственных проблем, а изучать вопросы теории, знакомились с вопросами истории и международной жизни. Просто в этой беседе Сталин высмеял "специалистов", плохо владеющих своей специальностью, но умеющих поддержать светский разговор, и противопоставил им знатоков своего дела, но несколько скованных в светской беседе.
Нет сомнения в том, что после окончания Гражданской войны Хрущев имел немало возможностей приобщиться к общей культуре. В рабфаке и Промышленной академии он слушал лекции по различным общественным наукам. Он узнавал немало о произведениях культуры и гуманитарных науках из постоянного общения со своей супругой и многочисленных встреч с людьми, обладавшими превосходной общей культурой. Он полюбил театр и охотно посещал драматические, оперные, балетные спектакли, еще находясь в Киеве. Он читал с очевидным удовольствием произведения классической художественной литературы. Обладая цепкой памятью, он многое запоминал из прочитанного, увиденного или услышанного и в своих выступлениях он мог процитировать Некрасова или Пушкина, вспомнить про Рубикон и продекламировать строки из оперной арии.
Однако Хрущев сохранял снисходительное отношение к "непрактическим делам". Он был чужд абстрактному теоретизированию. Его понимание общественных процессов не подкреплялось хорошим знанием истории, политэкономии, философии. Он поверхностно знал жизнь в других странах мира. Его представления об общей культуре были ограничены, а речь – подчеркнуто упрощенной, а то и огрубленной. Шепилов был до конца жизни убежден в том, что Хрущев так и не научился грамотно писать. Он вспоминал, что сын Хрущева Сергей после смерти отца не нашел в доме ни одного письма, ни одного документа, написанного Хрущевым. "Почему? Потому что писать не умел, – утверждал Шепилов. Он уверял, что однажды получил резолюцию, которую написал Хрущев: "Азнакомица".
Трудно сказать, было ли это так, или на воспоминания Шепилова повлияла его глубокая неприязнь к Хрущеву, как к человеку нарочито подчеркивавшего свое пренебрежительное отношение к общей культуре.
Возможно, что пренебрежение к общей культуре, характерное для Хрущева, проявилось в неприятии им речи Калинина. Рассказ же Сталина о двух типах инженеров служил для Хрущева оправданием его уверенности в том, что главным являются конкретные практические, технические решения, с помощью которых будет построен социализм. Поэтому Хрущев с удовольствием цитировал в своих мемуарах эти высказывания Сталина, несмотря на то, что к этому времени он стал его врагом. Даже поверхностное знакомство с предметами, преподававшимися в Промакадемии, позволили Хрущеву убедиться в огромном значении современной техники и укрепиться в убеждении, что удачные технические решения являются залогом успеха страны в ее хозяйственном строительстве. Эти уроки Хрущев использовал в своей дальнейшей партийной деятельности.
Правда, Хрущев не сумел стать одним из тех высококвалифицированных специалистов, о которых мечтал Сталин. В январе 1931 года Н.С.Хрущев был избран секретарем Бауманского райкома ВКП(б). Так закончилось его недолгая и не слишком активная учеба в стенах Промышленной академии. Его попытка стать квалифицированным "хозяйственником" провалилась, но зато в ходе своего пребывания в Промышленной академии Хрущев сумел компенсировать прежние провалы в своей партийной карьере и начал взлет к высотам советской власти. Он успешно овладел правилами политической игры, искусно имитируя искренность и азарт в ходе политической борьбы в стенах академии. Никто не подозревал, что Хрущев ощущал себя идейно беспринципным "Пиней" среди людей, для которых идейно-политические вопросы имели первостепенное значение.
Глава 6. Под протекцией Кагановича и Сталина
На посту секретаря Бауманского райкома, Хрущев развернул активность по разоблачению "правых". Он обнаружил их в наркоматах железнодорожного транспорта и торговли, всесоюзном нефтяном тресте, центре колхозов. Бауманский райком аннулировал выборы в Госплане РСФСР, разогнал партийные бюро в Азотном институте и Московском меховом тресте, в издательстве "Молодая гвардия". В этом же районе Хрущев установил ряд полезных знакомств. Одним из его новых друзей стал директор Электрозавода Н.А.Булганин, политическая судьба которого часто соединяла его с Н.С.Хрущевым.
Однако в Бауманском райкоме Н.С.Хрущев пробыл недолго. В том же году он был избран первым секретарем Краснопресненского райкома столицы. Менее трех лет назад этот райком возглавлял Маремьян Рютин, активный участник борьбы с троцкистами и зиновьевцами, а затем яростный сторонник Бухарина, Рыкова, Угланова. На первом же собрании райкома кандидата в секретари встретили неприветливо. Видимо, Хрущев это чувствовал, а потому сбивался в речи, неверно произносил некоторые слова. Собранием руководил Каганович. Услышав насмешливые замечания некоторых членов президиума собрания в адрес Хрущева, Каганович после собрания резко отчитал их и предупредил, чтобы впредь они держали язык за зубами, если хотят остаться на своей работе. Было видно, что Каганович был намерен твердо отстаивать своего выдвиженца.
В свою очередь в своем первом выступлении на заседании райкома партии Хрущев особо подчеркнул заслуги первого секретаря Московского горкома партии Л.М.Кагановича. Он уверял, что лишь с приходом Кагановича на этот пост началась борьба против искажений линии партии. При этом, как подчеркивает Таубмэн, Хрущев упустил, что до Кагановича этот пост занимал Молотов. Вряд ли это было сделано случайно. К этому времени уже обозначилось соперничество между Кагановичем и Молотовым за второе место в руководстве страны. Правда, Молотов занимал важный пост председателя Совнаркома, но Каганович занимал второй пост в партийной иерархии – секретаря ЦК по организационным вопросам (он занимал пост первого секретаря Московского горкома партии по совместительству). Очевидно, что в лице Хрущева Каганович обрел энергичного союзника, хотя и не занимавшего слишком влиятельное положение.
Однако партийная работа не сводилась только к внутренней борьбе за власть и влияние. Промышленный Краснопресненский район потребовал от Хрущева знаний, которые он так и не успел приобрести в Промакадемии. Видимо, памятуя о словах Сталина, сказанных им во время встречи с выпускниками академии, Хрущев, по словам очевидцев, старался на ходу наверстать свое отставание в общем и специальном образовании. Таубмэн считал, что отчет Хрущева на районной партконференции в январе 1932 года был написан на уровне профессионального экономиста.
Хрущев работал на посту секретаря Краснопресненского райкома в разгар выполнения первого пятилетнего плана, когда партийное руководство прилагало усилия для максимального подъема трудового энтузиазма с помощью "социалистического соревнования". Под руководством Хрущева 12 тысяч рабочих района были собраны в 2250 ударных бригады, добивавшихся перевыполнения плановых заданий. Успехи Краснопресненского района в выполнении первой сталинской пятилетки связывались с именем Хрущева.
Как вспоминал Каганович, "через некоторое время, когда понадобился второй секретарь МК, я как первый секретарь выдвинул товарища Хрущева". Из воспоминаний Хрущева следует, что инициатива такого назначения исходила от Сталина. Этому предшествовали, по словам Хрущева, встречи со Сталиным, в ходе которых последний не раз вспоминал отдельные эпизоды его деятельности в Промакадемии. Хрущев писал: "Вероятно, Сталин и сказал после этого Кагановичу: "Возьмите Хрущева на работу в МК".
Скорее всего, первоначальное благоприятное отношение к Хрущеву, которое сложилось у Сталина еще со слов его супруги во время учебы в Промакадемии, укрепилось по мере того, как ему сообщали об энергии секретаря Краснопресненского райкома, как в борьбе с оппозицией, так и в деятельности по выполнению пятилетнего плана. Хотя очевидные недостатки Хрущева в образовании и идейно-теоретической подготовке, несомненно, бросались Сталину в глаза, он видел в молодом партийном деятеле пример простого рабочего, который смело брался за выполнение сложных задач и проявлял при этом энергию и инициативу. Вероятно, Сталину нравилось и увлечение Хрущевым новой техникой.
