- Ладно, не плачьте мне тут о работягах! Подумаешь – несчастные. Ели пироги с мясом три раза в неделю, теперь будут есть два раза – вот и вся разница. Хватит!
Каким-то образом злополучная фраза директора о пирогах стала в течение получаса достоянием всего завода. Народ бросил работу, выплеснулся на заводской двор. Пока директор испуганно звонил в городской отдел КГБ и в горком партии, люди вышли за ворота. Они разгромили магазины города, освободили заключенных из тюрьмы, потребовали выдать им первого секретаря горкома партии, который в панике бежал из города на чьем-то частном автомобиле; они приварили колеса поездов, стоявших на станции Новочеркасск, к рельсам и прекратили этим железнодорожное сообщение. В печати ничего, конечно, не сообщали, но рабочие соседнего Ростова (35 миль) быстро узнали, что происходило в Новочеркасске, и тоже заволновались. По приказу из Москвы в город вошли регулярные воинские части с танками. Только после этого – и после заверения, что никто не будет арестован – люди вышли на работу, и порядок в Новочеркасске постепенно восстановился. Вот что такое "пересмотр норм".
Если вы думаете, что я вам все рассказал о прелестях сдельной оплаты, то ошибаетесь. Как, например, обстоит дело с простоями и сверхурочными работами?
Помните, когда мы вошли в сборочный цех, главный конвейер завода не двигался, рабочие простаивали. Но будьте уверены, что в заводском бухгалтерском отчете графа "оплата простоев" будет чистенькой. Организация производства в советской промышленности самая плохая в мире, простои случаются каждый день и на всех без исключения участках. По кодексу законов о труде администрация обязана оплачивать рабочему-сдельщику часы простоя из расчета 50% его среднего сдельного заработка (совершенно непонятно, кстати, почему 50, а не 100 процентов, если рабочий ни в чем не виноват, да уж Бог с ними, с советскими законодателями). На деле простои не оплачиваются никогда, ибо оплата простоев относится к так называемым непроизводительным расходам предприятия, а иметь непроизводительные расходы на социалистическом предприятии – страшный грех. Директор завода, главный инженер и прочие власти предержащие немедленно лишаются своих высоких премий, если в графе "оплата простоев" стоит любая цифра, отличная от нуля. Поэтому там всегда нуль – нет простоев на советских предприятиях.
Хорошо, а как же рабочие? Чтобы они не жаловались, директор завода в последние дни месяца, когда план висит на волоске, назначает премии "за перевыполнение норм". На всех участках, где выполняется план (а план в месячном разрезе всегда выполняется, скоро станет ясно, каким образом), рабочим "подкидывают" под видом премий по 5-15 рублей в месяц. Фактически это оплата простоев.
С механикой "ликвидации" простоев тесно связана другая механика – "ликвидации" сверхурочных работ. Иметь сверхурочные на предприятии тоже грех – с точки зрения начальства это свидетельствует о неритмичной работе завода, о штурмовщине в конце месяца. Кроме того, сверхурочные по закону должны оплачиваться в повышенном размере, и это вызывает перерасход фонда заработной платы, повышение себестоимости продукции, а в конечном счете – опять-таки ставит под угрозу премии руководителям завода.
Но как выполнить месячный план, если в течение месяца из-за отсутствия материалов или инструмента или неполадок со старыми, изношенными станками было много часов вынужденного простоя? Способ только один: заставить рабочих "прихватывать" по два-три часа после окончания смен. Сверхурочные? Ничуть не бывало. Мастеров строго предупреждают: ни в коем случае не оформляйте сверхурочной оплаты. Платите сдельно, как за продукцию, изготовленную в течение смены. А с рабочими договаривайтесь сами как знаете, на то вы и мастер.
Довольно скоро я понял, что именно в данном случае требуется от мастера: некая ловкость рук, а проще говоря, жульничество, для которого система сдельной оплаты дает широкий простор. Сейчас я впервые в жизни исповедаюсь. Я расскажу о жульничестве, которое вынужден был творить самолично – разумеется, будучи в сговоре с обоими наладчиками-коммунистами и с ведома всех рабочих!
Наш участок выпускал, кроме отдельных деталей, два узла двигателя: газопровод и водяной насос. На обоих узлах мы здорово "зарабатывали". Как это делалось?
Газопровод состоял из двух основных деталей – впускной трубы и выхлопного коллектора. Получая эти детали со станков по отдельности, сборщик привинчивал одну к другой. Привинчивал, понятное дело, не вручную, а электрическим гайковертом. Для того, чтобы массивная головка гайковерта могла "дотянуться" до конца резьбы и плотно соединить детали, на впускной трубе приходилось фрезеровать две специальные лунки. Они нужны были только для сборки и в дальнейшей работе двигателя никакого значения не имели.
Для этой операции – фрезерования лунок – на участке стоял отдельный станок, и в технологической карте значилась соответствующая операция. На нее была определенная расценка. И вот кто-то еще до моего прихода на участок "додумался", что лунок на трубе можно и не делать. А чтобы головка гайковерта проходила без лунок, ее, головку, несколько стачивали по окружности, делали тоньше.
Таким образом, не выполняя никакой фрезеровки лунок, мы могли начислять деньги за эту работу кому угодно из станочников. Это был "секретный фонд" мастера, он составлял примерно $4 в день. Чтобы никакое начальство, ненароком заглянувшее на участок, не обнаружило жульничества, мы каждое утро обсыпали бездействующий фрезерный станок стружкой и небрежно клали на станину одну трубу с лунками, специально хранимую на сей предмет в тайнике. В конце смены один из моих наладчиков-коммунистов прятал эту символическую трубу и аккуратно сметал со станка стружку. А утром и труба и стружка появлялись опять.
С водяным насосом дело обстояло еще проще. Норма на сборку этого узла была абсолютно дикая, ни один сборщик-виртуоз с ней справиться не мог. И вот, как ни странно, из этого грустного обстоятельства мы стали извлекать пользу. Я сам и оба мои наладчика освоили сборку насосов и в течение дня использовали каждую свободную минуту, чтобы помочь сборщику. Так нам удавалось собрать 30-40 насосов в смену – помимо тех, которые проходили через руки рабочего. Деньги за эту сборку (тоже от $3 до $5) я мог начислить кому угодно из рабочих – например, написать в книге, что Иванов такого-то числа собрал десять водяных насосов и ему за это полагается рубль. Нужды нет, что Иванов понятия не имел, как устроен насос и никогда его не собирал – было бы записано, соответствовало бы месячному количеству сданных насосов!
В результате таких махинаций (я привел только два примера из многих) у меня в записной книжке всегда стояла некая тайная сумма, которую я мог распределить между людьми, как хотел. И когда наступал критический момент, когда надо было "выбить" месячный план любой ценой и не допустить остановки конвейера, я подходил к нужному мне рабочему и говорил:
-~Вот что, друг. Сегодня останься часика на три и отфрезеруй-ка мне пару сотен головок блока. Сверхурочных писать не будем, но я тебе за это пятерочку подкину. Договорились?
И рабочий согласно кивал головой.
Абсолютно так же действовали все мастера в цехе, во всех других цехах. Так действуют они по сей день на всех заводах. "Секретные фонды", добытые мошенническим путем, необходимы им, как воздух, не только для маскировки сверхурочных работ или простоев. Из этих фондов приходится оплачивать и многие другие услуги, не предусмотренные дурацкой сдельщиной.
Вот пример. Ни в каких технологических картах не записана переноска деталей. Между тем по участку все время приходится таскать на руках тяжелые ящики с заготовками, катить тележки с готовой продукцией на конвейер и так далее. Кому это делать?
Отвлекать рабочих на переноску всяких грузов – и глупо и совестно. Глупо потому, что они из-за этого недодадут продукции, и план, без того очень напряженный, наверняка "погорит". Совестно – ибо за переноску нельзя заплатить человеку ни копейки, ведь "операция" не предусмотрена технологической картой. Вероятно, вы уже поняли, в чем выход. Конечно, в секретных фондах. У меня на участке был, например, здоровенный парень, и он охотно выполнял обязанности "подпольного грузчика". Когда особой надобности в перетаскивании грузов не было, этот парень потихоньку работал на каком-нибудь станке. Когда надобность появлялась, я или любой из наладчиков показывал парню, что и куда перетащить. Его станочную работу (примерно $2 – $3 в день) мы ему никогда не записывали, она тоже шла в мой "секретный фонд". А грузчик получал у меня фиксированный месячный оклад независимо от выработки. Так мы умудрялись при сдельной оплате держать рабочего на твердом окладе, и он трудился прилежнее всех остальных, потому что был уверен в своем заработке и не хотел потерять такое надежное место. Для меня этот парень всегда служил живым опровержением не только самой сдельщины, но и всей советской системы, подобно множеству врачей, учителей, портных и прочих, которые проявляют чудеса искусства когда работают по частному найму.
IV.
Как видите, система оплаты труда и его организации в России такова, что начисто исключает честную работу, вынуждает всех руководителей, от мала до велика, лгать и жульничать. Ведь, скажем, начальник нашего цеха тоже мошенничал ежемесячно. Как?
