– И все из-за того, что при назначении на должность наркома не учли его моральный облик, – продолжал говорить Блохин, все сильнее пьянея. Таким я видел коменданта впервые. Вместе мы выпивали и раньше, несколько раз даже вдвоем, когда он, отпустив по домам сотрудников 5-го спецотделения комендантского отдела Административно-хозяйственного управления – непосредственных исполнителей расстрелов, оставался на рабочем месте до утра. Как он сам говорил: "дежурным по комендатуре". Мне казалось, что в эти дни ему просто не хотелось возвращаться домой.
В семейной жизни у него все было хорошо. Заботливая жена и подрастающие дети. Они, правда, не знали, чем занимается глава семейства. За пределами родного отдела обсуждать любые служебные темы было уголовно наказуемым деянием. А выговориться иногда хотелось.
Я сутками находился на службе, участвовал в работе комсомольской организации Управления плюс колоссальная нагрузка по общественной линии – выпуск стенгазеты и т. п., так что на обустройство личной жизни времени не оставалось. Возвращаться в пустую и холодную комнату коммунальной квартиры мне не хотелось.
– Во-первых, он алкоголем злоупотреблял. На работу часто после обеда приходил. А иногда в пьяном виде вечерами по наркомату шатался, – начал перечислять грехи Ежова собеседник. – Это ему можно простить, но с большим трудом. Работа у всех тяжелая, нервная. Вот наши орлы тоже после расстрелов не прочь принять на грудь. И что, я против? Пусть лучше так отдыхают, чем в "психушке". Да, бывало, в пьяном виде до дома не доходили – засыпали по дороге. Ну и что, у них работа тяжелая. Главное, что все они – мужики. А этот, – Блохин сплюнул на пол, – педераст. О его похождениях весь наркомат знал. Как он со своими любовниками развлекался, когда жены дома не было. Понятное дело, что и она при таком муже гулящей была. Красивая баба. На нее мужики заглядывались. Однажды она, – Блохин понизил голос и огляделся по сторонам, словно опасаясь, что нас кто-то может подслушать, – с самим Шолоховым, это тот который писатель, в гостинице "Националь" развлекалась. "Топтуны" все их разговоры записали, а потом ее мужу-рогоносцу этот документ вручили. – Он сально рассмеялся. – Вот то потеха потом была, когда он читал, как она ему рога наставила. Ребята не знали, что знаменитый писатель с женой наркома развлекается, думали, с кем-то еще. Ну и записали все подробно. Как они целовались, как потом на кровать перешли и сколько раз он ее… – При этих словах я покраснел.
В то время молодежь была куда более целомудренной, чем сейчас. Об интимных отношениях между мужчиной и женщиной почти ничего не знали. До свадьбы в лучшем случае могли позволить себе только целоваться и обниматься.
– Ладно, не стыдись. Я тоже в твоем возрасте не знал, как на бабу правильно влезть. Помнится, в первую брачную ночь… – начал Блохин, но затем осекся и замолчал, вспоминая что-то личное. – Да не было у нас никакой свадьбы, что сейчас играют. Да и своего "угла" тоже не было… Хотя время было прекрасное. Не то, что сейчас, только пошлые анекдоты можно рассказывать и радоваться, что тебе никто рога не наставил, как этому педерасту. Ты думаешь, она ему только с Шолоховым изменила. Нет, она со многими. А что поделаешь, хочется бабе мужика, а его нет. Ему мальчиков подавай. Она и сгубила Ежова. Среди ее любовников оказались иностранные шпионы и враги народа… Хотя знаешь, она ведь любила его. Когда следствие началось, она отравилась в больнице. Так мы и не узнали, какие именно секреты она сообщила иностранным шпионам.
– Так, может, она ничего не сказала, – осторожно предположил я, постаравшись уйти от постельной темы.
– Сразу видно, не было у тебя баб. Они в постели, если их правильно "пожарить", знаешь, какими разговорчивыми становятся. Все, что угодно, расскажут. К тому же одна из особенностей бабской породы – болтливость. Вот моя встретится с соседкой и часа три языком чесать будет. О чем можно так долго говорить – неясно. Понятно, если месяц не встречались, а то каждый день трещат, как две сороки. – И продолжал рассказ о супруге Ежова: – По причине преждевременной смерти она ничего не сообщила следствию, зато ее любовники оказались куда разговорчивее…
Комментарий Александра Севера:
"Если бы в то время в Советском Союзе существовала "желтая" пресса, а Николай Ежов был не наркомом внутренних дел, а, например, знаменитым актером, то имена супругов регулярно появлялись бы на страницах газет и журналов. Даже по сегодняшним нормам морали их семейную жизнь нельзя назвать целомудренной, а тогда – тем более. Изменяли друг другу оба. Хотя у каждого были свои предпочтения. Он – много, с различными женщинами, имевшими более низкое социальное положение в обществе. Она – мало (по сравнению с мужем), но исключительно со "звездами".
Евгения Соломоновна Фейгенберг (Хаютина – по первому мужу, Гладун – по второму, Ежова – по третьему) родилась в Гомеле в 1904 году и была на 9 лет младше супруга. Поженились они в 1931 году. Своих детей у них не было, поэтому взяли приемную дочь Наташу из дома малютки. Вот что об этой женщине рассказал доктор социологических наук Эдуард Макаревич:
"Фейгенберг родом была из Гомеля, из бедной еврейской семьи. В 17 лет вышла замуж за слесаря Хаютина. Познакомилась с ним в Одессе, где работала машинисткой в редакции одного журнала. Девушка способная, веселая, хватавшая все на лету, она сумела сильно понравиться командированному в Одессу директору московского издательства "Экономическая жизнь" Алексею Гладуну. С ним, своим новым мужем, перебралась в Москву. Гладуна вскоре двинули на дипломатическое поприще, и Евгения оказалась вместе с ним в Лондоне. Стучала на машинке в советском полпредстве. Потом – Берлин. Опять машинистка, но уже в торгпредстве. Вдруг Гладуна отзывают в Москву, а совработники в Берлине просят его: пусть Женя останется – быстро и чисто печатает, научилась редактировать тексты. Муж эту просьбу уважил и отбыл в СССР. Ему ведь не сказали о главном: Женечка на советских вечеринках показала, как умеет танцевать под патефон – будто плавится в партнере, растворяясь в нем, и мужчины торгпредства без ума от нее.
И случилось так, что в Берлин в это самое время приехал знаменитый советский писатель Исаак Бабель, обаятельный и влюбчивый. Много позже, в 1939 году на допросе у следователя НКВД, автор "Конармии" и одесских рассказов самолично написал в своих показаниях: "С Евгений Ежовой, которая тогда называлась Гладун, я познакомился в 1927 году в Берлине, где остановился проездом в Париж. В первый же день приезда я зашел в торгпредство. Там я познакомился с Гладун, которая, как я помню, встретила меня словами: "Вы меня не знаете, но я вас хорошо знаю. Видела как-то раз на встрече Нового года в московском ресторане". Вечеринка в торгпредстве сопровождалась изрядной выпивкой, после которой я пригласил Гладун покататься по городу в такси. Гладун охотно согласилась. В машине я убедил ее зайти ко мне в гостиницу. В этих меблированных комнатах произошло мое сближение с Гладун, после чего я продолжал с ней интимную связь вплоть до дня своего отъезда из Берлина"…"
Осенью 1928 года Евгения Гладун вернулась в Москву и поступила на работу в редакцию "Крестьянской газеты" машинисткой. Роман с Исааком Бабелем возобновился и продолжался, по его словам, до конца 1929 года.
В конце двадцатых годов во время отдыха в Сочи Евгения Гладун познакомилась с Николаем Ежовым. Вскоре они создали новую ячейку общества – семью.
Для будущего наркома это был второй брак. Его первой супругой была Антонина Алексеевна Титова, на два года его моложе, бывшая студентка Казанского университета, вступившая в 1918 году в партию и работавшая техническим секретарем в одном из райкомов. Она окончила сельскохозяйственную академию и работала в Орграспредотделе ЦК ВКП(б). После развода с Ежовым Антонина Титова в 1933 году закончила аспирантуру, доросла до заведующей отделом во ВHИИ свекловичного полеводства и даже выпустила в 1940 году книгу "Организация работы звеньев в свеклосеющих совхозах". В 1946 году она ушла на скудную пенсию по болезни, прожила после этого больше сорока лет и умерла на девяносто втором году жизни в сентябре 1988 года. Репрессиям ни в период "ежовщины", ни позднее не подвергалась.
