Узнав от разведки о том, что в Петсамо находятся транспорты, Егоров принял решение проникнуть в гавань и уничтожить их там. Учтя нашу ошибку, он имел на корабле финскую подробную карту и благополучно прошел узкий фиорд.
В гавани на якоре стояли два транспорта, около них находилось несколько противолодочных кораблей. Несмотря на навигационные трудности и на стесненность маневренного пространства, Егорову удалось занять позицию для стрельбы и выпустить торпеды по обоим транспортам. Но в критический момент он столкнулся с непредвиденным обстоятельством: во время залпа выявилась неисправность системы, которая должна была компенсировать излишнюю плавучесть в носовой части корабля, возникающую при выходе торпед из аппарата. Лодка всплыла, показала над водой рубку и была тотчас же обнаружена противником. С берега и с кораблей на нее обрушился ураган артиллерийского и пулеметного огня. Кое-как справившись с плавучестью, лодка скрылась под водой и стала уходить из фиорда. Но преследование ее началось мгновенно. Вскоре от взрыва глубинных бомб она потеряла управление, заклинило гребной вал. Одновременно в отсеках погас свет, кое-где лопнули аккумуляторные баки - лодка стала тонуть. На миг от грохота взрывов "заклинило" и сознание у людей. Только одна мысль сверлила мозг: "Конец!".
Под килем, по карте, глубина втрое превышала предельную. Но случилось чудо. Лодка ударилась о грунт и вдруг с креном остановилась. Зайчик электрического фонаря скользнул по борту и остановился на глубиномере. Глубиномер показал отметку 45 метров. Значит, подводная лодка упала на вершину подводной скалы. Это была спасительная глубина: ожидаемая беда миновала; еще несколько метров в сторону - и такого счастья не случилось бы.
Меж тем противник продолжал оглушительное бомбометание. Чтобы не выдать себя шумом, в лодке остановили все механизмы.
Преследование прекратилось. Люди понемногу пришли в себя, и через четыре часа, устранив неисправности, сняли лодку со скалы и незаметно для противника благополучно вышли из фиорда.
Рассказ Егорова и его выводы заставили задуматься. Он убежденно доказывал, что дальнейшие заходы наших лодок в порт Петсамо становятся нецелесообразными. Впрочем, всем и так было ясно, что риск, которому подвергались подводные лодки, был слишком велик. Стесненная обстановка в фиорде очень затрудняла маневрирование подводного корабля. К тому же противник за последнее время значительно усилил противолодочную оборону в этом районе. Но все же было принято решение не закрывать район для действия наших лодок ввиду большой его важности для противника, а следовательно, и для нас.
Командир соединения капитан 2-го ранга Николай Игнатьевич Виноградов, провожая нас в море, рекомендовал мне, по крайней мере в первую неделю, в Петсамо не заходить. В остальном же он полагался на мое умение разбираться в обстановке и позволял действовать по своему усмотрению. 28 сентября вечером мы снялись со швартовов и вышли в открытое море.
Все, что произошло с нашими товарищами, естественно, оказало на людей какое-то действие. Меня очень волновал вопрос, с каким настроением экипаж выходит в море. Наша лодка стояла у пирса по соседству с лодкой Егорова, и егоровцы, конечно, без утайки рассказывали нашим ребятам о походе во всех подробностях. И очень могло быть, что кое-кто из членов экипажа чувствовал себя сейчас не очень уверенно. Присматриваясь к людям во время перехода, я убедился, что некоторые из них действительно были неспокойны. Но, во всяком случае, никто не высказывал мрачных мыслей насчет наших перспектив. А были и такие, как, например, Смычков. Они предлагали ворваться в гавань противника сразу же по прибытии в район действия. Уж очень хотелось им вернуться на базу с победой. Признаться, я хорошо понимал этих людей и сам готов был пойти на это, но мне по должности полагалось сдерживать свои чувства и не поступать легкомысленно. Командир не имеет права руководствоваться одним желанием. Одного этого слишком недостаточно для успеха. Тем более в такой сложной обстановке, что ожидала нас.
