Когда убивали евреев в Урге, то молоденькая жена Шейнемана, чтобы спасти свою жизнь, согласилась на сожительство с подполковником Сипайловым. Через неделю сам Сипайлов ее удушил. На смену еврейке Шейнеман появилась молодая, пригожая Дуся. Как и откуда он ее достал и принудил к сожительству - не знаю57. Сипайлов любил пображничать и угостить офицеров в отсутствие из Урги генерала Унгерна. Была очередная пирушка, на которой было человек 10 офицеров. Дуся любезно ухаживала за гостями, даря их улыбками и терпя щипки и похлопывания. Когда пили кофе с ликером, Сипайлов исчез. Минут через десять из его спальни раздались характерные сипайловские смешки и голос, призывающий "соратников" полюбоваться на "сюрприз", специально для них приготовленный. Полупьяная компания гурьбой ввалилась в спальню и увидала на кровати Дусю задушенной. С многих сбежал хмель, и они поспешили оставить гостеприимный дом.
В один из первых дней, когда я изображал начальника штаба Азиатской конной дивизии, я был позван к Унгерну и от него получил короткий приказ: "В Маймачене на крыше фанзы генерала Резухина сидит подполковник Лауренц. Он обвиняется в ограблении монгол, в превышении власти, а главное в том, что хотел перетравить всех раненых и больных, находившихся в тыловом госпитале. Дознание произвести в двухдневный срок". Еду в Маймачен. Вхожу в импань и вижу на крыше скорчившуюся большую фигуру со штаб - офицерскими погонами. Ясно было, что это и есть знаменитый Лауренц. Допрашивал Лауренца часа три. Обвиняемый на меня произвел впечатление очень толкового, обстоятельного, спокойно - уверенного в себе человека. На все вопросы отвечал коротко и ясно. Все обвинения легко опровергал ссылкой на свидетелей и директивы, данные ему лично генералом Ун- герном. Самым убедительным доводом было, что при его аресте у него не нашли никаких ценностей. Все, что он ни делал, делал лишь в интересах генерала Унгерна. Фельдшер Логунов, пьяница и дурак, чтобы свалить на кого‑нибудь свои проступки, не постесняется никакими средствами клеветы. За краткостью данного времени не мог опросить фельдшера Логунова и других, находившихся за сотни километров от Урги.
Через два дня представил дознание листах на двадцати. Генерал Унгерн долго, молча мял бумагу в руках и изрек: "Что же, полковник, Вы думаете - я смогу прочесть все здесь написанное?" Я молчал. "Ваше заключение?" Как мог, коротко доложил, что окончательного заключения на дело, не допросив фельдшера Логунова, высказать не могу. Грабежа монгольского населения не усматриваю. Были обычные реквизиции для нужд Азиатской конной дивизии, а не в его, Лауренца, пользу. Денег и ценного имущества у Лауренца при аресте не нашли. Думал ли подполковник Лауренц бежать из дивизии - ничем не подтверждается, но я допускаю, что такая мысль у него была, иначе незачем ему было быть на путях в Хайлар, далеко от тыловых учреждений Азиатской конной дивизии.
Генерал Унгерн внимательно слушал доклад, теребя нервно усы. "Можете идти"… Через день я узнал от прапорщика Степаненко, что подполковник Лауренц расстрелян. Позднее поручик Веселовский мне передавал подслушанный им разговор между генералами Унгерном и Резухиным, суть коего сводилась к тому, что "Лауренц хорошо пожил, хватит с него"… Есаул Макеев в своих воспоминаниях картинно и откровенно описывает его трусливый расстрел Лауренца и свидетельствует, что умер Лауренц мужественно. Его последние слова: "Передайте барону, что я ему служил честно до конца дней своих"… заслуживают глубокого внимания. Доклад Макеева о приведении в исполнение приговора Унгерн выслушал, отвернувшись от него.
Расстрелянного Лауренца никто в дивизии не любил. Его боялись больше, чем "Макарку душегуба" - Сипайлова, так как он был умнее и обстоятельнее последнего. Расстрел подполковника Лауренца произвел на офицеров дивизии сильное впечатление. Всем стало ясно, что у генерала Унгерна нет офицеров, коими он дорожил бы и ценил заслуги, и что жизнь каждого из них для Унгерна - ничто. Какие же побудительные причины заставили Унгерна отдать приказ расстрелять своего верного многолетнего сотрудника? Ответ на этот вопрос мог бы дать только один Унгерн. Есть основание предполагать, что Лауренц хотел сбежать из Азиатской конной дивизии. Унгерну нежелательно было иметь на свободе свидетеля деяний се- меновцев на ст. Даурия за время 1918–1920 гг.
Ургинская контора Центросоюза.
У всех унгерновцев, когда они появились в пределах Монголии, сложился единый взгляд на Центросоюз - в нем засели большевики, но по мере приближения в Урге предвзятое мнение до некоторой степени менялось: они узнали, что в нем укрепилось много и белых. У генерала Унгерна имелся список служащих Центросоюза с отметкой, кто большевик. Список составил бывший служащий Центросоюза, который попал в ряды Азиатской конной дивизии, когда она стояла на Керулене. К его чести нужно отметить, что список с отметками им был составлен верно.
Во главе ургинской конторы Центросоюза, как раньше отмечалось, стоял И. А. Лавров - примечательный человек. Он происходил из дворян Новгородской губернии. Окончил Петроградский университет и поступил на службу в министерство финансов. За 14 лет службы выдвинулся на должность управляющего Иркутской казенной палаты, одной из наиболее ответственных в России. Молодой, энергичный, высококультурный управляющий казенной палаты сразу вошел в культурно - просветительную жизнь Иркутска, пользуясь уважением и признательностью за умение разрешать сложные и запутанные вопросы в местной культурной жизни города, примиряя непримиримое и успокаивая страсти людей. Всегда спокойный, доброжелательный, с находчивым живым умом, ясный и логичный оратор, стоя вне партий и личных интересов, И. А. Лавров был приемлемым и приятным для людей всех положений, взглядов и возрастов.
В мартовские дни 1917 г. - ликование свобод в Сибири, когда сама общественность выдвигала людей на всякие посты - люди Иркутской губернии на должность губернского комиссара выдвинули И. А. Лаврова, несмотря на то, что он был беспартийным, каковым оставался до самой смерти. Он умело вел корабль Иркутской губернии до декабря 1917 г. - до захвата города и губернии большевиками, когда пришлось бежать из Иркутска.
Прибыв в Харбин, И. А. Лавров немедленно принял самое деятельное участие в противобольшевистских организациях, группировавшихся поначалу около генерального консула Г. К. Попова, а потом вошел в группу сибирских областников на Дальнем Востоке и впоследствии возглавлял их. Как только на западе Сибири образовалось правительство адмирала А. В. Колчака и коренная группа сибирских областников во главе с П. В. Вологодским признала единую власть адмирала Колчака, то Лавров распустил группу дальневосточных сибирских областников, поддерживая тем самым единую национальную власть по всей Азиатской России. Сам он ушел навсегда от политической работы и вернулся в Иркутск как мирный рядовой гражданин.
После второго иркутского переворота в 1919 г. Временное правительство ДВР пригласило И. А. Лаврова к работе, но он уклонился, а принял предложение Центросоюза возглавить в Монголии его контору, куда и отбыл. В новом деле, в новой обстановке Лавров проявил себя недюжинным коммерсантом, самых честных правил, и снискал любовь и уважение монгол и дал приют и работу сотне русских беженцев.
По приказу ли генерала Унгерна, или кого‑либо другого, но 9 февраля И. А. Лавров был арестован. Мне об аресте Лаврова стало известно лишь вечером 9–го. Обратился с ходатайством к Резухину, прося его ходатайствовать перед Унгерном за Лаврова, и получил заверение, что не позже утра 10 февраля он будет иметь разговор с Унгерном относительно освобождения Лаврова, так как он сам знает, что арестованный не большевик.
