В письме Ная упомянута вторая наступательная операция - в Западном Средиземноморье, но не сказано, куда нацелена эта фиктивная операция "Бримстоун". Не объяснялось и то, почему доставка столь важного письма была поручена именно этому офицеру. Желательно, кроме того, было объяснить конкретно, для чего майор Мартин направляется в Северную Африку накануне крупного вторжения. Словом, понадобилось второе письмо. Поскольку Мартин служил в штабе сил, предназначенных для совместных операций армии и флота, полковник морской пехоты Невилл, с которым консультировались по поводу униформы майора Мартина, написал письмо, которое должен был подписать командующий этими силами лорд Луис Маунтбеттен, адресованное адмиралу сэру Эндрю Каннингему, главнокомандующему британскими ВМС в Средиземном море. Заместитель Эйзенхауэра по военно-морским делам, Каннингем был суровый, несговорчивый шотландец с вечно красноватыми веками, не снимавший флотской формы со времен Англо-бурской войны. Он походил на Александера тем, что немцам не нужно было объяснять, кто он такой, но, в отличие от Александера, в нем не было ничего гладкого и рафинированного: адмирал Каннингем предпочитал мясорубку боя благам и почестям, проистекавшим из высокого положения в военной иерархии. Его любимым выражением, когда дела шли чересчур гладко, было: "Ну, это для меня слишком лимузинно и мадемуазельно".
Из письма следовало, что Мартин, квалифицированный специалист по десантным плавучим средствам, командируется в помощь адмиралу Каннингему для подготовки к военно-морской десантной операции.
Исходящий номер: S. R. 1924/43
Штаб-квартира Совместных операций
1А Ричмонд-Террас
Уайтхолл, S. W. 1
21 апреля
Уважаемый адмирал флота!
Я пообещал заместителю начальника имперского Генштаба, что майор Мартин при Вашем содействии незамедлительно передаст письмо, которое у него будет с собой, генералу Александеру. Послание очень срочное и очень "горячее", и, поскольку в нем есть места, которые нецелесообразно показывать другим в военном министерстве, оно не может идти по обычным каналам связи. Не сомневаюсь, что Вы обеспечите его надежную и скорую доставку.
Полагаю, Вы найдете в Мартине того человека, какой вам нужен. Он знает свое дело по-настоящему, хотя при первом знакомстве выглядит тихим и застенчивым. Он более трезво, чем некоторые из нас, предсказал вероятный ход событий в Дьепе, и он хорошо проявил себя во время испытаний новейших плавсредств и оборудования, которые проходили в Шотландии.
Верните мне его, пожалуйста, после окончания операции. Хорошо бы он привез с собой сардин - ведь у нас они по карточкам!
Искренне Ваш
Луис Маунтбеттен.
Адмиралу флота сэру Эндрю Каннингему, кавалеру орденов Бани и "За безупречную службу", главнокомандующему ВМС в Средиземном море.
В штаб-квартиру союзных сил
Алжир
Ключевым фрагментом письма был его последний абзац, прозрачно указывавший на то, что целью атаки, с организацией которой должен был помочь Мартин, станет "сардиновый остров". Таким образом, операцию "Бримстоун" якобы собирались провести на Сардинии. Шутка, признавал Монтегю, была "натянутая". Как и многие другие британцы, Монтегю считал немецкое чувство юмора довольно примитивным: "Такую шутку, я полагал, даже немцы воспримут".
Главный вопрос, конечно, состоял не в том, посмеются ли немцы, а в том, будут ли они одурачены. Второе письмо содержало кое-какие опасные промахи. Оно давало понять, что Маунтбеттену известно содержание письма Ная, - однако в действительности подобное было бы крайне маловероятно. Понадобилось ли бы командующему силами, предназначенными для совместных операций, объяснять, почему информация посылается не по телеграфу? От "рыбной" шутки подозрительно попахивало. Луис Маунтбеттен был членом королевской семьи, и карточная система его мало касалась. Если хоть кто-либо в стране мог есть сардины, когда ему хотелось, лорд Луис, разумеется, был среди этих счастливцев. Фраза выглядит рискованной, в ней чувствуется стремление во что бы то ни стало ввернуть ключевое слово.
Картину довершало третье письмо. Военного значения оно не имело никакого и было добавлено для веса - в буквальном смысле. Если бы Мартин вез только два письма, он, скорее всего, положил бы их для сохранности во внутренний карман. Но тогда испанцы или немцы могли их не найти, как случилось с письмами, которые были у лейтенанта Тернера в 1942 году. "Если бы документы находились непосредственно на теле, был бы большой риск, что их вообще не обнаружат, связанный с католическим предубеждением против всякой возни с трупами". Чемоданчик невозможно не заметить, но, если Мартин будет иметь при себе чемоданчик, там должно лежать что-то более объемное, чем пара писем. Хилари Сондерс, библиотекарь палаты общин и муж Джоан Сондерс, сотрудницы Монтегю, только что написал напыщенную брошюру об истории "коммандос" - рассказ о храбрых бойцах, призванный поднять боевой дух общества. Решили, что, помимо двух главных писем, в чемоданчике у Мартина будут экземпляры верстки этого славного труда и сопроводительное письмо Маунтбеттена генералу Эйзенхауэру с просьбой внести лепту в рекламу американского издания.
Исходящий номер: S. R. 1989/43
Штаб-квартира Совместных операций
1А Ричмонд-Террас
Уайтхолл, S. W. 1
22 апреля
Уважаемый генерал!
Посылаю Вам два экземпляра подготовленной к печати брошюры, описывающей действия моих ребят; я приложил к ним копии фотографий, которые должны быть включены в брошюру.
Написал ее Хилари Сент-Джордж Сондерс, английский автор "Битвы за Британию", "Бомбардировочной авиации" и других брошюр, имевших огромный успех как в нашей, так и в Вашей стране.
Оплаченный тираж издания, которое должно быть напечатано в Штатах, уже составил почти полтора миллиона, и, насколько я понимаю, американские власти намерены широко распространять книгу в армии США.
Британская информационная служба в Вашингтоне сообщила мне, что хотела бы получить от Вас "послание", которое можно было бы использовать в рекламе брошюры, и что она непосредственно (через Вашингтон) обратилась к Вам с просьбой о таком послании.
Посылаю Вам экземпляры верстки с моим штабным офицером - майором Королевской морской пехоты У. Мартином. Нет нужды говорить, какую честь Вы нам всем окажете таким посланием. Я отлично сознаю, сколь многого прошу от Вас в такое время, когда Вы сполна заняты бесконечно более важными вопросами. И все же, надеюсь, Вы изыщете несколько минут, чтобы дополнить брошюру выражением Вашего неоценимого одобрения, - благодаря этому она будет широко читаться и получит все шансы донести до обоих наших народов мысль о взаимном сотрудничестве.
Мы с удовольствием и восхищением наблюдаем за Вашими блестящими успехами и все хотим быть бок о бок с Вами.
Вы можете свободно говорить с майором Мартином на эту и на все прочие темы: я ему полностью доверяю.
Искренне Ваш
Луис Маунтбеттен.
Генералу Дуайту Эйзенхауэру
Штаб-квартира союзных сил
Алжир
Оба письма были напечатаны на одной машинке и подписаны лично Маунтбеттеном, которому объяснили, что письма нужны для секретной операции. Теперь не хватало только одного - одобрения на "самом верху".