Как и в предыдущем нашем походе к порту Петсамо, мы вышли на позицию и начали поиск противника. Первая неделя, как и в прошлый раз, прошла в бесплодном и напряженном ожидании. Казалось, все притаилось и выжидает. А внешне будто и не было вовсе ни войны, ни немецких кораблей. Однако мы отлично знали, что немцы интенсивно готовятся к осеннему наступлению на Мурманск и в последнее время значительно увеличили через порт Петсамо морские перевозки.
Длительное ожидание и неизвестность очень утомляли и нервировали людей. Я это видел, но сделать ничего не мог.
Но вот в начале второй недели нашего пребывания в море я, изрядно вымокнув на мостике, спускался к себе вниз. Проходя мимо радиорубки, по привычке заглянул туда и увидел, что Лебедев принимает и быстро записывает радиограмму.
- Что там? - спросил я. Лебедев, не отрываясь от наушников, кивнул мне на записанный текст.
В районе острова Вардё в шестнадцать ноль-ноль обнаружен конвой противника, идущий курсом зюйд, прочел я.
Бросившись к штурманскому столу, я взглянул на карту, нашел указанный в радиограмме район и, проведя мысленно от него линию на зюйд, понял, что конвой идет на нас.
Вот оно, начинается! Теперь надо точно определить, когда он придет к нам. Простой расчет показал, что противник подойдет к Петсамо не раньше четырех часов утра. Значит, мы еще успеем закончить зарядку аккумуляторной батареи и часа за два выйти навстречу конвою.
Пока шла зарядка, экипаж готовился к предстоящей атаке. С офицерами мы разработали предварительный план нападения на конвой. В этот план были затем посвящены и остальные члены экипажа.
Зарядку аккумуляторов проводили по форсированному методу и закончили раньше срока. В 24.00 взяли, курс на место предполагаемой встречи с конвоем. Пройдя немного в надводном положении и продолжая двигаться в том же направлении, погрузились на перископную глубину, чтобы иметь возможность прослушивать горизонт и не обнаруживать себя раньше срока.
Через полтора часа подошли к входу в порт Петсамо и стали ждать.
Ночь. Команда отдыхает. Только одна смена сосредоточенно несет вахту. Прижавшись левым плечом к борту в боевой рубке, застыл рулевой. Он прибыл на лодку всего две недели назад.
- Лево руля, пятнадцать градусов, - командует вахтенный офицер в центральном посту, когда подходит время ложиться на обратный курс.
- Есть лево руля, пятнадцать градусов, - быстро повторяет рулевой. Он перекладывает рукоятку контроллера в сторону и докладывает:
- Лодка катится влево.
- Ложиться на курс вест! - слышится команда офицера.
- Есть ложиться на курс вест!
Лодка легла на курс вест.
- Так держать!
- Есть так держать! - в последний раз повторяет рулевой, и снова в лодке тишина, которая прерывается лишь слабым убаюкивающим свистом воды, обтекающей борт, однотонным гудением гирокомпаса да шумом электрических рулевых приводов.
В гидроакустической рубке, нагнувшись, притаясь, внимательно и непрерывно прослушивает горизонт акустик Облицов. Медленно вращая маховик компенсатора, он на слух, затаив дыхание и сощурив глаза, ищет характерные шумы противника.
В подводном положении вахта акустика является самой ответственной. Чтобы в этот час, среди многочисленных звуков, наполняющих море, различить шумы противника, нужны отменный слух и огромное внимание.
Акустик Облицов еще новичок в этом деле и не успел как следует развить слух. Наш лучший акустик старшина Лебедев незадолго перед этим нес над водой трудную радиовахту, и сейчас он должен спать, чтобы хорошо следить за морем уже во время боя. Лебедеву приходится трудно, по сути дела он работает за двоих. И так будет до тех пор, пока Облицов не приобретет необходимый опыт.