Но последующий вечер изменил в корне обстановку. И. А. Лаврова держали под арестом не в Комендантском управлении, а в одном из домов, занятых под оружейные мастерские. Часов в 8–9 вечера пришли 6–7 казаков - забайкальцев и потребовали, чтобы И. А. Лавров шел с ними, они его доставят к "дедушке". На дворе стояла ночь. Кое - где в домах светился огонь. Казаки вели Лаврова по главной улице Урги на запад. Поравнявшись с домом (кажется, здание Ургинского кооператива), где временно поселился генерал Унгерн, конвой, вместо того чтобы повернуть к дому, окружив арестованного крепким кольцом, повел его дальше в направлении к Гандану. Лавров понял, что его ведут для "вывода в расход", категорически отказался идти дальше и потребовал, чтобы его вели к "дедушке". Казаки не ожидали столь решительного сопротивления и, опасаясь шума против дома "дедушки", ввели его во двор, занятый конвойцами. Лавров сам, не удерживаемый растерявшимися конвойцами, вошел в дом и направился в комнату, занимаемую генералом Унгерном. Запотевшие стекла пенсне не позволили рассмотреть Лаврову, кто находится в комнате, но он услышал грозный окрик: "Кто Вы и по какому поводу без доклада врываетесь в комнату?.."
И. А. Лавров взволнованным, возмущенным и повышенным голосом доложил о незаконности ареста, и что его сейчас без суда и следствия вели на расстрел. Генерал Унгерн любил сильных людей. Голос его утих. "Садитесь!.. Курите!.. Рассказывайте!.." Через час Лавров выходил из дома Унгерна свободным, был отвезен домой на его автомобиле, облеченный полномочиями наладить в Монголии финансы и налоговые ставки.
К. И. Лаврентьев в своих воспоминаниях указывает, что освобождению из‑под ареста Лаврова содействовали три барона - Витте, Фитингоф и Тизенгаузен. Положительно утверждаю, что своему освобождению и жизни Лавров обязан только самому себе и Провидению, которое его хранило.
Впоследствии не раз видели И. А. Лаврова в автомобиле Унгерна, который в добрые минуты любил с умным человеком обменяться мыслями на многие отвлеченные вопросы. Слушатель и оппонент Лавров был отменный, и между генералом Унгерном и им установились очень хорошие отношения.
И. А. Лаврову своим благополучием обязаны секретарь конторы Душенин, чиновник особых поручений Немиров, драгоман Заплавный и многие другие. Члена правления Центрального управления Центросоюза Глазунова выручил из беды К. И. Лаврентьев. С этого времени Центросоюз в Монголии официально не преследовался, но "власти на местах" в тех или иных пунктах громили склады Центросоюза и убивали служащих. Правда, среди служащих были и большевики.
Полковник Н. Н. Казагранди.
К сожалению, лично полковника Казагранди я не знал и не видал, но вел с ним деятельную переписку о снабжении его отряда в Ван - хурэ. Материалы о нем у меня скудные и по памяти устанавливаю все то, что знаю или слышал о нем.
Н. Н. Казагранди происходил из старинного итальянского рода, давно осевшего в России. Перед самой 1–й Великой войной окончил, кажется, Казанский университет и как прапорщик запаса пошел в поход. За время войны был два раза ранен, награжден за боевое отличие всеми орденами, включая орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4–й степени. В чине капитана при развале армии вернулся на Урал. Он один из первых уральских противоболыпевистских партизан. Его партизанский отряд при верховном правителе адмирале Колчаке переименован был в 16–й Ишимский полк.
Во времена отхода Сибирской армии на восток Казагранди командовал дивизией. Во время Красноярской эпопеи - сдачи многих частей на милость большевиков - Казагранди с кучкой верных солдат ушел на северо - восток, но где‑то в районе Киренска был схвачен большевиками, привезен в иркутскую тюрьму, из которой, не ожидая расстрела, сумел бежать на юг и вышел в Монголию в районе оз. Хубсугул.
Осенью 1920 г. в местечке Ханга полковник Казагранди нашел полковника Корюхова с группой солдат. Корюхов раньше знал Казагранди и сейчас же передал ему командование над партизанами, как более достойному и опытному партизану.