Как утверждал Хрущев, "перспектива работы с Кагановичем мне импонировала, потому что я к нему относился с большим доверием и уважением." Правда, Хрущев тут же оговаривался: "Лишь потом я узнал его характер, и его грубость сразу вызвала у меня антипатию". Действительно, на грубость Кагановича многие жаловались, но, казалось, что Хрущев, который работал под руководством Кагановича в Харькове в 1928 году, мог уже узнать особенности его характера. Однако нет никаких свидетельств, что Хрущев жаловался на грубость Кагановича как во время их совместной работы в Харькове, так и в Москве. Также известно, что в характере Хрущева и Кагановича было немало схожего. Прежде всего – неистощимая энергия, готовность быстро принимать решения и жестко требовать их исполнения от подчиненных. Эти качества были необходимы в стране, переживавшей быстрый хозяйственный и социальный подъем. Столь же быстрые перемены совершались и в столице.
На состоявшемся в июне 1931 года пленуме ЦК ВКП(б) по докладу Л.М.Кагановича было принято постановление "О реконструкции г. Москвы и городов СССР". В нем, в частности, говорилось о начале строительства канала Москва-Волга и московского метрополитена. Рассказывая об этом плане, Л.Авербах, С.Буданцев, Г.Гаузнер, Вера Инбер и другие авторы главы "Товарищи" в книге "Канал имени Сталина" утверждали: "Москва преодолевает свой старый облик "большой деревни", большого уездного города, в наши дни хорошеет, превращается в европейскую столицу – ровные дома, асфальтированные проспекты. Но и этот облик временный. Москва будет преодолевать свое сходство с капиталистическим городом. Воды и зелень придадут ей вид города-парка".
Авторы подчеркивали ведущую роль Л.М.Кагановича в реализации этих амбициозных планов. Вот как они описывали деятельность первого секретаря МГК: "Часто, после заседаний, поздней ночью из ворот серого дома на Большой Дмитровке выезжает несколько автомобилей. В них секретари, члены бюро МК, члены президиума Моссовета, архитекторы, планировщики, В передовой, у руля – Л.М.Каганович. Машины быстро минуют немеркнущий центр и медленно, подолгу останавливаясь, проходят какую-нибудь Домниковку, Матросскую тишину, Миусскую площадь, Баррикадную улицу. Машины останавливаются у пустырей, у окраинных заборов, у фабричных корпусов. Люди выходят на мостовую…"
"Москва должна стать самым красивым городом мира, и не только в центре, как капиталистические города, но и здесь, в рабочих районах, – говорит первый секретарь МК. – Проектируйте здесь скверы,
цветники, несколько фонтанов. Вон построили новые дома – как скучны фасады. Надо строить шире, щедрее, веселее, чтобы радовало глаз". Райкомовцы, архитекторы, планировщики заносят в блокноты: "Фонтаны. Скверы. Фасады скучны". Очевидно, среди таких "райкомовцев", которым давал "руководящие указания" Каганович, был и первый секретарь Краснопресненского райкома Н.С.Хрущев.
Продолжая рассказ о ночном рейде Кагановича и его спутников по Москве, авторы главы описывают, как из передней машины раздаются указания: "Клоака у самой Красной площади. Семнадцатый век". После этого "возникает мысль снести все эти обветшалые лабазы… Дворец советов должен отражаться в полноводной реке". Следствием этих "мыслей" было решение о сносе Храма Христа Спасителя. Наряду с "лабазами" уничтожались и памятники архитектуры, которые были построены в "архаическом" семнадцатом веке. Видимо, захваченные мечтой о превращении Москвы в "город-сад", Каганович, Хрущев и другие участники подобных поездок не думали об уроне, наносимом ими культурному наследию столицы.