13 апреля в 10.30 утра комитет начальников штабов собрался на свое семьдесят шестое заседание. Работавший под председательством начальника имперского Генштаба, первого морского лорда и начальника штаба ВВС, комитет включал в себя восемь других высокопоставленных командиров из разных родов войск. Пунктом десятым повестки дня значилась операция "Фарш". Письма получили одобрение, и на генерал-лейтенанта Хейстингса "Мопса" Исмея была возложена обязанность проинформировать о решении комитета Джонни Бевана и поручить ему встретиться с премьер-министром, чтобы тот дал окончательное добро на начало операции. Исмей написал Черчиллю записку, где говорилось, что "начальники штабов одобрили, при условии Вашего согласия, невероятный отвлекающий план, связанный с ХАСКИ. Может ли глава контрольного отдела прийти к Вам на пять минут завтра или послезавтра, чтобы объяснить суть предложения?" Записка вернулась с надписью, сделанной рукой Черчилля: "Да. В четверг в 10.15".
Два дня спустя Беван сидел в спальне Черчилля на его кровати и разъяснял план операции "Фарш" премьер-министру, который был в пижаме и халате и дымил большой сигарой. Обширные винные погреба старинного здания, расположенного напротив Сент-Джеймс-парка, были превращены в укрепленную систему подземных комнат, туннелей, кабинетов и спален - в оперативный "нервный узел" под названием "Правительственные военные помещения". Над этими помещениями находилась так называемая "пристройка к Даунинг-стрит, 10", включавшая в себя подземную квартиру, где Черчилль обычно ночевал. Британский премьер военных лет, как правило, работал до поздней ночи, попивая виски, и вставал, соответственно, не очень рано.
Беван явился ровно к десяти в полной военной форме. "К моему удивлению, меня провели к нему в спальню в "пристройку", где он сидел на кровати и курил сигару. Он был окружен бумагами, черными и красными картотечными ящиками". Черчилль любил дезинформационные планы. Чем они были невероятнее - тем лучше: он был неравнодушен к миру шпионажа с его подпольным блеском. "В высших сферах секретной работы реальные факты зачастую ни в чем не уступали самым фантастическим вымыслам из романов и мелодрам", - писал Черчилль после войны.
Беван протянул ему один-единственный листок бумаги, где коротко был изложен план, и Черчилль прочел. Беван почувствовал, что ему надо сказать хоть что-нибудь: "Конечно, нельзя исключать, что испанцы поймут, что этот человек не погиб в авиакатастрофе, а был валлийским садовником, который отравился средством от сорняков". На подготовительной стадии Беван предоставил заниматься деталями Монтегю и Чамли, и теперь, рассказывая премьер-министру, одетому в ночную рубашку, о патологических механизмах отравления, он искажал факты. "Отрава от сорняков идет в легкие, и ее очень трудно обнаружить, - сымпровизировал он. - Чтобы узнать, от чего он умер, нужно, по всей видимости, от трех недель до месяца".
Черчилль "сильно заинтересовался" планом - настолько сильно, что Беван счел своим долгом предупредить его: затея может окончиться полным провалом. "Я указал ему на то, что, разумеется, существует возможность неудачи, что обман могут разоблачить. Или что тело может не вынести на берег, или что его вынесет, но испанцы просто передадут его британским представителям, не поинтересовавшись ключевыми документами".
Премьер-министр ответил на это в своей обычной манере - кратко и емко: "В таком случае мы заберем труп обратно и устроим ему еще один заплыв".
Итак, Черчилль был, как говорится, в команде. Но он поставил одно условие: прежде чем начинать операцию "Фарш", необходимо заручиться согласием генерала Эйзенхауэра, на чью сицилийскую кампанию может существенно повлиять ее успех или неудача. Предоставив Черчиллю докуривать сигару в постели, Беван вернулся к себе в Лондонский контрольный отдел, откуда немедленно отправил совершенно секретную шифровку под кодовым именем "Чосер" Эйзенхауэру в Алжир, в передовой штаб союзных сил. Ответ пришел уже через несколько часов: "Генерал Эйзенхауэр полностью одобряет ФАРШ".
