* * *
Я долгое время не понимал, что Пушкин - гений. Вот Пастернак - гений. А почему Пушкин? Я все мог разложить по полочкам: в стихах Пушкина гармонический строй, легкость необыкновенная и т. д.
Когда-то я пытался сделать "Декамерон" в стихах. Это, как известно, истории нескольких людей, которые собираются во время чумы и, естественно, разговаривают о чуме, о смерти, и кто как этот уход принимает. Сколько я записывал разных тезисов, соображений: хорошо бы вот это сказать, вот это… Обольщался: может, впервые в мире думаю о жизни и смерти так свежо, по-новому. А потом, что-то меня потянуло, погляжу-ка "Пир во время чумы". Сколько там - девять страничек? Обо всем сказано. Все мои записи, а у меня был уже целый талмуд - строчкой, двумя. Все у Пушкина есть, все. Климат чумы, размышление о том, что есть смерть на миру, что такое катаклизм, и как себя ведет человек в экстремальной ситуации, все это есть у Пушкина. Он так, между прочим, словом или строчкой - все обозначил. Сидел в Болдино, попивая винишко, никуда не выйдешь, разве что на крыльцо. Кругом слякоть, холера. Гений. И выяснилось, что весь мой колоссальный труд, набитый в две огромные папки, был напрасным. Но сравнивать с Пушкиным то, что делаешь, необходимо. Интересно узнать: насколько мы тянем?
* * *
На стихотворения нет сил и времени. Кроме того, в большой форме я знаю примерно, о чем писать. Это потом возникает тысяча конкретных "о чем". А в стихах я не знаю, о чем писать.
* * *
Графоман - это человек, который не может не писать, грубо говоря. Это слово и комплиментарное, и уничижительное одновременно. Оно всякое. Как хочешь, так и трактуешь. Обычно, по молодости, все чего-то пишут, но в определенном возрасте прекращают этим заниматься. А графоман не может остановиться. Главное для него - выявление своей природы. Графоман ценит богатство своего внутреннего мира, считает его интересным для окружающих. Поэтому спешит излить на бумаге то, что в нем горит, кипит. Впервые что-то почувствовал, и ему кажется, что мир этого еще не слышал, не переживал.
* * *
Стихи воспитывают в людях вкус к абсолюту. К тому, к чему человек тянется подсознательно. Ведь поражают даже две строчки Пастернака. У него поэма целая, а ты уже от двух строчек плачешь! Вот почему я и защищаю графоманство. Это, конечно, бич России, но не самый страшный. В любом случае - это форма творчества. Пусть форма творчества маленького паучка, который ничего не может связать путного. Это неважно. Важно, чтобы было стремление. А мы уже близки к тому, что наш народ не хочет ничего, разве что куснуть, ударить, отнять.
* * *
Все называют себя писателями и режиссерами, если имеют хотя бы одну-две вещи. По-моему, даже Твардовский и то не называл себя поэтом, а только литератором. А у нас поэт - профессия. И начинаются торжища и шабаш: быть Союзу писателей, не быть Союзу писателей… Как же бедный Толстой обходился? Как выкручивался Достоевский?
Мои индивидуальные письменные работы пока не имеют очертаний. Я не знаю, во что это выльется, захочется мне этим заниматься дальше или нет. А потом захочется ли кому-то это печатать. Я ведь всегда относился ко всему, кроме основной своей актерской профессии, как к развлечению, которым можно поделиться, если окружающие проявляют интерес. Мне и в голову не придет заваливать редакции рукописями. Что я, Тютчев, что ли? В общем, пока я со своим будущим не определился. Понимаю, что этот период скоро должен кончиться, но пока ничего не предпринимаю, существую довольно праздно. Пережидаю, болею, ленюсь.
2000 г.
* * *
Писать "по мотивам" - такой идеи, как таковой, вначале не было. А вот книжку, которая появилась под нескромным названием "Театр Леонида Филатова", я хотел назвать "Чужие сюжеты". Какой в этом смысл? Кто-то сказал, что вообще все мировые сюжеты исчерпаны, то есть чтобы исчерпать все житейские ситуации, которые только могут возникнуть на земле, по одной версии требуется пять, по другой - тридцать с чем-то сюжетов. Поэтому зачем эти сюжеты сочинять? Они уже давным-давно кем-то придуманы в том или ином варианте, а есть сюжеты, которые у всех на слуху. Из них можно делать не некий повтор, не римейки, а, как бы сказать? Ну, некий другой цветок. Именно отталкивание от того, что ты знаешь, что было в этом сюжете, высекает новую искру. Тебе уже многое не приходится объяснять. Это дает по искусству маленькие сдвиги и по артистике передвижки. Вот поэтому мне казалось, что это дело довольно плодотворное. За позапрошлое лето я налудил две большие пьесы - "Возмутитель спокойствия" и "Опасный, опасный, очень опасный".
* * *
Когда Галина Борисовна Волчек меня спросила: "А нельзя ли сделать какую-нибудь проказу с пьесой Шварца: "Голый король?", я ответил: "Нет, переписывать Шварца я не возьмусь. У меня нет и отваги такой. Это мог бы замечательно сделать Гриша Горин. А я этого не умею. Поэтому сочиню фарсовую, балаганную историю на тему черного пиара, на тему, как умеют воспалять народ. Это будет сознательное, хулиганское, пародийное переложение того жуткого времени, в которое жил Шварц, того эзопова языка, на котором все вынуждены были разговаривать. Поэтому у меня язык, как бы очень форсированный, эмоция прямая и интриги незамысловатые".
* * *
Раньше был мучительный процесс построчного сочинения за письменным столом. Сейчас чаще хожу, наговариваю, иногда выдерживаю текст дней пять, и потом уж записываю.
2001 г.
* * *
Я бы себя презирал, если бы издал свою книгу за свой счет. Правда, у меня нет таких денег. Но если бы были, не тратил бы их на собственное творчество. Книги издают за счет спонсоров, которые сами приходят и предлагают свои услуги. Хотя я при этом испытываю некоторую угнетенность и застенчивость. На Бунина, Лескова и Достоевского никто денег не хочет тратить, а нас, графоманов, издают. Но, с другой стороны - не нахожу в себе сил отказать.
* * *
Название "Сукины дети" следует понимать более широко. На эту тему существует много легенд, одна из которых связана с Фаиной Георгиевной Раневской. Вот говорят: артисты простодушны как дети. Если ты не веришь как ребенок, то ты не можешь сыграть. Это все так. Хорошие артисты должны быть простодушны, хотя скептические времена показывают, что простодушие тоже имеет разные формы. Оно необязательно детское, оно может быть отравлено запасом знания про жизнь. Так вот, Раневская сказала, что артисты - это сукины дети, в таком широком ласковом понимании. Они - дети, но дети испорченные. Ввиду того, что эта книжка носит пестро-театральный характер и написана артистом, я счел возможным вынести такой заголовок, относя это ко всем артистам с нежностью, а к себе - в более жестоких смыслах.
1993 г.
* * *
"Опасные связи" - слишком сюжетный роман, слишком авантюрный. Он, грубо говоря, почти предполагает пьесу. Хотя написан в письмах, дочитать до конца это трудно, но сюжет выловить нетрудно. Потом выяснилось, что мне и сюжет-то не очень нужен, просто как бы толчок от эпохи, как бы от стилизации, а потом уже не важно. Как только окунаешься во взаимоотношения разных персонажей, уже начинаешь думать сам. Какое-то время мне было интересно, чисто литературно. Я никогда не помышляю о какой-то сценической реализации, но, поскольку я когда-то был артистом, то чего-то сочиняя, я, естественно, проигрываю на интонацию. Видимо, поэтому, как сказал мне мой друг Володя Качан, очень легко играть, если следовать за текстом, потому что он железно заинтонирован. Но, с другой стороны, артистам не хватает воздуха, попытка сымпровизировать, нагрузить чем-то иным кончается плачевно.
Роман Шодерло де Лакло в свое время, в XVIII веке, произвел фурор. Делал его артиллерийский офицер, никакой не писатель, и книга считалась по изложению фактов почти аморальной, но вместе с тем там была заложена некая мораль, некое отвращение к происходящему. И я понимал, что эта мораль, применительно к сегодняшнему дню, у де Лакло слабовата. Потом, к давно написанному на чужом языке я отношусь, как к некой наскальной клинописи, это уже знаки, которые нужно расшифровывать.
Мне показалось, что убивать Вальмона не нужно. Что во времена, когда вообще утрачено понятие греха, это чрезвычайно важно. И дело не в огромном количестве женщин, которые поддавались на его обольстительные уловки, хотя это грех, а в том, каким путем осуществлялась атака, и что было потом с жизнью этих женщин. Поэтому я поменял гривуазное название "Опасные связи" на три раза ударенное слово "Опасный, опасный, очень опасный". Мне кажется, это лучше, может, это не принципиально, может, я и заблуждаюсь, может, для кассы было бы выгоднее "Опасные связи", но я как-то мало заботился о кассе.
Мне кажется, это важнее: Вальмон опасен как носитель этой чумы. Чумы того, что все можно, что можно переступать через людей, в данном случае, женщин, переступая через любовь их оскорбленную. Но вообще, если это можно перенести на кальку жизни, тогда это касается всего. Просто история любовных взаимоотношений она как бы ближе, понятней всем. Поэтому появилась такая версия романа. Не первая и не последняя. У одних французов только шесть экранизаций, две знаменитые картины Фриерса "Опасные связи" и Милоша Формана "Вальмон". Каждый выискивает то, что ему кажется важнее.
Но, естественно, увлечение эстетикой - оно почти неизбежно у любого постановщика. Но мне кажется, что важнее не демонстрация костюмов и эпохи, а того, что происходит. Я допускаю, есть тому примеры, как очень малословная пьеса может сообщить очень много. Я, к сожалению, сам человек многословный, поэтому управиться со словами не могу. Мне казалось, что нужно дать артистам проявиться каждому, поэтому пьеса довольно большая по словам. Но, с другой стороны она не самая большая. Это в наше клиповое время кажется, что слова - это уж чересчур. Применительно к Мольеру я очень умеренный писатель, очень умеренный.
* * *
Сюжет сказки Шарля Перро "Золушка". Первая часть традиционная, а во второй - милая Золушка, попав во дворец, превращается в настоящую стерву. Власть, деньги, роскошь сделали из нее отвратительную падаль. Финал будет примерно такой:
Мир движется тихонечко по фазе,
Ступеньки перепрыгивать нельзя.
Из тех же, кто из грязи сразу в князи,
Плохие получаются князья!
Вообще к любой мечте необходимо долго готовиться, что ли. И воспринимать ее, как некое продолжение трудов. Иначе - плохо дело. Вот превратилась замарашка в принцессу. А что дальше? Счастье? Но разве счастье в этой мишуре, в деньгах? Нет, конечно. Оно в гармонии с самим собой, в любви. Только в сказке счастье может быть в деньгах, а в жизни так не бывает.
* * *
Книга вышла. Красивая. Тираж 50 тысяч. Но то ли от того, что время изменилось, и мы стали другими, особой радости я не испытал. Сказать, что я мог бы спастись в писательстве, не будет правдой. Я - человек аудиторный, мне нужен зал, зрители, их реакция. Я не могу работать впрок. Я, конечно, что-то делаю и в кино, и в театре. Работаю у Сережи Юрского в спектакле "Игроки". Это очень интересно, хотя и не дает ощущения собственного дома. Ниша перемогнуться, сохраниться - она есть. Но это, как пережидание зубной боли. А вот как употребить себя во что-то полезное, и если не прозвенеть, то хотя бы сгодиться? Оказывается, человек без этого не может, а жизнь летит, и все так стремительно заканчивается. Если бы можно было сообразить, я бы жизнь свою устроил иначе, придумал бы, но не придумывается…
1992 г.
* * *
Сейчас отдаю литературе все свое время. Это - часть моего заработка. В общем-то в наше время можно жить литературным трудом, хотя многие и жалуются на то, что их забыли. Хотя бывает, что кому-то и не везет. Я не бегаю за издателями. Они сами приходят.
* * *
Сказать, что мы зачитываемся книжками друг друга? Нет. Никто не замечает. Выходит книжка Золотухина, я примерно знаю, что он может написать. Кое к чему отношусь вполне лояльно, кое-что считаю полной белибердой.
"Записки заключенного" Смехова - беллетризированные воспоминания. Там есть с чем спорить. Фактологически или по взгляду. Но сколько людей, столько и мнений, и у каждого своя память. Может быть, нельзя назвать это литературой, но это принадлежность некоего романтического времени. Мне кажется, греха большого в этом нет. Не думаю, что кого-то из соотечественников они должны оскорблять и обижать.
1993 г.
* * *
Все пишут по-разному. Пушкин писал лежа, у него доска специальная была. Я по-другому устроен. Если раньше я садился за стол и выдумывал, то с годами - нахаживаю, надумываю, а когда все сложилось в башке, - сажусь и записываю. И, когда в письме читаешь, уже видно: здесь слишком жидко. Тезис, может быть, хороший, а подготовка к нему жидковата. И стараешься сделать поострее, поэнергичней. Понять-то можно только по тому, что буквами написано, словами. Я пишу почти печатными буквами. Компьютер есть, но я им не пользуюсь, это меня убивает. Когда не мог держать ручку, диктовал жене. А потом пошло потихоньку, учился заново писать.
* * *
Я впервые в жизни ленюсь. Занятия за письменным столом не требуют такого напряжения, как сцена. Хотя, возможно, мне сейчас и нужно расслабление. Я слишком долго жил в напряжении.
Вообще я не могу без какой-либо деятельности. Литературной деятельностью я вынужден заниматься, поскольку нет сил на актерскую. Комедию "Лизистрата" я написал в ожидании операции, когда лежал с искусственной почкой. "Сказ про Федота-стрельца" - в ожидании интересной роли.
