Иаков, похоже, не хотел столь серьезных последствий. Любезный прием, оказанный им Павлу, об этом пишет Лука, тому доказательство. В его глазах Павел, наверное, был человеком непредсказуемым, на чьи проступки не грех и закрыть глаза. Но нельзя же отрицать, что сделано Павлом очень много. Писавший о Иакове П.-А. Бернхайм удивлен тем, что Лука ничего не сообщает о пожертвованиях: ни слова об организации их сбора, о возникших проблемах, а потом и о передаче средств. Может, Иаков не согласился принять деньги? Бернхайм пишет: "Лука должен был бы упомянуть о том, что Иаков принял пожертвования, и это стало бы еще одним свидетельством в пользу единства церкви. Однако не исключено, что Иаков, прежде чем принять собранное, попросил Павла подтвердить свою верность закону Моисееву". Напротив, Лука пишет, что после первого обмена приветствиями возникла напряженность из-за того, что Павел не отдавал себе отчета: у него дурная репутация и среди иерусалимских христиан, которые почти поголовно принадлежали к иудействующим, и среди всех евреев. Несчастье заключалось в том, что и те и другие прекрасно знали, что проповедовал Павел: "А о тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям. Итак что же? Верно соберется народ; ибо услышат, что ты пришел" (Деян 21:21–22).
Кто-то, наверное Иаков, предложил выход: Павел должен совершить обряд очищения. К счастью, нашлось еще четыре человека, которые также готовились к обряду очищения, им предстояло провести в молитве семь дней в храме и обрить голову. Павлу предложили присоединиться к ним и взять на себя связанные с этим издержки: "И узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать закон" (Деян 21:24).
Павел последовал совету. Когда он расстался с Иаковом, то и представить себе не мог, что видит его в последний раз. Вместе с теми четырьмя он отправился в храм, чтобы наметить день, когда будет принесено пожертвование и проведен обряд очищения.
Семь дней прошли. Но случилось несчастье: его узнали иудеи из Асии. Их гневу не было предела. Подстрекая толпу, они схватили Павла: "Мужи Израильские, помогите! этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; притом и Еллинов ввел в храм и осквернил святое место сие" (Деян 21:28).
Не будем заблуждаться: до этого момента на Павла нападали только иудействующие, то есть христиане из евреев, за то, что он обращал в веру язычников. Теперь же в Иерусалиме против него, как против отступника, ополчились иудеи, верные закону Моисееву.
В городе Павла сопровождал Трофим из Эфеса, один из восьми его спутников. Кое-кто из иудеев вообразил, что Павел приводил его в храм и даже ввел туда, куда разрешали входить только иудеям.
Надо представить, в какой обстановке произошло это столкновение, а это действительно столкновение. Читатель знает, что иерусалимский храм состоял из двух частей: двор язычников, куда мог заходить любой, и священный двор, предназначенный только для евреев. Этот двор был окружен низкой стеной из камней, отмечавших предел, который не мог нарушить ни один нееврей. Латинские и греческие надписи гласили, что посторонним запрещено заходить внутрь ограды, а нарушивший запрет будет сам повинен в своей смерти. Достаточно категорично. Павла обвинили не только в отступничестве от своей религии, но и в том, что он нарушил запрет, введя внутрь ограды язычника.
Совершенно исключено, чтобы Павел действительно совершил подобную провокацию. Для него храм оставался святыней, и несуразность обвинения бросается в глаза. Можно лишь предположить, что он вместе со своим спутником подошел к ограде слишком близко. После этого. мог подняться ропот, а толпа этот слух подхватила.
Лука, который любит преувеличивать, утверждает, что "весь город пришел в движение, и сделалось стечение народа". Истолкуем эти слова так: в храме в тот день действительно было много народу, и эти люди действовали агрессивно.
Павла схватили, выволокли из храма, который тотчас заперли. На апостола обрушился град ударов, и казалось, его сейчас потащат за городские стены и побьют камнями. Павлу повезло: все это разыгралось в двух шагах от крепости Антония и немедленно стало известно трибуну римской когорты. До него дошла весть, что "весь Иерусалим возмутился".
Нам известно имя этого трибуна: Клавдий Лисий. Он командовал когортой, размещавшейся в крепости Антония - около шестисот человек, - и незамедлительно отдал приказ одному из центурионов: собрать роту и усмирить разбушевавшихся иудеев. В действие вступил римский закон, и приказа никто не смел ослушаться. Для Павла это оказалось благом: его перестали бить. Явившийся трибун приказал заковать в цепи человека, вызвавшего смуту, а затем приступил к расспросам, в которых угадывалась тревога: кто он, что сделал? В ответ раздались крики, и разобраться было невозможно. Трибуну эта неразбериха надоела, он велел увести Павла в крепость.
Когда римский отряд ступил на лестницу, ведущую в Антонию, толпа попыталась отбить узника и устроить самосуд. Солдаты телами закрыли арестанта, подняли его над головами и внесли в крепость, закрыв за собой ворота. А за воротами раздался тысячеголосый крик: "Смерть ему!"
Глава XII
ЧЕЛОВЕК В ЦЕПЯХ
Вплотную к северо-западному углу иерусалимского храма примыкает крепость Антония, ее башни - самая высокая достигает тридцати семи метров - и крепостные стены нависают над городским кварталом. Поднявшись на стены, паломники могли видеть казармы, конторы, резиденцию трибуна, внутренние дворы. Каждый день там тренировалась римская когорта, усиленная кавалерией, - всего около тысячи человек. По большей части, как и во всех римских провинциях, управляемых прокураторами, это были вспомогательные войска, которых набирали на месте. Но принимали на службу только неиудеев.
Большая лестница, по которой можно было пройти прямо с крепости на эспланаду храма, задумывалась, само собой, чтобы предотвратить возможные беспорядки. Лучшим тому доказательством послужил возникший в Иерусалиме мятеж.
Трибун Лисий недоумевал: почему из-за этого маленького лысого человека вспыхнули такие волнения? В какой-то момент он решил, что имеет дело с тем самым иудеем из Египта, который, объявив о наступлении Царства Божиего, поднял против римлян тысячи зелотов, непримиримых противников завоевателей. Никто не знал, что стало с этим самозванцем после подавления мятежа зелотов, поэтому, едва возникали беспорядки, проходил слух, что этот человек появился вновь.
Когда Павел предстал перед Лисием, то обратился к римлянину по-гречески:
- Можно ли мне сказать тебе нечто?
- Ты знаешь греческий? - удивился трибун.
Павел подтвердил это и, назвав себя, еще больше встревожил Лисия необычной просьбой: "…я Иудеянин, Тарсянин, гражданин небезызвестного Киликийского города; прошу тебя, позволь мне говорить к народу" (Деян 21:39).
Трибун согласился - ворота крепости распахнули. Это была потрясающая картина: узник в цепях, гордо выпрямившись, обратился к разъяренной толпе, ненависть которой едва сдерживали римские легионеры. От изумления собравшиеся замолкли. "…Сделалось глубокое молчание", - пишет Лука.
И Павел заговорил: "Мужи братия и отцы! выслушайте теперь мое оправдание… я Иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе…"
Павел говорил долго: рассказал о жизни, об истории своего духовного прозрения и своего призвания, о встрече с воскресшим Христом по дороге в Дамаск. А потом заговорил о своем возвращении в Иерусалим: "Когда же я возвратился в Иерусалим и молился в храме, пришел я в исступление, и увидел Его, и Он сказал мне: поспеши и выйди скорее из Иерусалима, потому что здесь не примут твоего свидетельства о Мне. Я сказал: Господи! им известно, что я верующих в Тебя заключал в темницы и бил в синагогах, и когда проливалась кровь Стефана, свидетеля Твоего, я там стоял, одобрял убиение его и стерег одежды побивавших его. И Он сказал мне: иди; Я пошлю тебя далеко к язычникам".
Но дальше Павлу говорить не дали. Его прервали, осыпая проклятиями: "…а за сим подняли крик, говоря: истреби от земли такого! ибо ему не должно жить" (Деян 21:40, 22:1, 3, 17–22).
Раздосадованный трибун приказал прекратить все это. По его приказу Павла снова водворили в крепость. И вот они остались вдвоем, окруженные со всех сторон влажными каменными стенами. Трибун, то ли из снисхождения, то ли по недоверию, решил разобраться до конца. Он во что бы то ни стало хотел вырвать у этого человека его тайну. Прежде чем удалиться, Лисий приказал наказать смутьяна: подвергнуть его бичеванию, которое почти всегда предшествовало допросу подозрительного лица. Приказ исполнили мгновенно: с узника сорвали одежду, привязали ремнями, и легионер уже схватился за рукоять бича, когда Павел с обычным спокойствием обратился к дежурившему центуриону: "Разве вам позволено бичевать римского гражданина, да и без суда?"
Центурион тут же остановил руку солдата, уже поднявшего бич, и бросился к трибуну: "Смотри, что ты хочешь делать? этот человек - Римский гражданин" (Деян 22:26).
Римский гражданин! Трибун тотчас же осознал, как он рискует. Такая ошибка могла стоить ему продвижения по службе! Лисий отправился к узнику.
- Скажи мне, ты римский гражданин?
- Да.
- Я за большие деньги приобрел это гражданство.
- А я и родился в нем.
Ни о каком бичевании речи уже идти не могло. Но ночь Павел провел в темнице, в крепости.
Судя по всему, трибуну в эту ночь не спалось. Он не мог по собственной инициативе отпустить на свободу человека, вызвавшего ненависть народа, но не мог он и оставить его в заточении без суда. Раз этот человек был иудеем, почему бы не отдать его во власть тех, кто сможет с ним разобраться? Почему бы не передать его синедриону?
Синедрион, высшая судебная и религиозная инстанция Иудеи, заседал в те времена за пределами храмовой стены, рядом с башней Ирода. В этом был очевидный расчет римлян. В случае необходимости они легко могли проникнуть на место заседания.
С Павла сняли цепи. Его привели и поставили перед синедрионом: семьдесят один человек, гордый своим правом толковать Тору. Первосвященник Анания к тому времени занимал свою должность уже десять лет и пользовался искренним уважением.
Задержанному сказали, что он сам должен выступить в свою защиту. Лука пишет, что Павел стоял, "устремив взор на синедрион". Картина впечатляет. Мы видим безоружного человека перед собранием, где каждый хотел его смерти, и этот человек силой своего взгляда удерживал противников. Павел заговорил, возвысив голос: "Мужи братия! Я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня".
Но тут Анания прервал его: этот человек солгал! По обычаю его следует ударить по губам. Анания приказал, и приказ его собирались выполнить. Но Павел силой голоса заставил отступить подошедшего к нему человека. Слова апостола прозвучали громом: "Бог будет бить тебя, стена подбеленная! ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня".
Из рядов потрясенного синедриона раздались возгласы возмущения: "Первосвященника Божия поносишь?"
Голос Павла смягчился: "Я не знал, братия, что он первосвященник; ибо написано: "начальствующего в народе твоем не злословь"".
Синедрион несколько успокоился: по крайней мере, этот человек знает Священное Писание. Однако на разных скамьях реакция была разной. Собрание было разделено на саддукеев и фарисеев. Павел это заметил сразу же, как только вошел. "Ибо саддукеи, - констатирует Лука, - говорят, что нет воскресения, ни Ангела, ни духа; а фарисеи признают и то и другое" (Деян 23:1, 3–5, 8).
Павлу представилась возможность воспользоваться этими разногласиями: "Мужи братия! я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мертвых меня судят".
"Сделался большой крик", - резюмирует Лука. Саддукеи были возмущены, но фарисеи дали им отпор: "Ничего худого мы не находим в этом человеке; если же дух или Ангел говорил ему, не будем противиться Богу" (Деян 23:6, 9).
Обе стороны готовы были стоять насмерть в своем убеждении, что должно было еще больше растревожить трибуна Лисия. Что станет с его пленником среди этих раздоров? Трибун отдал приказ, и Павла немедленно выволокли из зала заседаний. Я так и слышу раздосадованный голос Лисия:
- Ведите его обратно в крепость!
Заседание синедриона описано со всеми подробностями. Смог бы Лука так описать его, не будучи очевидцем? Возникает и еще один вопрос: мог ли командир римского гарнизона своей властью собрать синедрион? И как возможно, что Павел не узнал первосвященника, который председательствовал в синедрионе? И как согласился первосвященник на присутствие трибуна во время допроса задержанного? Есть немало сомнений, что не мешает всей этой сцене, начиная с диалогов, выглядеть вполне правдоподобно.
Слухи о произошедшем на заседании синедриона распространились мгновенно, подогревая гнев иудействующих. Сорок человек собрались на рассвете и поклялись предать смерти Павла, иудея-предателя. Они принесли клятву: "не есть и не пить, доколе не убьют Павла". Выработанная ими тактика была стара как мир: поймать Павла, увести в надежное место, а там убить. Однако заговорщики проявили достаточную изобретательность. Несколько человек из этих "защитников закона" обратились к синедриону, члены которого еще пребывали в растерянности после случившегося, с настойчивой просьбой потребовать у Клавдия Лисия снова привести заключенного на суд: ведь трибун доверил синедриону суд над отступником, а вызывающее поведение узника помешало собранию довести свою задачу до конца. Первосвященникам идея понравилась. Трибун не мог отказать привести узника снова на суд. Для иудействующих судьба Павла была предрешена.
Но они ошиблись. В этой истории, изобилующей неожиданными поворотами, появляется некий юноша, о котором мы вскользь упоминали лишь на первых страницах нашей книги: племянник Павла, проживающий в Иерусалиме. Каким же образом он узнал о заговоре? Точно известно лишь то, что ему удалось проникнуть в крепость и предупредить дядю. Павел отреагировал моментально. Он попросил одного из центурионов отвести юношу к трибуну, поскольку у племянника есть для военачальника важные сведения.
По тону заключенного центурион понял, что спорить не стоит, и проводил молодого человека к Лисию. Племянник разъяснил: "Иудеи согласились просить тебя, чтобы ты завтра вывел Павла пред синедрион, как будто они хотят точнее исследовать дело о нем. Но ты не слушай их; ибо его подстерегают более сорока человек из них, которые заклялись не есть и не пить, доколе не убьют его; и они теперь готовы, ожидая твоего распоряжения" (Деян 23:20–21).
Лисий оказался человеком действия. Сославшись на угрозу безопасности Римской империи, он решил перевезти Павла в Кесарию и отдать его в руки прокуратора Иудеи, которому принадлежала высшая судебная власть в провинции. Призвав двух центурионов, Лисий отдал им приказ: "Приготовьте мне воинов пеших двести, конных семьдесят и стрелков двести, чтобы с третьего часа ночи шли в Кесарию. Приготовьте также ослов, чтобы, посадив Павла, препроводить его к правителю Феликсу" (Деян 23:23–24).
Такой внушительный эскорт, в который трудно поверить, вероятно, объясняется тем, что при необходимости следовало рассеять сорок заговорщиков. Лисий написал письмо прокуратору Феликсу, в котором изложил обстоятельства дела. Он также выписал Павлу elogium - подорожный документ, который на пути в Кесарию следовало предъявлять представителю римских властей.
Ехал Павел всю ночь. На рассвете, когда была пройдена половина пути от Иерусалима до Кесарии, они сделали остановку в Антипатриде, еще одном городе, заложенном Иродом Великим. Тут Павел смог передохнуть несколько часов.
Поскольку опасность миновала, большую часть эскорта отправили обратно в Иерусалим, и до Кесарии апостола сопровождал лишь отряд всадников.
В IV веке до н. э. царь Сидона основал небольшой порт, вокруг которого образовалось поселение, названное Башней Страбона. В 63 году до н. э. Помпей даровал ему самостоятельность, а через семь лет император Август подарил его Ироду Великому, который начал там строительство, также великое. Был сооружен мол, прикрывавший портовую гавань глубиной в двадцать саженей, "просторнее Пирейского порта", где суда даже в самый сильный шторм находились в безопасности. Строительство города закончилось через двенадцать лет. Царский дворец был построен из белого мрамора. Ирод сделал город столицей своего царства и в честь кесаря Августа назвал его Кесария. Современников восхищал блеск столицы Ирода.
Когда Павел, по-прежнему в оковах, вступил в Кесарию, царский дворец был уже превращен в официальную резиденцию римских прокураторов Иудеи. Нынешнего прокуратора звали Антоний Феликс.
Вольноотпущенник императора Клавдия, брат того самого Палланта, который способствовал возвышению Агриппины и Нерона, Феликс описан Тацитом одной краской: "отличавшийся жестокостью и сластолюбием, раб на троне". Прокуратором Иудеи он стал в 53 году по протекции бывшего первосвященника Ионафана. Жестокость Феликса в отношении местного населения неоднократно становилась причиной серьезных волнений. Его единственным подвигом стал разгром невероятной "армии" зелотов, собранной в пустыне тем самым "иудеем из Египта", с которым Анания, по странному стечению обстоятельств, перепутал Павла. Этот "иудей из Египта" объявил себя чем-то вроде нового Иосии, который разрушит укрепления Иерусалима. Прокуратор убил четыреста его сторонников, еще двести взял в плен и тотчас продал в рабство. Другие бежали в пустыню со скоростью, достойной олимпийцев.
Тацит обвинял прокуратора и в разбоях ради обогащения. Он нанимал сикариев, наемных убийц, вооруженных маленькими кинжалами sica. Такие кинжалы ввели в моду иллирийские пираты, дешево их продававшие. Светоний описывает Феликса как "супруга трех цариц": первая ничем не прославилась, вторая была внучкой Антония и Клеопатры, третья - юная и прекрасная Друзилла - была дочерью Ирода Агриппы I и сестрой Агриппы II. Прокуратор похитил ее у первого мужа, царя Эмесы, с помощью мага Симона. Нисколько не обеспокоившись наличием законного мужа, Феликс тут же женился на похищенной Друзилле.
Когда апостол, прибыв в Кесарию, встретился с прокуратором и протянул ему свои документы, наверное, Феликс проглядывал их без особой радости: и зачем Лисий навесил на него это дело? Но прокуратор был вынужден признать, что трибун иначе поступить не мог. Павлу же Феликс сказал:
- Я выслушаю тебя, когда появятся твои обвинители.
Слова Феликса доказывают, что он понял: Павел необыкновенный человек. Феликс приказал содержать узника в собственном дворце, в кандалах, но оставил ему свободу передвижения внутри дворца. Многие из соратников апостола последовали за ним в Кесарию и устроились в городе.