10
Настольно-теннисный предатель
Горстка людей, знавших секрет, почувствовала сдержанную радость. Мрачное настроение Монтегю прошло. "У меня все больше и больше оптимизма, - писал он Айрис. - К тому времени, как ты получишь это письмо, мы, вероятно, расчистим путь для удара по слабому месту Гитлера (Италии), и, судя по всему, итальяшки долго не продержатся". Поразительно, но это открытое изложение военного плана беспрепятственно прошло почтовую цензуру. "Фарш на мази", - писал в своем тайном дневнике Гай Лиддел, отвечавший в МИ-5 за контрразведку. "План "Фарш" одобрен премьер-министром. Документы подделаны первоклассно".
Лиддел осуществлял общее руководство отделом "В" службы безопасности, отвечавшим за выявление вражеских шпионов и возможных агентов. Его люди следили за перебежчиками, подозрительными иммигрантами, нацистскими шпионами, двойными агентами, сторонниками Советского Союза - и, в числе многих, за Айвором Монтегю. Ибо, пока достопочтенный Юэн готовил свой изощренный шпионский трюк, беспокойство МИ-5 и МИ-6 по поводу достопочтенного Айвора неуклонно возрастало.
В мае 1942 года МИ-5 отметила, что Айвор состоит "в тесном контакте со многими русскими в нашей стране, включая сотрудников посольства, членов торговой делегации и служащих ТАСС". Агенты, находившиеся среди участников антивоенных митингов, на которых Айвор регулярно выступал, докладывали, что он "неисправимый антинационалист". Согласно донесению некоего П. Уимзи (фамилия, похоже, подлинная), 16 декабря 1942 года Айвор Монтегю, выступая на собрании Общества друзей Советского Союза, заявил, что "в России предоставляются гораздо лучшие возможности для спорта, чем в Англии". Айвор был замечен за ланчем с Константином Зинченко, вторым секретарем советского посольства; он общался с "людьми явно иностранного вида - возможно, русскими". Когда его увидели около секретного сооружения добровольческой Службы наземных наблюдателей в Уотфорде, возникла небольшая паника, однако информатор, сообщив об этом, добавил, что "Монтегю вряд ли мог узнать какие-нибудь секреты, не входя внутрь станции". Учитывая "его связь с русскими, находящимися в нашей стране, - заключили в МИ-5, - можно не сомневаться, что он передаст им любую важную информацию, какая окажется в его распоряжении". Мистер Эйкен Снид (опять слишком необычная фамилия, чтобы не быть подлинной) писал в МИ-5, не приводя никаких доказательств, что Монтегю - "активный пособник враждебных сил". Его соседей побуждали шпионить за ним. Они доносили, что "он всегда очень внимательно слушает зарубежные новости" по радио и что у него "в дальней части сада имеется деревянная будочка, которая вся наполнена книгами". Хелл, жена Айвора, разделяла его политические взгляды, и на нее тоже смотрели как на потенциальный подрывной элемент. Вероятно, Хелл знала о тайной деятельности Айвора, и не исключено, что она помогала ему. Но доказательствами в МИ-5 не располагали.
В 1940 году Айвор попросил разрешения поехать в СССР в качестве корреспондента газеты Daily Worker. По настоянию МИ-5 ему отказали: "Нежелательно, чтобы коммунистическая партия имела возможность послать курьера из нашей страны в Москву… Члена коммунистической партии его уровня не следует выпускать за границу. Одно дело - позволять Daily Worker пропагандировать у нас свои взгляды на войну, другое - предоставлять такой газете специальные возможности для посылки корреспондентов за границу с целью облегчения этой пропаганды". Айвор пожаловался на отказ одному левому депутату парламента, и депутат поднял этот вопрос на заседании палаты, желая знать, "относится ли этот отказ лично к мистеру Монтегю - то есть смог ли бы поехать я, будь я на его месте, - или это знак враждебности в отношении России?"