Консульский чиновник Улясутайского Русского императорского консульства Кузнецов и местные русские резиденты оказали партизанскому отряду полковника Казагранди всяческое содействие. В отряде был недостаток оружия и патронов. Иркутские казаки уговорили Казагранди сделать налет на п. Шишки. Налет был сделан, но очень неудачный. Пришлось от границы Монголии уходить дальше, и отряд ушел в Хытхыл. В Хытхыле имелся большой склад товаров Центросоюза. Большинство членов хытхылского Центросоюза были просоветские, что дало нравственное основание "тряхнуть" Центросоюз, добыв в нем для отряда продовольствие и теплую одежду.
Полковник Казагранди побывал на многих русских заимках, в том числе и на заимке братьев Сухаревых, где он и познакомился с сотником Сухаревым, у которого был отряд партизан человек 50–60 из забайкальских казаков. Сотник Сухарев изъявил согласие войти в подчинение к Казагранди. В Хытхыле выяснилась ненадежность многих партизан, и полковнику Казагранди пришлось отделить козлов от овец, чем он значительно ослабил свой отряд.
В первое время пребывания полковника Казагранди на территории Монголии ему оказал много неоценимых услуг ветеринарный врач Гей, который заготавливал мясо для России - сначала для Русской императорской армии, затем для адмирала Колчака, а когда в Иркутске установилась власть ДВР, то для нее. Он был чисто русский человек, беспартийный, большой специалист своего дела и при всех режимах делал честно свое дело, но был врагом большевиков по своим душевным качествам и сочувствовал Белому движению, хотя и не порывал связей с властью в России.
В ноябре или декабре 1920 г., когда в Монголии китайские власти, а особенно китайские солдаты стали убивать русских, ван - хурэнские русские резиденты, наслышанные о прекрасном полковнике Казагранди, пригласили его прийти с отрядом на постой и для защиты в Ван - хурэ. Примерно в начале января 1921 г. Казагранди с отрядом в 80–90 человек прибыл в Ван - хурэ.
За короткое время отряд полковника Казагранди в Ван - хурэ значительно пополнился, и ко времени взятия Урги генералом Унгерном у Казагранди было вооруженных, хотя и плохо, до 200 бойцов. Благодаря наличию в Ван - хурэ организованных, вооруженных русских китайский гарнизон не посмел грабить мирное население. Из Ван - хурэ был отправлен отряд в Дзаин - Шаби для предотвращения китайского погрома. Из обоих указанных пунктов китайская администрация и гамины ушли спокойно и благополучно на юг, в Китай.
За это время полковник Казагранди высылал на север в сторону Желтуры мелкие партизанские отряды для сбора сведений, и каждая разведывательная партия приводила все новых и новых добровольцев в отряд. Как только Казагранди уверился во взятии Урги Унгерном, он немедленно послал в Ургу офицера (кажется, числа 10–11 февраля) с выражением полной готовности подчиниться ему, как главнокомандующему и просил помочь вооружить всех его добровольцев и дать теплую одежду. Все просимое Казагранди было послано немедленно: винтовок 200, патронов 50000, теплого китайского обмундирования 250 комплектов.
Пока полковник Казагранди не соприкасался лично с генералом Унгерном, их взаимоотношения были наилучшие. Шла общая согласованная работа, и Казагранди точно выполнял директивы Унгерна. Он высылал уже сильные отряды на север, на границу Руси и эти партизанские отряды наносили чувствительные поражения красным партизанам Щетинкина.
В конце февраля и в марте Унгерн был с инспекторской проверкой в Ван - хурэ, но первые два раза не застал полковника Казагранди - он был в Дзаин - Шаби. Генерал Унгерн оставался довольным тем, что видел в Ван - хурэ и передавал деньги, правда, немного (2–5 тыс. руб.) для отряда.
Первая встреча Казагранди с Унгерном произошла в конце марта, когда туда шли 2–й и 3–й полки после разгрома китайцев у урочища Барун - хурэ вблизи уроч. Ходисын. Унгерн приехал в Ван - хурэ до прихода полков и имел длительную беседу с Казагранди. В начале апреля в Ван - хурэ прибыл Резухин, а за ним вскоре вновь прибыл Унгерн.
Военачальники имели длительное совещание. Все три разошлись расстроенными. Генерал Унгерн уехал в Ургу в самом плохом настроении. Что произошло между начальниками, никто не знал, и каждый из них хранил молчание, но с этого времени Унгерн и Резухин лишь терпели Казагранди.
Одной из причин разногласия послужил ветеринарный врач Гей. У обоих генералов имелись данные, что он находился в постоянной связи со штабом 5–й советской армии в Иркутске - а, следовательно, большевик и подлежит смерти. Полковник Казагранди стоял на другой точке зрения, но не сумел отстоять жизнь семьи Гея. Не знаю, по какой причине Гей с семьей (женой и двумя детьми) оказался в начале апреля в Ван - хурэ, но когда он уехал оттуда, направляясь в Хытхыл, то по пути был настигнут посланцами генерала Резухина, которые ветеринарного врача Гея повесили на придорожной сосне, а семью передушили. Смерть Гея с семьей вызвала искреннее сожаление всех русских резидентов и монгол.
Между Резухиным и Казагранди ухудшились отношения и из‑за добровольцев, кои прибывали в Ван - хурэ, коих Резухин зачислял на пополнение еще не вполне сформированного 3–го конного полка подъесаула Янкова.
Что Казагранди не понравился Унгерну - понятно, но непонятным осталось, что Резухин и Казагранди не нашли общего языка, а со стороны казалось, что они люди одного порядка. Объяснение одно: образцовым офицерам Русской императорской армии, привыкшим к законопорядку, "атамановщина" была чужда. Генерал Унгерн понимал интуицией это и ни одному кадровому офицеру-"несеменов- цу" не дал ни одного ответственного и самостоятельного назначения.
Наряду с опалой Казагранди, представленный им Унгерну авантюрной складки приват - доцент Оссендовский осыпается милостями: получает рысистого верблюда, конвой, деньги и прочие милости. В Урге генерал Унгерн с неделю держал Оссендовского при себе, разъезжал с ним по окрестностям в автомобиле и вел долгие беседы на религиозно - политические темы. Причина милости к "пану" может быть одна - Унгерн знал, что Оссендовский за границей опишет его в ярких красках, достойных кинокартины. Он, конечно, в описаниях выставил себя как храбрейшего из храбрых, умнейшего из умных, но отдал дань и Унгерну на фоне феерической монгольской картины. Генерал Унгерн не ошибся в своих предположениях, если бы прочел "Звери, люди и боги".
Положение в Халхе на май 1921 года.
Власть Богдо - хана в четырех основных аймаках Внешней Монголии как будто бы осуществлялась полностью. Все данные указывали на то, что Китайское правительство в Пекине в данное время отказалось вооруженной силой вернуться в Халху. Правительство Халхи, возглавляемое Манджушри - ламой при содействии русских советников, налаживало внутреннюю жизнь страны. Военный министр Ха- тан - Батор - ван успешно вел формирование монгольских частей войск, получив от генерала Унгерна вооружение и обмундирование из китайских запасов. Правительство Халхи было послушным Унгерну. Все антибольшевистские отряды, находившиеся на территории Внешней Монголии - Халхи, безоговорочно признавали и подчинялись Унгерну. Заканчивалось формирование 4–го Конного полка под командой войскового старшины Маркова.
Ежедневно через границу Монголии с Руси бежали русские люди, спасаясь от ГПУ. Все из бежавших, способные носить оружие, зачислялись на службу в Азиатскую конную дивизию или самостоятельно действующие отряды, увеличивая про- тивоболыпевистские силы. Одной из крупных партий прибыла группа казаков под начальством гардемарина Слюса. Приведенные Слюсом казаки стали ядром 5–й Оренбургской сотни, а Слюс из гардемаринов был переименован в сотники. Из пленных китайских солдат, пожелавших служить у генерала Унгерна, сформирован был конный китайский полк в 4 сотни под командованием майора Ли, при старшем инструкторе войсковом старшине Костромитинове. В китайский полк было назначено 6 русских офицеров и 24 урядника.