Проходит час, другой, третий. Противника нет. Подождали еще некоторое время. Стало ясно, что конвой прошел незамеченным, не смогли его обнаружить.
По всей вероятности, корабли шли с большей скоростью, чем та, которую определил самолет-разведчик, и если это так, то они прошли в порт намного раньше того времени, которое рассчитали мы.
Транспорты находились сейчас в порту. Эта версия казалась убедительной, и коль так случилось, нам оставалось одно: прорваться в порт и атаковать противника там, не дать ему возможности разгрузиться. С этими невеселыми мыслями я лег отдыхать.
В девять часов утра я выслушал доклад штурмана относительно нашего местонахождения и отдал приказ продолжить курс прямо в порт Петсамо.
День был солнечный, но ветреный. Белые барашки, бегущие от берега, маскировали бурун, образующийся от появления перископа на поверхности моря. Это позволило нам всплыть под перископ, не боясь особенно, что нас обнаружат с берега.
По кораблю объявлен ранний завтрак. Разговоров не слышно. Все думают о предстоящем бое, о том, что ждет нас в ближайшие часы и минуты.
- Пришли в точку! - докладывает штурман.
Лодка ложится на курс зюйд и серединой узкого прохода идет в самое логово врага - бухту Лиинахамари.
Пока есть время и чтобы как-то отвлечься, я решил пройти по отсекам, посмотреть, что там делается, поговорить с людьми.
У всех еще свежи в памяти наши приключения во время первого похода в Петсамо. Не исключено, что некоторые без особого энтузиазма сейчас идут туда. Вот с такими-то и очень важно сейчас поговорить. Первым мне попался Николай Матяж.
- Ну что, торпедист, не растеряешься? - спросил я.
- Зачем теряться, товарищ командир, от этого совсем плохо бывает. Теряться нельзя.
Открытый взгляд его немного раскосых черных глаз убедил меня, что говорит он то, что думает в эту минуту.
В другом отсеке ко мне подошел старшина группы Электриков Борис Мартынов.
- Мы в Петсамо идем по приказанию, товарищ командир?
- Нет, а что? - ответил я вопросом на вопрос.
- Да я так просто…
- Боитесь? - В моем вопросе не было упрека.
Я спросил не как командир, а просто, по-товарищески.
Он признался, улыбаясь своей открытой и широком улыбкой:
- Как вам сказать? Немного страшновато.
Что ж, удивляться таким словам не приходилось, ситуация в самом деле была не из веселых.
Чтобы как-то подбодрить Мартынова, я шутливым тоном сказал:
- Мы ведь вместе. Ничего страшного.
- Это верно, товарищ командир. Вместе-то не так страшно, и не это главное. Главное - застать бы кого-нибудь там… Чтобы игра свеч стоила, - Мартынов сказал это уже совсем другим, повеселевшим голосом.
Короткие беседы убедили меня в том, что люди настроены все же довольно решительно, не подведут.
Я поднялся в рубку.
- Через десять минут входим в фиорд, - доложил Щекин.
- Следить за счислением, через полчаса всплывем под перископ, определим наше место, - ответил я ему.
Посты противника не должны были обнаружить нас в середине фиорда, они находились на входных мысах и на внутреннем берегу залива.
Время тянулось мучительно долго. Трудно принять боевое решение, но еще труднее его выполнить. Это я хорошо понял только во время войны. Вот и сейчас казалось, что еще что-то не сделано для того, чтобы до минимума снизить степень риска, и от сознания этого было как-то не по себе. Все механизмы, которые можно было перевести на ручное управление для снижения шума, были переведены. Даже регенерация воздуха была остановлена.
Разговоров не слышно. Люди притаились на своих боевых постах. Лица у всех сосредоточены. Нетрудно было видеть, что каждого занимала только одна мысль: чем все это кончится?