План реконструкции Москвы, в подготовке которого принимал участие и Н.С. Хрущев, гласил: "При реконструкции города практически возникает вопрос об отношении к памятникам старины. Схема планирования отвергает слепое преклонение перед стариной и не останавливается перед сносом того или иного памятника, когда он мешает развитию города". Правда, это положение оговаривалось следующим замечанием: "Это, конечно, не исключает, а предполагает сохранение всего наиболее ценного в историческом или художественном отношении (например, Кремль, бывший Храм Василия Блаженного и т.п.)"
Вопрос о том, что относится к "т.п." решался с привлечением архитекторов. Так как в конце 80-х годов, когда Кагановича обвиняли в том, что он единолично принял решение об уничтожении Храма Христа Спасителя, то он написал объяснительную записку, в которой указывалось, что "такие академики архитектуры, как Жолтовский, Фомин, Щуко и другие, считали, что особой ценности Храм не представляет". Очевидно, что размах реконструкции захватывал не только партийных руководителей, но и знатоков зодчества, которые, казалось бы, должны были проявить более бережливое отношение к памятникам архитектуры.
Вероятно, на Хрущева оставила неизгладимое впечатление решительность, с которой в начале 30-х годов осуществлялась реконструкция Москвы. Позже встав во главе Советской страны, он предпринял еще более радикальные действия по сооружению огромных деловых и гостиничных зданий в историческом центре Москвы и даже на территории Кремля (Дворец съездов, гостиница "Россия", административные здания на Новоарбатском проспекте и т.д.), "не останавливаясь "перед сносом того или иного памятника", если считалось, что он мешал "развитию города".
На примере Кагановича Хрущев учился, как проводить "летучие рейды" по заводам и колхозам, стройкам и научным учреждениям, как раздавать "руководящие указания". Видимо умелое подражание первого секретаря Краснопресненского райкома партии стилю тогдашних руководителей страны была положительно ими оценена. В 1932 году Хрущева избирают секретарем Московского городского комитета партии. Хрущев считал, что инициатива назначения его секретарем МГК принадлежала Сталину. По его словам, Сталин сказал Кагановичу: "Возьмите Хрущева на работу в МК"… Хрущев замечал: "Так я был приобщен к Московской партийной организации. Это была большая честь. Ведь Московская партийная организация – столичная". Очередное повышение Хрущев объяснялось не только успехами возглавлявшимися им парторганизациями. Было очевидно, что Сталин продолжал высоко ценить динамизм и смелость молодого руководителя.
Новая работа потребовала от Хрущева еще больших знаний. К этому времени его знакомый по Бауманскому району Н.А.Булганин стал председателем Моссовета. Хрущеву казалось, что он заметно уступает бывшему директору электрозавода в понимании хозяйственных и технических вопросов. Поэтому, когда Л.М.Каганович спросил Хрущева, как он себя чувствует на новой должности, тот ответил: "Очень плохо". Каганович удивился: "Почему?" Хрущев ответил: "Я не знаю городского хозяйства, а все эти вопросы надо здесь решать". Хрущев вспоминал, что Каганович спросил: "Какие у вас с Булганиным отношения?" Отвечаю: "Формально отношения очень даже хорошие, но я думаю, что он меня не признает как настоящего руководителя городским хозяйством, а для города это первое дело". Он говорит: "Вы переоцениваете его и недооцениваете себя. А он к вам ходит?" "Ходить-то ходит, согласовывает. Но мне кажется, что он лучше знает дело и если и приходит ко мне, то просто как к секретарю МК. А вообще у нас очень хорошие отношения, и я с уважением к нему отношусь".
Однако Хрущеву было важно не только добиться уважения Булганина, но и более высокого начальства. Хрущев знал, что каждый час ему мог устроить экзамен на проверку его профессиональных знаний Сталин.
В той же книге о строительстве Беломорканала говорилось и о характерном для того времени стиле работы всего управленческого слоя СССР: "Ночью в кабинете утомленного наркома звонит телефон: "С вами будет говорить тов. Сталин". Нарком ждет у трубки. Сталин осведомляется у него относительно двух цифр в докладе наркома, которые показались ему сомнительными". Такие ночные звонки могли раздаваться и в кабинете "утомленного" секретаря МГК Н.С.Хрущева.