Обычно к концу месяца оказывалось, что дотянуть выполнение плана до заветной цифры 100,1 процента невозможно. А одна десятая процента сверх плана, эта скромная единичка после запятой, имеет огромное значение в русской системе плановой лжи. Без этой единицы в отчете ни один руководитель не имеет права получить премию "за перевыполнение плана". И начальник цеха пускался во все тяжкие.
Например, нельзя было собрать недостающие 500 моторов из-за того, что к ним не было головок блока цилиндров. Именно такой случай произошел в первый же месяц моей работы мастером. Головка блока – это, можно сказать, половина мотора, на нее ставят множество агрегатов. Собрать мотор без головки невозможно ни при какой ловкости рук. Но, представьте, выход из положения нашелся немедленно.
Головок не хватило потому, что множество заготовок для них, полученных из Горького, были бракованными отливками – имели трещины, свищи в чугуне и так далее. Для горьковчан эти отливки были "принудительным ассортиментом", работой на сторону, и они их делали как попало. Казалось бы, вполне основательная причина, чтобы недодать 500 моторов – нельзя же винить начальника цеха за то, что с Горьковского автозавода поступает брак. Ан нет – по неписаным законам советского руководства начальник цеха все равно будет виноват ибо "на объективные причины ссылаться нельзя". Он это знает – и вот...
На моем участке, вдоль стены, лежал могучий штабель бракованных головок – тысячи две, я думаю. Они лежали и ждали приезда из Горького "представителя поставщика", чтобы совместно засвидетельствовать брак, написать акт и потом по этому акту потребовать от горьковчан бесплатной замены головок. Как вдруг я получаю распоряжение: выдать бракованные головки на конвейер для сборки двигателей!
Я был молод и глуп. Я знал, что за выпуск брака по сталинскому уголовному закону полагалось восемь лет заключения в лагерях. Я только недавно вернулся из лагеря и не хотел туда возвращаться. И я отказался давать брак на сборку. Даже сказал, что напишу об этом в "Правду".
Обрушив на мою голову яростный поток матерщины, начальник цеха выгнал меня из кабинета и сам, без моей подписи, распорядился вывезти головки на конвейер. Моторы были собраны, план выполнен, премии получены. Но те 500 моторов никуда с завода не ушли.
Они тихо пролежали на испытательной станции до тех пор, пока не пришли в достатке "свежие" головки. Тогда слесари-сборщики, работая по 15 часов в сутки за "секретный", конечно, гонорар, вручную "раздели" валяющиеся на полу моторы, переставили головки и вновь, с помощью гаечных ключей и отверток, кое-как собрали двигатели.
Точно так же жульничает и директор завода. Автомобили выпускают с конвейера без сидений, без рулей, без шин. А записывается, что они собраны. Потом, прямо в заводском дворе – если зимой, то в лютый мороз – сборщики приделывают недостающие детали. В мои времена дело доходило до абсолютных курьезов: в счет плана в последний день месяца засчитывались служебные разъездные автомобили директора, главного инженера, главного конструктора и начальников крупных цехов. Эти старые машины наспех красили и прятали их среди "толпы" предназначенных к сдаче автомобилей, а в первые же дни следующего месяца, пользуясь тем, что машины с завода вывозятся не сразу, заменяли новыми. Два-три дня директор и прочее высокое начальство ездило на такси, а боссы помельче, тоже временно лишенные автомобилей – на троллейбусах...
Вы любопытствуете, как в таком кавардаке соблюдается стандарт, качество продукции. Это важный вопрос. Он заслуживает подробного ответа.
V.
Вспомним еще раз мое "невинное жульничество" с лунками в теле впускной трубы. Оно, увы, не было таким невинным как могло показаться. Ведь гайковерт со сточенной головкой не затягивал гайки с достаточной силой. Узел мог перекоситься, это наверняка привело бы к просачиванию отработавших газов во фланец коллектора, то есть к потере мощности двигателя. И приводило, не сомневаюсь.
Теперь возьмём водяной насос. И я и мои наладчики всегда собирали насосы в спешке, стараясь сделать побольше в короткие свободные минуты. Уверен ли я был в качестве этих насосов? Боюсь, что нет.
Ну, а история с бракованными головками? Вы представляете, какие получались двигатели после ручной переборки в грязи, на полу испытательной станции? То же относится к любым деталям, установленным во дворе завода на "готовый", спущенный с конвейера автомобиль.
Все участники производства в Советском Союзе, от рабочего до министра, заинтересованы только в одном: "спихнуть с рук" готовую продукцию, получить документ о выполнении плана. Качество, в их понимании, должно быть лишь таким, чтобы продукцию можно было "спихнуть". Ведь дальнейшая судьба продукции абсолютно не интересует ее производителей – рынка нет, конкуренции нет, есть только планы, нормы, показатели, в которые нужно во что бы то ни стало "уложиться", и тогда получишь премию. Разумеется, что такое положение вещей ведет – и психологически и технически – к выпуску товаров самого низкого качества.
При всем том промышленность расходует ежегодно миллиарды рублей на содержание гигантского контрольного аппарата. В среднем по стране каждый десятый человек на производстве – контролер. Он получает зарплату квалифицированного рабочего, а начальники отделов и служб технического контроля оплачиваются по высшим инженерным ставкам. Никто из них не производит каких-либо материальных ценностей и – беру смелость сказать – не повышает качества изделий.
Вот как это происходит на том заводе, где мы сейчас находимся. Контролер участка подходит к мастеру и говорит:
- Останови немедленно деталь номер пять. Появился брак, занижен наружный диаметр.
- А много бракованных деталей нашел? – спрашивает мастер.
- Двадцать штук. Пишу браковочное извещение.
Мастер смиренно говорит: "Ладно, пиши" и идет к станку, где выпущен брак. Бывает – и чаще всего, – что там все в порядке, а контролер случайно "поймал" вчерашние детали. Сколько там было бракованных – никто не узнает, они ведь частично ушли на сборку. Тогда мастер успокаивает контролера, дескать, не волнуйся, причина брака устранена, а извещение прячет в карман.
Подходит конец месяца, и мастер вызывает контролера на конфиденциальный разговор. На стол выкладываются все браковочные извещения.
- Ну вот, погляди, чего ты мне набраковал, – говорит мастер. – Это я, так и быть, приму, это тоже, а уж насчет вот этих деталей, будь другом, – порви свои бумажки. А то ведь брак на участке превысит норму – и мне и тебе плохо будет. Согласен?
И контролер соглашается. Он ведь тоже хочет быть на хорошем счету, а для этого нужно, чтобы брака на участке было поменьше. Он только заботится, чтобы это как-нибудь не выплыло наружу, чтобы мастер умело "сплавил" с участка бракованные детали. И их артистически прячут в ящики со стружкой, например, которые затем вывозят с завода на переплавку.
Следующий этап – доверительная беседа мастера с рабочими. Он собирает всех, к примеру, токарей и объявляет:
- За этот месяц брака по токарным работам набежало на тридцать девять рублей. Не будем разбираться, кто да что, а с каждого по трешечке. Не возражаете, ребята?
Ребята не возражают. Удержания за брак – что-то вроде дополнительного налога. Привыкли. Возможно, что весь брак сделал кто-нибудь один из них, но для одного такой вычет означал бы недели голодного существования, семейную катастрофу. Лучше разделить. Тем более, что ведь это редко бывает по небрежности: станки старые, разболтанные, инструмента всегда не хватает, работаешь резцом до последней возможности – как не сделать брака?
Я думаю, из этого примера понятно, почему каждый выпущенный заводом автомобиль имеет хоть какой-нибудь брак. Откуда мне это известно? Очень просто: каждый владелец автомобиля "Москвич" хоть раз да предъявляет свою машину для исправления дефектов в течение гарантийного срока.
Но если вы думаете, что автомобили – товар исключительный, то ошибаетесь. Телевизионные заводы Советского Союза в момент выпуска каждого телевизора переводят определенную сумму денег Управлению ремонтных мастерских. Эта сумма, выплачиваемая заранее и, конечно, включаемая в себестоимость телевизора, покрывает расходы по будущему гарантийному ремонту. Переводя эти деньги за каждый телевизор, завод молчаливо признает неизбежность брака. Этот "порядок", узаконивающий брак, критиковался даже в советских газетах, но тем не менее продолжает существовать.
Раз уж мы упомянули о газетах, то стоит сказать, что им предписывается постоянно призывать к повышению качества продукции. И призывают. Выдумывают всякие броские лозунги вроде "Советское – значит отличное", крупными буквами набирают требования "поднять качество советских товаров до уровня мировых стандартов!" На заводах объявляют специальные кампании по борьбе с браком, созывают собрания, говорят речи. Тот же начальник цеха, который распорядился насчет бракованных головок, произносит очень горячие речи о необходимости "всемерно поднимать качество и надежность нашей продукции". Вы услышите от него, что мы, автозаводцы, "должны дать советскому человеку добротный, надежный автомобиль".