Поначалу Айвор открыто и страстно выступал против войны, но, когда завязалась схватка между Германией и Советским Союзом, он заявил о своей решимости драться. "Я и сам записался, я готов идти воевать и, если меня возьмут, надеюсь стать настоящим храбрым бойцом", - сказал он, выступая в Вулиджско-Пламстедском филиале Антивоенного конгресса (эти слова были немедленно переданы в МИ-5). В 1941 году Айвора призвали было, но тут же пошли на попятный, поскольку "абсолютно нежелательно, чтобы ему было позволено служить в вооруженных силах Его Величества".
"Похоже, они тебя вычислили", - пошутил по телефону один из его друзей-коммунистов, и фразу зафиксировала МИ-5, прослушивавшая разговор. К тому времени Айвор с семьей переехал в деревню Бакс-Хилл в Хартфордшире, к немалому раздражению руководившего им советского агента: "ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ живет в провинции, и связь с ним затруднена".
Айвор Монтегю превышал банковский кредит и был неопрятен. В свое время он был знаком с известной суфражисткой Сильвией Панкхерст; он слушал зарубежные новости, бранил британские порядки в области спорта, пропагандировал советское кино, общался с левыми актерами и режиссерами, читал книги. В доме у него жила беженка из Германии - еврейка Эльфрида Штёккер. С точки зрения МИ-5 все это было чрезвычайно подозрительно. Во всем, что делал Айвор Монтегю, британские контрразведчики видели признаки измены. Они видели их в его друзьях, в его внешности, в его взглядах, в его поведении. Но прежде всего они видели их в его страстной - и подозрительной - любви к настольному теннису.
Подозрение, что за интересом Айвора к пинг-понгу кроются некие темные намерения, было унаследовано от полковника Валентайна Вивиана, главного охотника за шпионами-коммунистами в британских службах безопасности. Вивиан возглавлял в МИ-6 отдел "V", занимавшийся контрразведкой, пока его не назначили заместителем начальника SIS, ответственным за службу дешифровки МИ-6 в усадьбе Блетчли-Парк. На протяжении долгой разведывательной карьеры Вивиана большая часть его энергии, как и энергии отдела "V", была направлена против британских коммунистов и Коминтерна, который он считал "не столько подпольным политическим движением, сколько преступной организацией заговорщиков". Он был глубоко - даже параноидально - обеспокоен деятельностью Айвора Монтегю. Он был совершенно прав, подозревая, что этот отпрыск привилегированного семейства не просто сочувствует делу коммунизма. Но годы пристального наблюдения за Айвором, перлюстрации его писем, подслушивания его разговоров, слежки, фотографирования принесли пока лишь косвенные свидетельства о его нечестном поведении. И полковник Вивиан убедил себя, что энтузиазм Монтегю в отношении настольного тенниса - прикрытие для чего-то гораздо более зловещего.
Многие перехваченные письма Айвора - подозрительно многие, по мнению перлюстраторов, - касались поставки снаряжения для настольного тенниса из других стран. Часто писали ему два жителя Болгарии - Золтан Мехловиц и Ивор Бодански, письма вроде бы касались различных тонких аспектов игры: способности мячей разных типов к вращению, оптимального веса ракетки. Вивиан дал указание проверить болгар и выяснить, "есть ли за ними еще что-нибудь подозрительное" (самое красноречивое слово тут - "еще"). Вивиан писал агенту МИ-6, работавшему в Софии: "Причина нашего предварительного интереса к этим людям покажется Вам довольно необычной. Они без конца пишут письма Айвору Монтегю о настольном теннисе и об испытаниях мячей для этой игры. Монтегю, конечно, большой энтузиаст пинг-понга, человек из самого ядра настольно-теннисного интернационала, но даже здесь, в Англии, где люди не отличаются психическим здоровьем в этом отношении, нам трудно поверить, что джентльмен может тратить неделю за неделей на испытания теннисных мячиков".