Философ с папиросой в зубах - Фаина Раневская 4 стр.


Товарищ, которая "всегда разная"

Иосиф Виссарионович Сталин обожал фильмы с участием Фаины Раневской. "Подкидыш" он мог смотреть без конца. По его словам, эта картина поднимала ему настроение на весь день.

Однажды ночью Фаину Георгиевну разбудил звонок. Это был ее хороший знакомый, великий режиссер Сергей Эйзенштейн. Его голос в трубке звучал необычно торжественно и взволнованно:

- Фаина Георгиевна! Вы бы знали! Слушайте меня внимательно. Я только что из Кремля. И как Вы думаете, что сказал о Ваших работах в кино сам Иосиф Виссарионович?!

Оказалось, Эйзенштейн был на одном из знаменитых ночных просмотров в кремлевском кинозале "вождя народов". После сеанса Сталин произнес короткую хвалебную речь:

- Вот товарищ Жаров замечательный актер… Правда, даже если подкрасится, понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду, все равно сразу видно, что это товарищ Жаров. А вот товарищ Раневская ничего себе не наклеивает и все равно всегда разная…

Хулиган Брежнев

Фотографию Леонида Ильича Брежнева Раневская аккуратно вырезала из газеты и повесила у себя дома над кроватью.

Актриса так объясняла свой "верноподданнический" поступок:

- Он такой добрый.

Когда Брежнев вручал Фаине Георгиевне в 1976 году в связи с 80-летним юбилеем орден Ленина, то вместо приветствия, улыбаясь, прошамкал: "А вот идет наша Муля, не нервируй меня!" Раневская со свойственной ей прямотой выговорила главному коммунисту страны за это, погрозив пальчиком: "Леонид Ильич, как вам не стыдно, так говорят только хулиганы и мальчишки!" И что же? Всесильный генсек покраснел от смущения и искренне принес свои извинения великой актрисе. А потом признался, что просто по-человечески очень ее любит.

"Он такой добрый", - не уставала повторять Фаина Георгиевна.

Экскурсия в баню

Главную героиню фильма "Подкидыш" - непоседу Наташу - сыграла 5-летняя Вероника Лебедева. Как она вспоминала много времени спустя, Раневская частенько выходила на съемочную площадку в дурном настроении, капризничала, выражала недовольно своей игрой и игрой партнеров. И отчасти ее нервозность можно понять. На съемках фильма актеры работали в плотном окружении зрителей, так как милиции не удавалось справляться с толпищами зевак. "У меня лично было такое чувство, что я моюсь в бане, и туда пришла экскурсия сотрудников из Института гигиены труда и профзаболеваний", - язвила Раневская, описывая съемки "Подкидыша".

Исторические бусы

Режиссеру фильма "Подкидыш" Татьяне Лукашевич приходилось мириться с капризами гениальной актрисы. Как рассказывала Вероника Лебедева, однажды, когда Раневская была сильно не в духе, Лукашевич даже обратилась за помощью к маме девочки, постоянно сопровождавшей ее на съемках. "Подойдите, пожалуйста, к Фаине Георгиевне и скажите, что она сегодня хорошо выглядит! Иначе Раневская точно сорвет мне съемки", - взмолилась кинорежиссер. Добрая женщина подошла к великой актрисе и сделала ей комплимент. Как всегда расстроенная чем-то, Раневская в ответ лишь снисходительно кивнула ей: "Спасибо, милочка, мне очень приятно". И тут Фаина Георгиевна случайно заметила у женщины на шее бусы - это была обыкновенная стекляшка, бижутерия, красная цена которой в воскресенье на базаре - три рубля. Однако Раневской вещица так понравилась, что она непременно захотела ее заполучить. Актриса заявила не терпящим возражения тоном: "Б-буду сниматься только в этих бусах!"

Ну, что тут было поделать? Капризов Раневской на съемочной площадке боялись как чумы. Мама Вероники, не раздумывая, сняла с шеи бусы и отдала их великой актрисе. И теперь Леля в фильме щеголяла только в них. Так эти обыкновенные бусы вошли в историю.

Спекулянтка Муля

Летом 1941 года Раневская вместе с семьей Павлы Вульф уехала в эвакуацию в Ташкент. Они поселились в частном доме. Жилось в Ташкенте трудно и голодно, несмотря на то, что актерам полагались продуктовые пайки. Фаина Георгиевна снималась в массовке в кино - пыталась хоть что-то заработать. Но денег все равно катастрофически не хватало. Однажды, когда они с Павлой Леонтьевной остались совсем без средств, Раневская решила продать чего-нибудь из одежды и понесла вещи в комиссионный магазин. Ей бы отправиться на барахолку, где обычно и сбывали такой товар, но Раневская хотела, чтобы все было по закону. Однако у входа в комиссионку к ней подскочила бойкая "перекупщица", предложившая приобрести вещи по более выгодной цене, чем дадут в магазине. И Раневская в "приступе предприимчивости" согласилась. Но едва она достала товар из сумки, как рядом с ней сейчас же материализовался страж порядка: молодой узбек-милиционер. И "спекулянтку" на глазах многочисленных зевак повели в отделение. Сгорая от стыда, Раневская изо всех сил старалась делать вид, что они со служителем порядка просто идут куда-то вместе и при этом непринужденно по-дружески общаются.

- Он идет решительной, быстрой походкой, - рассказывала Раневская, - а я стараюсь поспеть за ним, попасть ему в ногу и делаю вид для собравшейся публики, что это просто мой хороший знакомый… Но вот беда: ничего не получается, - он не очень-то меня понимает, да и мне не о чем с ним говорить. И я стала оживленно, весело произносить тексты из прежних моих ролей, жестикулируя и пытаясь сыграть непринужденную приятельскую беседу…

Но несносная толпа детишек бежала за ней следом по тротуару и в упоении кричала: "Мулю повели! Смотрите, нашу Мулю ведут в милицию!" "Представляете, они радовались, они смеялись, - с негодованием восклицала Раневская. - Я поняла: они меня ненавидят!"

И заканчивала рассказ со свойственной ей гиперболизацией и трагическим изломом бровей:

- Это ужасно! Народ меня ненавидит!

Правда, благодаря такой народной "ненависти", милиционер тут же отпустил ее восвояси.

У каждого свой Муля

Именно здесь, в Ташкенте, во время войны Фаина Георгиевна познакомилась с великой Ахматовой. Впоследствии их с Анной Андреевной связали долгие годы преданной и нежной дружбы.

Раневская относилась к великой поэтессе с большим почтением и любовью. Называла ее "Раббе" или "Раббенька" (от слова "раввин") - за мудрость, понимание, отзывчивость. В своем дневнике Фаина Георгиевна писала: "Любила, восхищалась Ахматовой. Стихи ее смолоду вошли в состав моей крови". Биограф Анны Андреевны Анатолий Найман писал: "Почтение Раневской к Ахматовой было демонстративное, но не наигранное…" Она говорила своим "рыдающим басом с характерным очаровательным заиканием, что больше всех на свете чтит двух людей: "А-ханночку Андреевну" и "А-хантона Павловича", обоих боготворит, оба гении…"

Как-то об Ахматовой Раневская сказала с жалостью: "Анна Андреевна была бездомной, как собака".

…Ахматова часто приглашала Раневскую погулять вместе по Ташкенту, они бродили по рынку, по старому городу, подолгу беседовали. Но как-то их философское уединение нарушили несносные дети. Узнав Раневскую, они бросились за ней следом и хором стали громко выкрикивать опостылевшую ей фразу: "Муля, не нервируй меня!" Фаина Георгиевна вышла из себя - она была уверена, что в забытом Богом Ташкенте никто уж точно не нарушит ее покой. "Это очень мешало мне слушать Анну Андреевну. Я остро ненавидела роль, которая принесла мне популярность", - рассказывала Раневская. Но Анна Андреевна успокоила ее: "Не огорчайтесь. У каждого из нас есть свой "Муля". Фаина Георгиевна поинтересовалась: "А что у вас "Муля"?".

- Это мои "Мули", - сказала Анна Андреевна и произнесла знаменитые строки:

Сжала руки под темной вуалью
"Отчего ты сегодня бледна?"
- Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру".
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру".

Дуэль нашего времени

"В Ташкенте Ахматова рассказала Раневской свою версию лермонтовской дуэли. По-видимому, Лермонтов где-то непозволительным образом отозвался о сестре Мартынова, та была не замужем, отец умер. По дуэльному кодексу того времени (Ахматова его досконально знала из-за Пушкина) за ее честь вступался брат.

"Фаина, повторите, как вы тогда придумали", - обратилась она к Раневской. "Если вы будете за Лермонтова", - согласилась та. - Сейчас бы эта ссора выглядела по-другому… Мартынов подошел бы к нему и спросил: "Ты говорил, - она заговорила грубым голосом, почему-то с украинским "г", - за мою сестру, что она б…" Слово было произнесено со смаком. "Ну, - в смысле "да, говорил", - откликнулась Ахматова за Лермонтова, - б…" - "Дай закурить, - сказал бы Мартынов. - Разве такие вещи говорят в больших компаниях? Такие вещи говорят барышне наедине… Теперь без профсоюзного собрания не обойтись…" (А. Найман)

Агент Дантеса

Фаина Георгиевна вспоминала: "Ахматова не любила двух женщин. Когда о них заходил разговор, она негодовала. Это Наталья Николаевна Пушкина и Любовь Дмитриевна Блок. Про Пушкину она даже говорила, что та - агент Дантеса.

Когда мы начинали с Анной Андреевной говорить о Пушкине, я от волнения начинала заикаться. А она вся делалась другая: воздушная, неземная. Я у нее все расспрашивала о Пушкине… Анна Андреевна говорила про пушкинский памятник: "Пушкин так не стоял".

…Мне думается, что так, как А. А. любила Пушкина, она не любила никого. Я об этом подумала, когда она, показав мне в каком-то старом журнале изображение Дантеса, сказала: "Нет, Вы только посмотрите на это!" Журнал с Дантесом она держала, отстранив от себя, точно от журнала исходило зловоние. Таким гневным было ее лицо, такие злые глаза… Мне подумалось, что так она никого в жизни не могла ненавидеть.

Ненавидела она и Наталью Гончарову. Часто мне говорила это. И с такой интонацией, точно преступление было совершено только сейчас, сию минуту".

С Пушкиным на дружеской ноге

Раневская любила пересказывать случай, о котором поведала ей Анна Ахматова:

- В Пушкинский дом пришел бедно одетый старик и просил ему помочь, жаловался на нужду, а между тем он имеет прямое отношение к Пушкину.

Сотрудники Пушкинского дома в экстазе кинулись к старику с вопросами, каким образом он связан с Александром Сергеевичем?

Старик гордо объявил:

- Я являюсь праправнуком самого Фаддея Булгарина.

Прополка сорняков в поэзии

Однажды Анна Андреевна Ахматова рассказала Раневской о том, как в январе 1940 года ей с огромным трудом удалось опубликовать позже ставшее хрестоматийным стихотворение:

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен.
На радость всем и мне.

В том же сороковом году стихотворение Ахматовой должны были прочитать по радио. Но, казалось бы, невинные строки вызвали негодование советских цензоров и послужили основанием к запрету эфира. Секретарь Ленинградского обкома по пропаганде товарищ Бедин написал на экземпляре стихотворения Ахматовой свою краткую резолюцию: "Надо писать о полезных злаках, о ржи, о пшенице, а не о сорняках".

А тем более не о вредоносной плесени.

Всенародная бабушка

Раневская дружила с великолепной актрисой Татьяной Пельтцер, во многом похожей на нее: такой же одинокой, безмужней и бездетной, волей судьбы и режиссеров ставшей "вечной бабушкой экрана", и такой же остро-злой на язык.

Раневская также почти всю жизнь, лет с двадцати, играла старух. Но своим ампула комической бабули, в отличие от Пельтцер, очень тяготилась, все время доказывая, что она серьезная драматическая актриса.

А познакомились две "всенародные старухи" так.

Однажды вдова Михаила Булгакова Елена Сергеевна решила устроить у себя на квартире новогодний карнавал. В числе других знаменитостей пригласила и Раневскую, предупредив, что вход без маскарадных костюмов строго воспрещен.

Фаина Георгиевна, не напрягаясь по этому поводу, пришла на карнавал в своем повседневном сереньком клетчатом пиджачке и юбке, что, впрочем, не сильно расстроило хозяйку. Пожурив Раневскую для проформы, Елена Сергеевна тут же выдала актрисе наряд какой-то сказочной колдуньи: накидку со звездами, пышную шляпу… И другие гости тоже щеголяли в ярких карнавальных костюмах. Здорово напугали всех, опоздавшие на праздник, Славы - Рихтер и Ростропович. Они медленно вползли в комнату в обличье крокодилов - по блату в кукольном театре Сергея Образцова им смастерили бесподобные костюмы злобных рептилий с зеленой пупырчатой кожей и с когтистыми лапами.

Фаина Георгиевна рассказывала, что особенно всех восхитило явление перед полуночью актрисы, всю жизнь играющей старух. Все лежали от смеха, увидев ее. Она пришла в невообразимом костюме под названием "Урожай": колосья торчали из венка во все стороны, платье было увешано баранками разного размера и цвета. Баранки-бусы украшали шею, баранки-серьги были в ушах, и даже одна болталась на носу…

- Я только что с сельскохозяйственной выставки. Первое место во всесоюзном конкурсе мое! - закричала старуха.

Раневская вспоминала: "Я тогда подумала: "Пельтцер - гениальна!" А это, конечно, была она - другой такой старухи у нас нет.

Тогда было голодное послевоенное время - еще не отменили хлебные карточки, и Татьяну хотелось тут же начать обкусывать. Насмеялись мы на целый год".

Гениальная отсебятина

Раневская до обидного мало сыграла в кино. Всего 23 роли на экране - и почти все эпизоды. Не имея выбора, великая актриса вынуждена была соглашаться на далеко не самые выгодные предложения режиссеров. Фаина Георгиевна выходила даже в камео (маленькая постановочная роль звезды, которая зачастую изображает в фильме саму себя. - Ред.).

"Пропищала - и только", - писала Раневская о своем творческом пути в кино. Глубоко драматическая по сути актриса играла лишь комедийные, характерные, второстепенные роли. Но каждая из этих ролей, каждая реплика персонажей Раневской, чаще всего придуманная самой Фаиной Георгиевной, запоминается надолго.

В сценариях некоторых фильмов роль для великой актрисы Раневской вообще отсутствовала. Поэтому ей приходилось с нуля "лепить" образ своей героини и самой сочинять для нее текст. Так было в 1937 году на съемках фильма "Дума про казака Голоту" по мотивам повести Аркадия Гайдара "Р. В. С.". Режиссер Игорь Савченко честно признался: "Фаина Георгиевна, должен извиниться, но роли, собственно, для вас нет. Однако очень хочется видеть вас в моем фильме. В сценарии есть поп, но если вы согласитесь сниматься, могу сделать из него попадью". Актриса с готовностью ответила: "Ну, если вам не жаль вашего попа, можете его оскопить. Я, конечно, согласна".

Единственное, на чем Фаина Георгиевна настояла - ее героиня попадья не должна быть бессловесной. Режиссер согласился. Если бы знала Раневская, что на экране ей придется разговаривать только с птичками и свинками!

На следующий день ранним утром актриса была уже в павильоне, готовая для кинопроб. Игорь Савченко попросил Фаину Георгиевну постараться придать ее персонажу какие-то гротескные черты. Грим и костюм попадьи, которых Раневская немало сыграла в молодости в провинциальных театрах, по просьбе актрисы дополнили потрепанным ридикюлем, который она непрестанно теребила, то открывая, то закрывая.

Игорь Андреевич поставил перед актрисой клетку с канарейками и сказал: "Ну, а теперь говорите с ними, говорите все, что вам придет в голову, импровизируйте". Обернувшись к осветителям, режиссер распорядился: "Дайте свет!"

Пока ставили аппаратуру, Фаина Георгиевна мгновенно придумала текст. Она сунула палец в клетку и обратилась к птичкам со словами: "Рыбы мои дорогие, вы все прыгаете, прыгаете, покоя себе не даете". А тем временем оператор снимал весь этот монолог на пленку…

Потом режиссер подвел актрису к закутку, где стояли свинья и поросята, и попросил: "Ну, а теперь побеседуйте с хрюшками". И Раневская произнесла тут же выдуманный текст: "Ну, детки, детки вы мои родные, кушайте на здоровье!.." Поросята довольно захрюкали. А вся киногруппа схватилась за животы от смеха. Савченко крикнул: "Стоп!"

Это был редчайший случай в истории кинематографа, когда первая кинопроба так и вошла без изменений в фильм.

Назад Дальше