Евгения Ежова организовала в квартире светский салон, где помимо подчиненных Ежова – работников аппарата ЦК, а в дальнейшем – чекистов можно было встретить видных партийных функционеров – Александра Поскребышева, Александра Косарева, Роберта Эйхе, журналистов, писателей, деятелей искусства. Гостей всегда ждал богатый стол, обильная выпивка и непринужденная обстановка, позволяющая приятно провести время, попеть и потанцевать.
Среди интимных друзей Евгении Ежовой, кроме вышеназванного писателя Исаака Бабеля, был Отто Шмидт. Сложно сказать, знал или нет об ее амурных похождениях муж. Сам Ежов регулярно изменял супруге.
Сотрудница Иностранной комиссии Союза писателей СССР Зинаида Гликина (близкая подруга Евгении Ежовой) вспоминала позднее:
"Он готов был установить интимную связь с любой, хотя бы случайно подвернувшейся женщиной, не считаясь ни со временем, ни с местом, ни с обстоятельством. От Хаютиной-Ежовой мне было известно, что Н. И. Ежов в разное время в безобразно пьяном состоянии приставал, пытаясь склонить к сожительству, ко всем женщинам из обслуживающего его квартиру персонала… Знаю со слов Хаютиной, что он использовал свою конспиративную квартиру по линии НКВД на Гоголевском бульваре как наиболее удобное место для свиданий и интимных связей с женщинами".
Евгения Ежова не только была прекрасно осведомлена о сексуальных похождениях своего супруга, но однажды даже помогла ему решить проблему интимного характера. В 1936 году одна из его партнерш забеременела, а в то время в СССР аборты были официально запрещены. Евгения Ежова с помощью своих связей в Наркомате здравоохранения помогла этой женщине прервать нежелательную беременность.
В начале июня 1938 года Иосиф Сталин настоятельно рекомендовал Николаю Ежову развестись с женой. Свое странное пожелание вождь мотивировал тем, что Евгения Ежова скомпрометировала себя связями с "врагами народа": расстрелянным в 1936 году начальником иностранного отдела и заместителем директора Госбанка Григорием Аркусом (его обвинили в том, что, используя свое служебное положение, он организовал снабжение находившегося в изгнании Льва Троцкого иностранной валютой).
Вернувшись домой из Кремля, Николай Ежов рассказал об этом разговоре супруге. Она не только отвергла идею развода, но и, наоборот, порекомендовала мужу при следующей встрече со Сталиным заявить о своем полном доверии жене и нежелании развода. Неизвестно, выполнил супруг ее совет или нет. Зато у Евгении Ежовой начался новый роман – с Михаилом Шолоховым. Эта интимная связь жены наркома внутренних дел и известного писателя ухудшила и без того напряженные отношения в семье Ежовых.
Евгения Ежова познакомилась с будущим любовником в феврале 1938 года на даче в Подмосковье, куда известный писатель приехал после встречи с Ежовым. Наркому он жаловался на сотрудников НКВД, которые свирепствовали в его родном Вешенском районе и по ложным обвинениям арестовали нескольких односельчан.
Второй раз супруга наркома встретилась с писателем в августе 1938 года. Михаил Шолохов вместе с Фадеевым заехал в редакцию, а оттуда втроем они отправились обедать в ресторан гостиницы "Националь". Шолохов остановился именно в этом отеле. Домой она вернулась поздно вечером и не скрывала того, что Михаил Шолохов настойчиво ухаживал за ней. Сложно сказать, зачем она так поступила. Если хотела спровоцировать приступ ревности у мужа, то она достигла цели. Разразился громкий семейный скандал.
На следующий день Михаил Шолохов снова приехал в редакцию, но теперь без Александра Фадеева. Снова обед в ресторане гостиницы "Националь", а затем они поднялись в номер, где проживал писатель.
Прослушиванием номеров в гостиницах занималось 1-е отделение Отдела оперативной техники. Разрешение на проведение мероприятий "слухового контроля" помещений, где проживал Михаил Шолохов, начальник Отдела оперативной техники Михаил Алехин получил от своего коллеги начальника Секретно-политического отдела Александра Журбенко. После этого стенографистки из НКВД подробно фиксировали все слова известного писателя. Женщины были дисциплинированными исполнителями, лишних вопросов не задавали и просто фиксировали на бумаге все, что слышали.
Поэтому, когда на следующий день ничего не подозревающие Евгения Ежова и Михаил Шолохов оказались в номере писателя, их свидание было добросовестно запротоколировано, причем фиксировались не только произносимые слова, но и то, что, по мнению стенографистки, в этот момент происходило ("идут в ванную", "ложатся в постель" и т. д.). В тот же день сотрудники установили личность женщины.
В рапорте заместителя начальника первого отделения 2-го спецотдела НКВД лейтенанта госбезопасности Кузьмина, который он направил зам. наркома внутренних дел Лаврентию Берии, сообщались подробности прослушки:
"Согласно вашему приказанию о контроле по литеру "Н" (наружное наблюдение. – Прим. ред.) писателя Шолохова доношу: в последних числах мая поступило задание о взятии на контроль прибывшего в Москву Шолохова. Который остановился в гостинице "Националь" в 215-м номере. Примерно в середине августа Шолохов снова прибыл в Москву и остановился в той же гостинице. Так как было приказание в свободное от работы время включаться самостоятельно в номера гостиницы и при наличии интересного разговора принимать необходимые меры, стенографистка Королева включилась в номер Шолохова и, узнавши его по голосу, сообщила мне, нужно ли контролировать. Я сейчас же сообщил об этом Алехину, который и распорядился продолжать контроль. Оценив инициативу Королевой, он распорядился премировать ее, о чем был составлен проект приказа. На второй день заступила на дежурство стенографистка Юревич, застенографировав пребывание жены тов. Ежова у Шолохова. Контроль за номером Шолохова продолжался еще свыше десяти дней, вплоть до его отъезда, и во время контроля была зафиксирована интимная связь Шолохова с женой тов. Ежова".
С записью встречи Шолохова с Ежовой ознакомился Алехин. Прочтя этот документ, он поспешил доложить обо всем произошедшем наркому внутренних дел. О реакции "рогоносца" на это сообщение во время следствия рассказала уже упоминавшаяся выше Зинаида Гликина. Поясним, что согласно ее показаниям с будущей женой наркома она училась в Гомеле, а затем "часто встречалась в Ленинграде и с 1924 года в Москве".
"На другой день [после свидания с Шолоховым] поздно ночью Хаютина-Ежова и я, будучи у них на даче, собирались уж было лечь спать. В это время приехал Н. И. Ежов. Он задержал нас и пригласил поужинать с ним. Все сели за стол. Ежов ужинал и много пил, а мы только присутствовали как бы в качестве собеседников.
Далее события разворачивались следующим образом. После ужина Ежов в состоянии заметного опьянения и нервозности встал из-за стола, вынул из портфеля какой-то документ на нескольких листах и, обратившись к Хаютиной-Ежовой, спросил: "Ты с Шолоховым жила?"
После отрицательного ее ответа Ежов с озлоблением бросил его [т. е. документ] в лицо Хаютиной-Ежовой, сказав при этом: "На, читай!"
Как только Хаютина-Ежова начала читать этот документ, она сразу же изменилась в лице, побледнела и стала сильно волноваться. Я поняла, что происходит что-то неладное, и решила удалиться, оставив их наедине. Но в это время Ежов подскочил к Хаютиной-Ежовой, вырвал из ее рук документ и, обращаясь ко мне, сказал: "Не уходите, и вы почитайте!" При этом Ежов бросил мне на стол этот документ, указывая, какие места читать.
Взяв в руки этот документ и частично ознакомившись с его содержанием… я поняла, что он является стенографической записью всего того, что произошло между Хаютиной-Ежовой и Шолоховым у него в номере.