Общая цель и общая опасность сближали людей, они лучше понимали друг друга. И мне казалось, что только сейчас я по-настоящему узнал их. Такими, как сейчас, я никогда раньше их не видел. Война была хорошей проверкой людей. В мирное время я не раз задумывался, но не мог уверенно сказать, годен ли я для войны, смогу ли выдержать испытания, сумею ли подавить в себе присущие всем людям слабости, сумею ли оправдать свое назначение? То, что сейчас ожидало нас, должно было стать очень серьезной пробой моральных и физических сил нашего экипажа…
Штурман то и дело смотрел на часы. И я тоже. Дальнейшее ожидание момента всплытия становилось уже невыносимым. Все стремились чем-то заняться. Нам явно недоставало выдержки. Мне хотелось подняться в рубку и осмотреться в перископ раньше времени. Сдерживало лишь сознание того, что именно здесь, как нигде, нужна выдержка, и я ждал, мучительно борясь с собой. Годами воспитывается это качество у командира-подводника, и не столько годами, сколько опытом. Все действия командира в бою должны быть подчинены здравому смыслу и расчету, но какой ценой это дается!
Между тем подводная лодка, крадучись, медленно углублялась в фиорд. Стрелка корабельных часов равнодушно подходила к назначенному моменту. Наконец наступило время всплыть. Боцман, исполняя команду, быстро раскрутил штурвальные колеса горизонтальных рулей и переложил рули на всплытие. Стрелка глубиномера сдвинулась с места и, набирая ускорение, поползла к цифре шкалы, отмечающей перископную глубину.
Я находился в рубке. Взгляд мой был прикован к контрольным приборам. Стрелка глубиномера остановилась на заданной глубине. Я с силой, больше чем достаточной, нажал электрическую кнопку, и перископ с шумом пошел вверх. Шум был обычный, но в эту минуту он почему-то остро резал ухо.
Мы больше всего опасались, как бы еще какое-нибудь течение не отнесло нас к берегу, как это было в первый раз, поэтому, быстро осмотревшись в перископ, я прежде всего определил наше место и расстояние на глаз относительно берегов и сообщил необходимые данные штурману для прокладки пеленгов на карте.
Справа и слева от нас в двух или трех кабельтовах возвышались обрывистые, двухсотметровой высоты, угрюмые скалистые берега. Ощущение было такое, будто мы находимся в глубоком ущелье. Фиорд среди таких громадных берегов казался еще более узким, чем он был на самом деле. Впереди выступал почти отвесный темный мыс. За этим мысом находилась гавань. На этот раз действительно место подводной лодки почти совпадало с расчетным.
Погрузившись на глубину, теперь более уверенно, но по-прежнему осторожно, мы продолжали свой путь туда, откуда можно было и не вернуться.
Прошло еще полчаса. Сейчас нетерпение вызывалось больше любопытством, чем тревогой. Я думал о том, что мы увидим в гавани, уже мало заботясь о последствиях. Из-за мыса открылась гавань. Теперь нельзя медлить.
- Аппараты - товсь! - скомандовал я, лихорадочно осматривая открывающуюся линию причалов. - Ни одного корабля! Неужели опять неудача? Меня охватывает злость, но надежда еще есть, так как вся гавань еще не открылась. Виден только ее южный берег: пустой причал, немного в стороне от него, на возвышенности, белая гостиница. По рассказам разведчиков, здесь живут немецкие офицеры. И вдруг кровь приливает к голове; у открывшегося вдруг западного причала, тесно прижавшись друг к другу штевнями, стоят два транспорта: один с белой палубной надстройкой - товаро-пассажирский, другой - грузовой. На гафелях красные флаги с черной свастикой в белом круглом поле.
- Транспорты! - крикнул я.
Не отрывая глаз от перископа, приказываю ложиться на новый курс. Лодка делает циркуляцию вправо. Крест нитей в поле видимости перископа медленно наползает на нос переднего транспорта…
- Пли!
Прицельная линия коснулась носа второго транспорта.
- Пли!
Два сильных толчка. Это из аппарата вышли торпеды, и тут же по курсу, как голубые стрелы, следы торпед пересекли поверхность воды.