Режиссура
Когда, обвенчанный с Удачей,
Я гордо шел от алтаря,
Народ сочувственно судачил:
Зазря, мол, все это, зазря…
Не верят!.. Так или иначе,
Но я на свадебном пиру
"Удачи, родненький, удачи!" -
Себе отчаянно ору.
* * *
Упущено то время, когда можно всерьез прийти в режиссуру. Быть режиссером - не значит сделать одну картину и случайно "попасть". Это нужно превратить в систему, разработать некую эстетику, художественную идею. Но для этого нужна была бы другая жизнь. Так поздно в режиссуру не приходят. Это труд, производство, два-три года на картину, на замысел, на его реализацию, огромное количество задействованных людей, своя команда.
* * *
Я никогда не говорю о себе: "Я режиссер". Ну, реализовал одну идею, которая пришла мне в голову, и в которой я понимаю, как мне кажется, лучше других. Появится другая идея, возможно, будет второй фильм. Увы, у нас страна дилетантов, и уровень планки очень занижен.
* * *
Был период, когда абсолютно все кинулись снимать кино: и артисты, и операторы, и гримеры.
И только один я занимался своим делом. И вдруг позвонил Данелия и предложил снять "что-нибудь"… Нет, если бы лет семь тому назад мне предложили вообще что-нибудь снять, то я бы кинулся с головой в это предприятие. А полтора года назад я о кино не думал. Зачем снимать дилетантские фильмы? Кругом и так много "никчемушек", сбацанных таким примитивным способом, которому можно обучить и зайца. И я неопределенно ответил Гие: "Надо подумать". И отложил это дело в долгий ящик. Для меня важна была идея, что-то такое, о чем я знаю лучше других. И еще, это непременно должно быть что-то личное.
Потом как-то сама собой возникла такая идея, которая постепенно стала обрастать другими, и, наконец, вылилась во что-то целое. И однажды, сев за стол, я за две недели написал сценарий фильма. И, успокоившись, отложил его.
Через год после первого разговора опять позвонил Данелия и спросил: "Ну как? Ты что-нибудь надумал?" - "Да, у меня уже и сценарий в столе лежит". Без излишних проволочек почти сразу же мы запустили картину.
1990 г.
* * *
"Сукины дети" - это киносказка про то, как из сора возникают стихи, и как несчастье делает людей тоньше, лучше, внимательнее, доброжелательнее, просто выше. Фильм нельзя отождествлять с тем, что происходило в Театре на Таганке. В жизни все было гораздо драматичнее…
1991 г.
* * *
Довольно долго я считал картину прошлогодним снегом. Сам сюжет - чиновники, партократия, где все они сейчас? Все попрятались по углам. Но у меня была уверенность, что мы слишком торопимся со всем этим распрощаться. И в итоге она оправдалась: картина вписалась в трагический контекст событий в Литве.
* * *
"Сукины дети"… Это фильм о том, что каждый из нас носит в себе человека. Есть минуты, есть верховные часы, когда человек обязан стать человеком, и в нем проявляется ощущение достоинства:
"Я живу один раз, и что мне все начальники на свете, плевать я на них хотел. Я умру с легкими, полными воздуха, а не так, как они предлагают: сползти к безымянной могиле. Жизнь уникальна. Она все-таки подарок Божий, а не советской власти или правящей партии. И подчиняюсь я только Господу Богу, а не им, с их идеями, доктринами и всем прочим".
1991 г.
* * *
Чиновник, которого я сыграл в "Сукиных детях" - самая плохая роль в сценарии. Там же ни биографии, ничего. Типаж. Просил Олега Янковского. Товарищей просил. Никто моим просьбам не внял. Амбиции были большие, компания звездная. И в последнюю секунду сыграл сам.
* * *
Картину "Сукины дети" многие проецируют на Таганку. К сожалению, я не мог придумать ничего более удачного, чем отъезд режиссера из страны и лишение его гражданства. Если бы я придумал какую-нибудь другую идею, ради которой артисты могли бы пойти на то, на что они пошли в моем фильме, никакой бы связи не угадывалось. Но пришлось использовать реальную ситуацию, придумывая по ее канве фантастическую ситуацию, которой, к сожалению, в жизни никогда и быть не могло. Кроме того, без конкретных людей и собственного жизненного опыта я бы не обошелся. Счастливцев и Несчастливцев - это не более чем маски. Но у меня среди артистов нет плохих людей. В жизни они могут быть разными, но театр обязывает видеть, а значит, и вести себя - иначе.
* * *
Сегодня в стране практически невозможно снимать кино. В условиях инфляции, когда собственную жизнь можно планировать только на два-три вперед не более, это сложно. Начинаешь с энного количества миллионов, а заканчиваешь уже миллиардами. Лопается одна картина за другой, даже не успев начаться.
1993 г.