Потом я решила, что мне лучше вернуться на Восточное побережье и сыграть в какой-нибудь пьесе или сделать еще что-нибудь.
Незадолго перед этим "Парамаунт" прислал мне сценарий и предложение о гонораре в десять тысяч долларов. Со ста пятидесяти-то тысяч! Я позвонила на студию. Рассыпалась в извинениях. Сказала, что их предложение единственное, которым я на данный момент располагаю. Но сценарий, как ни жаль, мне не понравился.
Говарда мой отказ очень огорчил. Ему страшно хотелось, чтобы я приняла предложение "Парамаунта". Я же считала, что это было бы большой ошибкой. Он очень придавал значение тому, что о нем говорят люди. Ему казалось, что я огорчена своей неудачей, но это было совсем не так. Конечно, это имело какое-то значение, но не настолько серьезное, чтобы влиять на мои действия.
Я считала, что Г.Х. не прав. А он считал, что не права я.
Говард и я были, конечно, странной парой. Думаю… как бы это сказать? Думаю, что он, сам того не желая, нашел во мне очень подходящего компаньона. Да и я считала его вполне подходящим. Чего греха таить - среди незанятых мужчин он был самым умным, так же как я - среди незамужних женщин. Мы были колоритной парой. И закономерно, что мы были вместе, хотя теперь мне кажется, что мы были слишком схожи. Мы были родом с одной улицы, так сказать. Мы выросли вольными. Обоим нам было присуще безумное желание прославиться. Мне кажется, что это было главным в наших характерах. Те, кто хотят стать знаменитыми, в сущности, одиноки. Или должны быть таковыми.
Конечно, я чувствовала, что безумно влюблена в него. И думаю, что он испытывал ко мне точно такое же чувство. Но когда встал вопрос: "Как нам теперь поступить?" - я поехала на Восток, а он остался на Западе. Мы были вместе приблизительно три года. Самолюбие убивает любовь, или это была все-таки только влюбленность?
Я посоветовала всем моим работникам остаться с Г. X.: "С ним вам будет гораздо лучше, чем со мной". Так они и поступили - остались с Г. X. Это был конец 1937 года - начало 1938-го.
Мне казалось, что я нахожусь в очень странной ситуации. Да, я снялась в нескольких очень серых картинах. Но потом в четырех по-настоящему хороших, но проку от них не было. Хотя прок-то был, но не такой, как нам представлялось. Вот почему я почувствовала, что мне следует глотнуть свежего воздуха. В корне изменить обстановку.
И теперь, оглядываясь, я должна признать, что совершила, по-моему, умный с профессиональной точки зрения шаг и не позволила личному брать верх.
Я не хотела выходить замуж за Говарда. Он мне нравился, был яркий, интересный. Интересной была и его жизнь. Но я, вероятно, была слишком поглощена своей неудачей, и мне было крайне важно поправить свое положение.
Я отправилась в Фенвик в пору цветения садов. Стоял июнь, погода была божественной. Чтобы поиграть в гольф или теннис, поплавать или покататься на лодке, нужно было только желание. Семья в полном сборе. Весело. Разговоры, разговоры… Много спорта. Никто не знал, насколько неудачны мои дела, поэтому не было ни расспросов, ни пересудов.
Папа, конечно, знал, что я на финансовой мели. Но поскольку он давно для себя решил, что работа в театре и кино очень ненадежное занятие, это внезапно наступившее затишье не удивило его.
Однажды раздался телефонный звонок, и голос Филипа Барри из штата Мэн произнес:
- Есть идея. Надо поговорить.
- Чудесно, - сказала я. - Я в Фенвике. Подъезжай… Хорошо… Завтра было бы как нельзя кстати… Да, к чаю. Хорошо.
Он приехал. Я уже говорила, что на чай у нас собиралось много гостей, и Филип наконец сказал:
- Нельзя ли где-нибудь уединиться? Мне хотелось бы поговорить с тобой тет-а-тет.
Мы вышли на пирс и сели там. Фил сказал, что в моей ситуации есть два варианта: один - отец и дочь; второй - "Филадельфийская история". Последнее показалось мне более приемлемым.
Фил уехал, а спустя несколько недель прислал черновой вариант первого действия.
Я прочла. Восхитительно! В основном это было почти то же самое, что получалось, когда мы ее ставили на сцене.
Я позвонила Говарду и рассказала, что у меня есть восхитительный новый проект. Говард сказал: "Надо купить права на фильм до премьеры". И он купил права на прокат "Филадельфийской истории", что позже обеспечило мне успех.
Думаю, что мы действительно нравились друг другу. Мы с Говардом стали друзьями, а не любовниками.
Говарду и мне просто казалось, что мы подходим друг другу. Я восхищалась его самообладанием, его выдержкой. Он вроде бы восхищался мной. Благодаря силе моего голоса он мог меня слышать. Я была счастлива с ним, потому что он, подобно мне, был домоседом. Оценивая теперь наши взаимоотношения, я прихожу к выводу, что мы оба были спокойными обывателями. Он мог делать все, что желала его душа. Когда же я решила переехать на Восточное побережье, он, вероятно, подумал - ну нет, ехать на Восток я не хочу. Найду кого-нибудь, кто не уедет с Запада. Я всегда считала, что нам повезло, что мы так и не поженились, - два человека, каждый из которых привык идти своим собственным путем, расстались.
Он всегда был хорошим другом. Его врач, Лорин Чеффин, лечил и меня. Он придерживался той же точки зрения, что и я: в конце концов Говарда погубит его глухота. Когда-то Говард попал в серьезную авиакатастрофу, в результате которой страдал невыносимыми болями. Чтобы уменьшить боли, ему кололи морфий, и Говард в конце концов предпочел трудной борьбе за жизнь этот опустошающий душу, но более легкий путь. Никто не вправе его винить, но это было очень грустно. Он был замечательный человек.
На следующий день Бог послал ураган 1938 года. Дома в Фенвике не стало.
Ураган
Итак, ураган 1938 года.
Он был настоящим испытанием. Мы тогда находились в Фенвике. Это было очень примечательное событие. В то утро - конца сентября - жители поселка в большинстве своем укатили обратно в Хартфорд, и их дома были плотно закрыты. Я плаваю всю зиму, так что сезон для меня никогда не заканчивается. Купание доставляло нам наибольшее удовольствие, когда поселок пустел.
Помню, около восьми утра я пошла поплавать. Стояла чудесная погода. Прилив был слабый - почти нулевой. Воздух чистый, прозрачный - легкий бриз. Все вокруг было окрашено в чистые тона. Я поплавала на спине, вернулась в дом, позавтракала. Вышла наружу. Дул ровный устойчивый ветер, но очень приятный.
Я решила поиграть в гольф. Джек Хэммонд (Рыжий) приехал на уик-энд в июле, теперь был уже конец сентября, а он все еще был с нами. Мы отлично проводили с ним время, он хорошо играл в гольф и очень здорово в теннис. Я тоже. Так что нам было весело.
О, мне сейчас вспомнилась замечательная история. Надо рассказать один случай про отца Рыжего, судью Хэммонда. Он пошел как-то в Бостоне в театр один. Поднялся занавес. Сидевшая впереди женщина вовсе не собиралась снимать свою шляпу.
Не выдержав, Хэммонд похлопал ее по плечу и сказал:
- Прошу прощения, вы не могли бы снять шляпу? Мне не…
Резким жестом она дала понять, что пусть он и не надеется…
Что делать? Как быть?
Ну, если…
Он взял свою собственную шляпу - высокую, с широкими полями - и надел ее. Тут же зрители за его спиной зашептали:
- Снимите шляпу! Снимите шляпу!
Женщина, сидевшая впереди, тотчас сняла свою шляпу. Тогда судья снял свою. Наверно, он был отличным судьей, как вы думаете?
Теперь самое время снова вернуться к урагану 1938 года.
Итак, мы пошли играть в гольф. Рыжий и я. К тому времени я увидела, что поднялся ветер, и весьма сильный. Когда у нас было по три девятки, я сделала очень удачный драйв, высокий, и мяч, как мне показалось, упал прямо на лужайку. Когда мы пришли туда, то мяча нигде не было. Где он? Я была уверена - о, смотри! В лунке! Я одним ударом угодила в лунку! Можете себе представить?! В сумме получалось тридцать одно на девяти лунках. Конечно, я установила свой личный рекорд. Мы отправились обратно в отличном расположении духа. "Знаешь, - сказала я Джеку, - ветер-то действительно очень сильный. Можно на него опереться, и он будет держать".
Нас швыряло на волнах, как мячи. Ой, как здорово! Нам удавалось держаться в воде прямо. Она была приятной, и мы покупались в удовольствие. Выбравшись на берег и одевшись, мы поняли, что это шторм и с каждой минутой погода ухудшается. Начало мести песок. Он обрушивался и стегал, точно плетьми.
"Боже, - подумала я, - с моего нового автомобиля слетит вся краска. Наверное, надо его отогнать в Сейбрук и поставить там в гараж".
Шофер Чарльз уехал в моем "линкольне". Однако ветер настолько усилился, что Чарльз, получивший контузию во время первой мировой войны, перепугался и, остановившись где-то в районе Корнфилд-Пойнта, зашел в чей-то дом и оставался там, пока не кончился ураган.
После второго заплыва мы начали сознавать, что надвигается что-то очень серьезное.
В фенвикском доме в тот день находились Мама, повариха Фанни, мой брат Дик, Джек Хэммонд и я. Из дома Фрэнка Бертона вышел на улицу мужчина, чтобы закрыть ставни на веранде. Они распахивались, словно полы пальто. Он прибил их гвоздями. Внезапно мы увидели, как ехавшая со стороны Сейбрука машина вдруг оторвалась от земли и полетела по воздуху. Ветер нес ее до самой лагуны. Ни много ни мало - обычных размеров автомобиль - как пушинку. Чудеса, да и только!
Потом вдруг раздался сильный треск, и от задней стороны дома отвалилась пристройка. Ветер к тому времени усилился, вода перекатывала через дамбу и хлынула на лужайку. Дом - большой, старый деревянный дом, построенный около 1870 года, - трясся, как лист. В мгновение ока выдуло все стекла, которые тут же ушли под воду, и снесло две печные трубы. Дом был построен на кирпичных сваях примерно с метр высотой. Мама была убеждена, что, коль скоро сваи проверены Папой, дом стоит прочно. Дик наконец убедил ее, что пора уходить. Мы решили вылезти наружу через окно, выходившее на запад, пройти по полю и выбраться на горку. Мы нашли веревку и, держась за нее, по очереди - Мама, Фанни, я, Рыжий - вылезли из окна к Дику, который стоял по пояс в воде. С Диком во главе мы цепочкой, по-прежнему держась за веревку, прошли через поле. Течение в воде было очень сильное. Ветер был сильнейший. Мы прошли мимо дома Брейнарда с северной стороны и наконец вышли на сухое место. Оглянувшись - прошло минут пятнадцать после того, как мы покинули свое жилище, - мы увидели, как наш дом, медленно разворачиваясь, уплывает на северо-восток, одновременно постепенно погружаясь в поток, пересекавший лагуну. Просто-напросто уплывал - словно щепка, - и очень скоро на том месте, где в течение шестидесяти лет стоял дом, не осталось ровным счетом ничего. Наш дом - наш в течение двадцати пяти лет, все наше достояние - просто исчез. ПОСЛУШАЙТЕ - МЫ ЖИВЕМ ТАМ! ЭЙ, ЧТО ПРОИСХОДИТ?! Приложив немало усилий, мы открыли дверь дома (Риверси Инн), стоявшего на взгорье, чтобы Мама и Фанни могли укрыться в нем от ветра, а сами пошли проверять еще целые дома, чтобы убедиться, что в них нет огня в печах или каминах. Там, где находили огонь, тушили. Опасность пожара при таком ветре в квартале, состоявшем сплошь из деревянных построек, была реальной.
Мало-помалу шторм стал стихать, прилив пошел на убыль, вода спала, ветер успокоился. Наступила ночь. Мы все спали в доме Риверси.
Утро. Рыжий и я проснулись на рассвете и пошли на разведку. Мне почему-то казалось, что наш дом наверняка вернулся на прежнее место.
Надежды оказались напрасными. На нашем участке ничего не было. Мы миновали усадьбу Брейнарда. Дом сместился, а тыльная его сторона была разрушена. Вот и наш участок. Плоский, как сковорода. Ничего вертикального. Одна труба от ванны да туалет у скособоченной сваи. Дом и все другие помещения исчезли - просто исчезли - и все.
К счастью, "линкольн" и две другие машины мы успели отогнать на возвышенное место, когда поняли, что надвигается нечто страшное. Мы сели в одну из машин и кружным путем поехали в "Сейбрук телефон компани", чтобы позвонить Папе в Хартфорд. Нам удалось пробиться. Папа первым делом спросил, все ли в порядке с Мамой.
- Да, Папочка, с ней все отлично. Мы все в полном порядке. Дом сгинул. Исчез.
- Полагаю, что никому не пришло в голову бросить внутрь спичку, прежде чем он исчез. Я застрахован на случай пожара.
Мы вернулись на нашу усадьбу. Куда все подевалось? Серебро. Где все наше столовое серебро из буфета? И мамин чайный сервиз. Ведь это тяжелые вещи, и, когда дом рухнул, все должно было выпасть. Принялись копать. Хотите верьте, хотите нет, но мы откопали-таки восемьдесят пять предметов из серебра и целиком весь чайный сервиз.
Потом мы взяли кубики и принялись планировать наш будущий дом - он будет построен на том же месте. Мы совершили одну ошибку. Подняли усадьбу только на метр. А следовало бы на три. Будем надеяться, что эта ошибка не приведет к таким же последствиям.
Старый дом пропутешествовал приблизительно треть мили вниз по течению и в ста ярдах от устья наткнулся на каменный мост. Верхний этаж был сухой. Бумаги Дика лежали рядом с машиной - хоть сейчас печатай.
Мой брат Дик рассказал, что после того, как он вывел всех на возвышенное место, он отправился в старый коттедж Мура, открыл кое-как окно, поднялся на верхний этаж и, глядя вниз на лагуну, наблюдал, как наш дом медленно разворачивается направо, слегка продвигаясь вперед - озерная сторона дома, прежде южная, теперь смотрела на север, - и тихо уплывал вниз по течению, так спокойно и с таким достоинством, что казалось, будто он просто отправился на свою послеобеденную прогулку.
Майер
Майер и я были друзьями. Он был главой "Метро-Голдвин-Майер". Он нравился мне, а я нравилась ему. Я продала ему довольно много проектов картин. Он не ограничивал моей свободы, а я платила ему огромным уважением. Луис Майер привнес много нового в кинобизнес и студийную систему. Надо сказать, что и мне было присуще это качество. Это было славное время для нашей работы.
Луис Майер был поразительным человеком. Не окончив никаких университетов, он обладал огромными познаниями. Отличался удивительной профессиональной интуицией. Был истинным антрепренером в старомодном смысле этого слова. Понимал, что в каждом актере сокрыта некая тайна. Чувствовал, что в Джуди Гарленд есть нечто такое, чего ему до конца не дано постичь. А теперь о том ужасном, что случилось с Джуди Гарленд.
Когда с Джуди стало твориться неладное, Майер пришел ко мне.
- Ты знаешь Джуди Гарленд?
- Немножко. А точнее, совсем не знаю.
- Сейчас она в жутком состоянии. Прежде она гарантировала нам миллионные прибыли. Мы обязаны поддержать ее. Ты не согласилась бы помочь? Скажем, пойти и поговорить с ней?
Кажется, он считал, что я смогу это сделать. Его выбор пал на меня еще и потому, что он чувствовал, как он мне нравится.
Начало моих взаимоотношений с Майером пришлось на то время, когда моя карьера, как я уже говорила, явно шла к своему концу и мне объявили о девяностопроцентном сокращении жалованья. Я прочла сценарий "Парамаунт" и сказала: "Большое вам спасибо, но, если честно, сценарий мне не нравится. Тем не менее я благодарна за приглашение, потому что вообще-то больше никто ничего не предлагает".
Я возвратилась на Восток. Фил Барри написал "Филадельфийскую историю". Хьюз купил для меня права на экранизацию. Никому не было об этом известно в течение девяти месяцев. Все женщины - ясно кто - хотели купить их. Я попросила Гарольда Фридмана никому не рассказывать, что права принадлежат мне. Он был одним из тех редких людей, кто умел держать язык за зубами. Он был литературным агентом.
Наконец многие начали понимать, что я каким-то образом определяю судьбу сценария. Как-то вечером я встретилась с Майером. С ним была Норма Ширер.
- Я хотел бы поговорить с тобой.
- Отлично.
- Позволишь навестить тебя?
- Нет, мистер Майер. Я приду сама.
И явилась к нему в офис. Он сказал, что хотел бы выкупить у меня права на экранизацию.
- Тебя бы это устроило?
- Да, устроило.
- В общем, нам бы хотелось договориться.
Беседу со мной он вел официально и по-деловому. С каждым человеком Майер разговаривал по-особому. Как бы там ни было, со мной он беседовал тактично и почтительно. И говорил вещи, которые, в сущности, мне было приятно слушать.
Наконец я сказала:
- Знаете, мистер Майер, вы меня обольщаете. Я понимаю, что вы делаете это обдуманно, и тем не менее поддаюсь на ваши чары, потому что мне импонирует ваша артистичность.
Тогда он спросил, сколько бы я хотела получить за сценарий, и я назвала ему цифру. Сказала ему, что именно во столько обошлась первоначальная покупка.
- В сущности, меня интересует лишь то, с кем я буду играть. Ведь ходят разговоры, что я "кассовая отрава". Я бы сама хотела распределить роли.
- Кто вам нужен?
- Мне нужны Трейси и Гейбл.
- Не думаю, что они согласятся.
- Предвижу, что они могут не согласиться, но надеюсь, что вы все-таки попросите их.
- Хорошо, я попрошу.
Майер попросил, и они отказались. Тогда он сказал:
- Я могу предложить вам Джимми Стюарта, потому что у нас есть возможность воздействовать на него. - И прибавил: - Я дам сто пятьдесят тысяч долларов, чтобы вы пригласили тех, кто вам нужен или кого вам удастся уговорить. Эту проблему вы решите. Вы вправе также назвать и имя режиссера.
- Я бы хотела, чтобы режиссером был Джордж Кьюкор.
- Отлично.
И мы пригласили Кэри Гранта за 150 000 долларов на трехнедельные съемки. Он сказал, что готов сниматься, но только в том случае, если его имя в титрах будет идти перед моим. "Ладно, - согласилась я, - это легко сделать". Он передал свой гонорар в Красный Крест. Грант находился в нашем распоряжении три или четыре недели. Ему была предоставлена возможность выбрать одну из главных ролей, вторая досталась Джимми Стюарту. Между прочим, Джимми получил за нее "Оскара".
Луис Майер обладал проницательностью и необыкновенно тонким пониманием актерской души. Он был неглуп, негруб. Очень чувствительный и необычайно порядочный. Что касается моих деловых отношений с Майером, могу сказать, что он был самым честным изо всех, с кем мне приходилось иметь дело в моей жизни.
И впоследствии мы делали нашу историю сообща. Потом настала очередь "Женщины года". Я послала сценарий Джо Манкевичу, который был продюсером "Филадельфийской истории". И сказала: "Прочти это в двадцать четыре часа, и, если материал тебя заинтересует, я немедленно вылечу". Сама идея "Женщины года" принадлежала Гарсону Кэнину. На стадии ее разработки к нему присоединились его брат Майк Кэнин и Ринг Ларднер-младший. Когда я отсылала сценарий Джо Манкевичу, Гарсон служил в армии.
В сценарии было семьдесят восемь страниц, отдельные сцены были расписаны детально, однако он был все-таки не совсем цельным. В нем не значились фамилии авторов. Я сказала: "Мне нужен Спенсер Трейси, в противном случае я продам сценарий студии".