Дело сделано, теперь - назад. Скорей назад. Нельзя терять ни секунды.
- Право на борт, средний ход. Погружаться на глубину! - летят одна за другой команды.
Точно срабатывают механизмы под энергичными руками исполнителей. Надо как можно скорее уйти на глубину, лечь на обратный курс.
"Скорей, скорей!" - в голове одна мысль. Смычков не отрывает глаз от контрольных приборов. Он чувствует ногами поведение корабля. Время от времени правой рукой делает своеобразные знаки - "команды". Их может понимать только Тюренков, он внимательно следит за каждым движением своего командира, одной рукой ловко управляет реостатами помп, другой безошибочно открывает или закрывает нужный клапан на магистралях. В эти напряженные минуты он напоминает виртуозно играющего пианиста. В сложном лабиринте трюмной водяной системы уверенно и быстро направляет потоки воды по нужным каналам. Растеряйся он и открой тут же рядом расположенный, такой же по виду клапан - и все будет испорчено.
- Лодка погружается! - тяжело дыша от недостатка воздуха, докладывает боцман Хвалов, управляющий рулями глубины.
- Загнали наконец, - облегченно вздохнув, говорит Смычков, чувствуя, как лодка послушно идет на глубину.
В центральном посту снова стало тихо. Но вот до нашего слуха донеслись два глухих взрыва. И почти сразу же словно кто-то охотничьей картечью обсыпал корпус лодки. Это нас настигла взрывная волна.
- Наши торпеды, - услышал я голос мичмана Иванова из первого отсека.
И хотя все понимали отлично, что борьба еще не кончилась и еще неизвестно, как все обернется, но это была победа. В отсеках раздались ликующие голоса, люди были возбуждены.
Лодка легла на обратный курс, я приказал увеличить ход до среднего. Конечно, было бы лучше увеличить его до полного, но на это я не мог решиться: неизвестно, что ждет нас впереди, нужно экономить электроэнергию.
Шло время, а преследования не было. Возбуждение немного спало. Уже слышались разговоры о том, что мы, видимо, отделаемся очень легко, что наш удар был настолько внезапным для противника, что он до сих пор не может прийти в себя и собраться с силами Для контрудара. Матросы шутили по поводу того, что слишком переоценили ожидаемую опасность. Черт-де оказался не таким уж страшным, каким мы сами размалевали его в своем воображении. Те, что раньше держались нарочито бодро, теперь кичились этим, другие, которые не сумели тогда скрыть своей робости, сейчас скромно отмалчивались. Но настроение у всех заметно поднялось. Стало даже шумно, но я умышленно не препятствовал этому. Подымающееся настроение придавало людям новые силы, которые могли понадобиться, кто знает, быть может, в самое ближайшее время.
Лично я не разделял общего веселья. Мне было хорошо известно, что противник в Петсамо достаточно опытный. Ему уже приходилось иметь дело с советскими подводными лодками, и я считал, что молчание это неспроста. В гавани, безусловно, были какие-то средства для преследования нашей лодки, в перископ я не обнаружил их, да и некогда было заниматься их поисками. Но они могут появиться. И где, интересно, мы будем в это время? Вот какие вопросы волновали меня в эти минуты.
Я не высказывал вслух своих сомнений, чтобы не нарушать короткую передышку и не приковывать внимания к опасности. Люди не знали обстановки над водой и все больше верили в счастливый исход дела, а это уже отдых, пусть короткий, но отдых, который сейчас был очень нужен.
Я спустился в центральный пост и подошел к Щекину. Нагнувшись над своим столом, он аккуратно наносил на карту наше местонахождение. Делал это он почти каждые десять минут.
- Где мы сейчас находимся? - спросил я у него.
- Как раз на середине фиорда, - ответил Щекин.
Мы подходили к самой узкой части фиорда. Пройти бы ее, успеть бы!
А в отсеках становилось все оживленнее. Совсем забыли об опасности. Смычков, сидя в центральном посту рядом с боцманом, мечтал: