Внезапно в темнице, где были заключены Павел и Сила, рухнула стена, распались цепи и отворилась дверь. Стражник, на ощупь пробравшись в темницу, никого не увидел и, решив, что заключенные сбежали, вытащил свой меч. Чтобы избежать позора, он решил умертвить себя. Наверное, он что-то произнес при этом, потому что Павел, угадав намерение, вовремя остановил стражника: "Не делай себе никакого зла, ибо все мы здесь". Стражник бросился за светильником и, вернувшись, увидел на месте Павла и Силу. Он бросился к их ногам, твердя, что обязан им жизнью. В конце концов он освободил узников, и они сказали ему: "Веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой".
Тюремщик пригласил их в свой дом, обмыл раны и, по словам Луки, тотчас же крестился. Неожиданным гостям он предложил трапезу, потом - как того требовал долг - отвел обратно в тюрьму. Но уже на следующий день стражник ворвался в темницу с радостным известием: узников велено отпустить. "Выйдите теперь и идите с миром", - напутствовал их тюремщик, но Павел категорически отказался: "Нас, Римских граждан, без суда всенародно били и бросили в темницу, а теперь тайно выпускают? нет, пусть придут и сами выведут нас".
Эти слова были переданы властям, которые встревожились, поняв, что нарушили закон, а потом явились в тюрьму, принесли извинения и освободили заключенных, правда, попросив их незамедлительно покинуть город.
Просьба не была выполнена: узники, измученные бичеванием, не могли идти из-за ран. По свидетельству Луки, им пришлось остаться в городе еще на несколько дней. Павлу филиппийские христиане предложили деньги, и он эту помощь принял: "Вы знаете, Филиппийцы, что в начале благовествования, когда я вышел из Македонии, ни одна церковь не оказала мне участия подаянием и принятием, кроме вас одних; вы и в Фессалонику и раз и два присылали мне на нужду" (Флп 4:15–16).
Скорее всего, Лука не сопровождал Павла, когда тот покидал город вместе с Силой и Тимофеем. Они зашагали в южном направлении. Цель - город Фессалоника.
Павел и Сила едва передвигали ноги, но упорно шли вперед. Тимофей, как мог, помогал им. Предстояло пройти сто пятьдесят километров. Дорога была прекрасной, и это позволяло преодолевать ежедневно по двадцать пять километров, то есть путешествие могло занять шесть-семь дней. Но, учитывая физическое состояние Павла и Силы, придется это время удвоить.
Проповедники миновали город Амфиполис; направились по дороге, тянувшейся между морем и горами; прошли рядом с могилой Еврипида, вероятно, ее не заметив. Густые деревья, богатая растительность, быстрые реки вначале смягчали жару. Но вскоре все резко изменилось: жара стала невыносимой, воздух обжигал легкие, одежда липла к телу. Путники брели по берегам озер, вода в которых была теплее воздуха. В полдень в тени деревьев укрывались от зноя недвижные, измученные стада. Об этом вспоминал и Ренан: "Если бы не жужжание насекомых и пение птиц, которые, единственные из созданий, только и могут сопротивляться жаре, можно представить себя в царстве мертвых".
После Аполлонии путешественники оказались в болотистой местности, где царствовала малярия. К счастью, их эта беда миновала. Пришлось взбираться на холмы, что вздымаются над Фессалоникийским заливом. Вдали перед ними поднималась могучая гора - Олимп. Можно представить, как Павел, не без презрения, окинул взглядом царство Зевса. Его эти боги, существование которых он отрицал, не интересовали, зато взор его приковал большой город, простершийся у ног.
Кассандр, царь Македонии, основал этот город в 315 году до н. э. и дал ему имя своей супруги Фессалоники, сестры Александра Великого. Римляне заняли город в 68 году до н. э. Став столицей расширившей свои пределы Македонии, город добился в 42 году до н. э. прав вольного города. Фессалоника стала резиденцией римского проконсула.
Я увидел этот город, ныне Салоники, первым из всех мест, где бывал Павел. Летом 1955 года, покинув Югославию, дороги которой сильно подпортили амортизаторы нашего автомобиля, выпущенного еще до войны, мы с радостью выехали на греческие дороги и оказались в Фессалонике, большом современном портовом городе. На заправке говоривший по-французски служащий посоветовал нам не называть его Салоники: так называли город турки, а грекам это не нравится. Впрочем, после Второй мировой войны официально город именно так и называется - Фессалоника. Современники Павла охотно посмеивались над этим городом, зажатым между акрополем и илистым побережьем. Прошли века, и на илистых почвах возник второй по значению порт Греции, один из крупнейших городов страны.
В 1955 году я еще не занимался биографией Павла, но следы древности меня очень привлекали. Они обнаружились в центре города, рядом с главной улицей - воспоминание о них свежо у меня до сих пор. Арка Галерия - все, что осталось от дворца, который вплоть до VI века был официальной резиденцией римского проконсула. Павел должен был видеть этот дворец. Неподалеку возвышалась ротонда, императорский мавзолей, превращенный в церковь, а позднее - в мечеть.
Нам понадобилось несколько дней, чтобы узнать: город, где проповедовал иудей Павел, стал после 1492 года крупнейшей еврейской метрополией Средиземноморья. Двадцать тысяч сефардов, изгнанных из Испании, нашли здесь убежище. Теперь от них не осталось и следа: сорок пять тысяч евреев, проживавших в Салониках в 1943 году, были отправлены в Освенцим.
Когда через ворота Леванта Павел, Сила и Тимофей вошли в город, их удивило огромное число иноземцев - многих привлекали в Фессалонику торговля и богатство. Статус вольного города освобождал Фессалонику от римских пошлин: место, где можно платить меньше, притягивает как магнит. И Павел наверняка отметил, как много было на улицах иудеев, которые обосновались здесь за сто лет до его появления.
Известно, что, едва прибыв в город, Павел направился к Иасону, своему родственнику, который, согласно законам иудейского гостеприимства, распахнул перед ним двери своего дома. Узнав, что путешественники совсем без денег, увидев раны Павла, Иасон устроил все так, что тот смог добывать средства своим ремеслом, "…прежде пострадав и быв поруганы в Филиппах, - напишет Павел в Первом послании к фессалоникийцам, - мы дерзнули в Боге нашем проповедать вам благовестие Божие с великим подвигом" (1 Фес 2:2).
Многочисленная иудейская диаспора позволяла Павлу надеяться, что в Фессалонике удастся собрать немалый урожай душ. В следующую субботу Павел отправился в синагогу и сообщил собравшимся об Иисусе, которого они не знали. Лука пишет, что его внимательно слушали не только в этот день, но и три последующие субботы: "…говорил с ними из Писаний, открывая и доказывая им, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых и что Сей Христос есть Иисус, Которого я проповедую вам" (Деян 17:2–3). Его слушали, не оспаривая, и весть о необычных проповедях разошлась по всему городу. Не будем, однако, думать, что все иудеи, а уж тем более неиудеи, сразу восприняли Благую весть. Считается, что около одного процента населения Фессалоники реально услышали удивительную проповедь Тарсянина. Лука подчеркивает: "И некоторые из них уверовали и присоединились к Павлу и Силе, как из Еллинов, чтущих Бога, великое множество, так и из знатных женщин немало" (Деян 17:4). Некоторые из этих "боящихся Бога" нам известны, в том числе грек по имени Аристарх и римлянин Секунд. Каждый раз, когда "боящийся Бога" принимал христианство, Павел справедливо видел в этом подтверждение того выбора, который он защищал в Иерусалиме.
Нас не должно удивлять, что иудеи в Фессалонике возмутились точно так же словам миссионеров, как и в Антиохии Писидийской. Неоднородность иудейского сообщества объясняет эту быструю смену настроений. Диаспора состояла из самаритян, которых всегда держали на некотором расстоянии, из римских иудеев, занимавших посты во властных структурах, из еврейских торговцев, прибывших из Италии и входивших в те же корпорации, что и поклонявшиеся идолам уроженцы Востока. С каждым Павел говорил на его языке. Он понимал, что в торговых кругах царит беспощадная конкуренция, и видел царившую распущенность нравов. В Первом послании, обращенном к фессалоникийцам, он призывает новообращенных "более преуспевать". Им следует всем сердцем "…усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело и работать своими собственными руками, как мы заповедывали вам; чтобы вы поступали благоприлично перед внешними и ни в чем не нуждались" (1 Фес 4:11–12). Пусть они воздерживаются от блуда! "Чтобы каждый из вас умел соблюдать свой сосуд в святости и чести, а не в страсти похотения, как и язычники, не знающие Бога; чтобы вы ни в чем не поступали с братом своим противозаконно и корыстолюбиво" (1 Фес 4:4–6).
В Первом послании к фессалоникийцам Павел выдвигает предположение, которым, вероятно, и можно объяснить умножение числа христиан в первые годы появления новой веры. Иисус объявил, что он вернется на землю, и ни один христианин в этом не сомневается. Павел же, подтверждая это, говорит о неминуемой близости возвращения. Эта новость приводит в восторг.
Павел проповедовал четыре субботы, и никто ему открыто не возражал, но раздражение иудеев росло. Они решили перейти к действиям. "Взяв с площади негодных людей", они подстрекали толпу, устраивали беспорядки в городе, напали на дом Иасона, требуя вывести Павла и Силу к народу. Но, к счастью, ни того ни другого в доме не оказалось. Тогда схватили Иасона и потащили вместе с несколькими христианами к городским магистратам, именовавшимся политархами. Высокие власти выслушали обвинения: "…эти всесветные возмутители пришли и сюда, а Иасон принял их, и все они поступают против повелений кесаря, почитая другого царем, Иисуса" (Деян 17:6–7).
Такие обвинения не могли не произвести впечатления на политархов, которые потребовали залог за то, чтобы отпустить Иасона и его близких. Иасон был достаточно состоятелен и заплатил то, что следовало. Потом он разыскал Павла и Силу и уговорил их покинуть город. С наступлением ночи Иасон отправил их в Верию, куда они добрались после четырех дней пути.
Цицерон упоминает Верию, расположенную в семидесяти пяти километрах от Фессалоники, как oppidum devium - "город в стороне от дороги", что довольно точно. Город раскинулся на восточном склоне горы Вермий, господствуя над равниной, которую пересекают реки Галиакмон и Аксий. Недалеко от этих мест высился гигантский дворец македонских царей. В 1977 году там обнаружили могилу Филиппа II, отца Александра Великого, в которой находились останки человека ростом 1,60 метра, того самого, кого пронзил кинжалом летом 336 года до н. э. собственный телохранитель Павсаний. В золотом ларце хранилось сокровище: корона царя из золотых дубовых листьев и желудей, его пурпурная мантия, щит, мечи и кираса. Невозможно забыть исходящее от сокровищ ощущение величия и могущества. Содержимое могилы перевезли в Салоники, и сейчас это главная ценность археологического музея. Прибыв в Верию, Павел оказался буквально погружен в историю, которую знал и любил с детства.
В синагоге он встретил иудеев, которые оказались "благомысленнее" фессалоникийских собратьев. Доказательством этому послужит то, что "они приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая писания, точно ли это так". Несомненно, за этим последовало принятие новой веры: "И многие из них уверовали, и из Еллинских почетных женщин и из мужчин немало" (Деян 17:12).
Но, как это уже бывало неоднократно, нашлись добрые души, сообщившие в Фессалонику весть о крещениях в Верни. Получившие известие иудеи бросились по следу Павла. Убежденные, что их гости не в состоянии противостоять приближавшейся к городу толпе, жители Верии уговорили Павла позаботиться о собственной безопасности. В городе остались Сила и Тимофей, которые ничем не рисковали - гнев иудеев был направлен исключительно на Павла, а апостола новообращенные проводили до морского побережья. Вероятно, Павел сел на корабль в каком-нибудь маленьком порту, в Дионее или Пидне. Несколько новообращенных из Верии отправились вместе с ним.
Кончалась осень 49 года. Понадобилось три года, чтобы создать в Фессалонике и Верии христианские общины, которым суждено жить. В те минуты, когда судно отчаливало от берегов, Павел уже мог подвести итог проповедничества в Македонии. Первое: он не получил помощи от церкви в Антиохии Сирийской. Средства, которые удалось собрать, пришли из только что возникшей церкви в Филиппах или были заработаны собственным трудом. Что еще важнее: принявшие христианство стали сами обращать других. Они ходили по провинции, чтобы нести Благую весть родственникам и друзьям. Присутствие женщин в общинах Филипп и Фессалоники было несомненным плюсом. Не менее многообещающим было и обращение в христианскую веру "боящихся Бога"; известие о том, что Сын Бога иудеев пришел на землю, помогало преодолеть колебания. Следует признать, что миссия в Македонии оказалась самой плодотворной из всех, предпринятых до этого.
Наверное, во время плавания Павел задумывался более всего о будущем. Он был наполовину грек и чтил греческую культуру. Поэты, которых он читал, философы, которых изучал, язык, который он знал и любил, - все влекло Павла в Афины. Еще в Тарсе он узнал о величии Афин. Никто в ту эпоху не мог считать себя истинным философом, не приобщаясь к культуре Афин, культуре людей искусства, ученых и политиков.
Пока тяжело груженный парусник скользил вдоль побережья Фессалии и перед глазами путешественника проплывали берега, восхищавшие красотой, Павел, наверное, думал о том, что боги Афин имеют не меньшую власть, чем римские. Убеждать, что единственным истинным Богом является сын еврейского плотника, тех, кто в большинстве своем не представляет, где находится Иерусалим, а об иудаизме судит по бакалейщику из лавочки, представлялось немыслимой затеей. Павел был слишком умен, чтобы не понимать этого, но он был уверен в себе настолько, что не отказывался от благовествования афинянам. От этих мыслей Павел мрачнел, и ученикам апостола приходилось особенно трудно из-за его нелегкого характера.
Судно вошло в пролив Эврип, отделяющий остров Эвбея от материка. Южнее, на мысе Сунион, высились колонны храма Посейдона, и хочется думать, что они взволновали душу Павла. Корабль шел вдоль берегов Аполлона. По левому борту проплыл остров Эгина, затем остров Саламин, на завоевание которого афинян подвиг, как говорят, своими стихами Солон, отец демократии. Потом Фемистокл и Аристид одержали здесь великую победу над персидским флотом.
Согласно преданию, судно, на котором плыл Павел, причалило не в Пирее, а в порту Глифады. Братия из Верии не пожелала оставить Павла одного и сопровождала его все пятнадцать километров, что отделяют Глифаду от Афин. Убедившись, что он благополучно добрался до места и находится в безопасности, христиане из Верии удалились, а Павел передал с ними наказ Силе и Тимофею как можно скорее воссоединиться с ним.
На рубеже второй половины I века слава Афин по-прежнему была незыблема, но следовало смириться с очевидным: Греция перестала существовать. Взятие римлянами Коринфа в 146 году до н. э. и утверждение их господства повсеместно прозвучали погребальным звоном по Греции. 1 марта 86 года до н. э., навязав свою власть Риму, Сулла захватил Афины, устроив в городе беспощадную резню и бесстыдный грабеж.
Прочтите горькие страницы, написанные уважаемыми путешественниками, среди которых были Полибий, Цицерон, Страбон, Павсаний: свобода, дарованная Римом, всего лишь личина. Они пишут об опустевших деревнях, о заброшенных храмах, о пустых цоколях украденных статуй, о смертельно израненном Пелопоннесе, о Фивах и Аргосе, городах, низведенных до простых деревень. Какое запустение! Казалось, пощадили один лишь Коринф.
Однако Афины по-прежнему боготворили те, кто ценил мысль и слово: Цицерон приезжал, чтобы приобщиться к Элевсинским мистериям, Гораций, Вергилий, Проперций, Овидий подолгу жили в городе, находя здесь пищу для ума и души. Со всего Апеннинского полуострова приезжали в Афины люди с единственной целью - поучиться в академии, в ликее, в садах Эпикура, под портиком стоиков. Когда Павел шагал по улицам Афин, вокруг него бурлила пестрая толпа. На агоре, где находился политический и культурный центр города, где писали историю, ставили первые театральные постановки и первые танцевальные представления, остались лишь болтуны. Лука это отметил: "Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое" (Деян 17:21). Мы догадываемся, что Павел, удрученный уже тем, что остался один - а этого он не любил, - был подавлен обилием храмов, алтарей и многочисленными традициями религии, которая явно не оставалась без адептов. "…Павел возмутился духом при виде этого города, полного идолов" (Деян 17:16). Он немного успокоился лишь в синагоге, где, будучи верен себе, обратился с проповедью не только к иудеям, но и к "боящимся Бога". Прошла суббота, и он ощутил, что ему трудно найти слушателей. Остается лишь одно: рассказывать об Иисусе случайным встречным… или на агоре, где было полно философов. Почему бы, подумал Павел, ему не смешаться с ними? Этому событию Лука посвятил один из самых ярких фрагментов своего повествования. Вероятно, ему рассказал об этом сам Павел, а может, Дионисий Ареопагит, первый обращенный в христианство афинянин. Все в рассказе Луки звучит правдиво: "Некоторые из эпикурейских и стоических философов стали спорить с ним; и одни говорили: "что хочет сказать этот суеслов?", а другие: "кажется, он проповедует о чужих божествах"" (Деян 17:18).
Понятно изумление жителей Афин при виде невысокого бородатого человека, твердившего о воскресении неизвестного иудея. Какой в этом интерес? Кому это важно? Некоторые, однако, потребовали, чтобы он отправился с ними, дабы полнее изложить свое странное учение.
На холме, где когда-то заседал высший совет Афин, собиралась ассамблея мудрецов, обсуждавших в основном вопросы образования. "И, взяв его, - пишет Лука, - привели в ареопаг" (Деян 17:19). Если Павел позволил себя привести, так это потому, что приглашение, хоть и сделанное не в самой вежливой форме, отвечало его чаяниям.
Лука повествует об этом с увлечением. Возможность передать речь Павла, которому он поклонялся, наполнила его истинной радостью. Записал ли ее Лука, основываясь на рассказе Павла или опираясь на свидетельства слушателей, - в любом случае речь эта доказывает талантливую тактику Павла. Он обращался к афинянам совсем не так, как к простодушным жителям Листры или Дервии. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что имеет дело с людьми не только просвещенными, но и тонко чувствующими. Они философы? Так стоит говорить на языке философов: