- Хорошая весна в этом году! - Отец полной грудью вдохнул ароматный воздух. - Как-то сейчас там, наверху? Эх, стариков бы сейчас сюда!.. Да, Яро, весна здесь замечательная. И заметь, снег еще кое-где не растаял, а уже все в цвету, и птицы прилетели.
К полудню стало жарко, и птичий хор умолк.
- Завтра начнем пахать. Надо сегодня покончить с забором, - торопил отец скорее себя, нежели меня.
- Обязательно закончим, - кивал головой я, будто все дело было за мной.
- А сейчас пойдем обедать. Видишь, мать машет рукой?
Только мы собрались идти домой, как из леса вышли три вооруженных винтовками и револьверами человека.
- Симарэ! - окликнул отца молодой сван, перетянутый набитой патронами пулеметной лентой. - Дай воды!
Я побежал к дому за водой. Один из вооруженных людей стал пить. Винтовку он снял с плеча и поставил у изгороди. Я с интересом рассматривал ее. Мне никогда не приходилось видеть такого оружия. Как я позже узнал, это была английская десятизарядная винтовка.
Оказалось, что эти люди идут с перевала. Человек, которому мы дали напиться, стоя у изгороди, долго разглагольствовал о том, что скоро в Ажаре, Дали и на всем Кавказе не останется большевиков.
- Никто теперь не заставит нас жениться на своих сестрах и ложиться спать всем селом под общим одеялом, - шныряя глазами по сторонам, говорил он.
Отец слушал молча, глаза его были холодны.
Затем он очень нелюбезно простился с вооруженными людьми, сказав, что у него срочные дела, и ушел.
Сторонники свергнутых князей и бандиты, поддерживаемые иностранными агентами, копили силы для борьбы с народной властью и одновременно вели среди населения подрывную работу, распуская всякого рода слухи и провокации. Бандиты усилили террор и грабежи. Они нападали на жителей, врывались в дома, грабили. В горах, при почти полном бездорожье, бороться с ними было трудно.
Одна из таких банд и проходила мимо нашего дома.
В тот же день, после обеда, пришел Теупанэ и взволнованно сообщил, что власть опять в руках царя,
Отец, разумеется, не поверил словам старика: новости Теупанэ почти всегда оказывались вздорными.
- Царя давно уже нет на свете, - попробовал успокоить его отец.
- Есть, Коция! Ты же сам говорил, что царю нельзя верить. Наверное, он соврал, что умер, просто распустил такие слухи, а сам спрятался в тихом месте, - привычным жестом вытирая с глаз слезы, твердил Теупанэ. - Да, да, Коция, завтра-послезавтра придут отбирать скот, кукурузу, имущество. Князья не могут без этого, - горестно качал головой старик.
Успокоить его отцу так и не удалось. Старик ушел от нас, бормоча что-то мрачное и чаще обычного вытирая свои больные глаза.
- Сегодня будем работать дома, Яро, - сказал на следующий день отец, - в поле не пойдем. Надо вырыть под домом яму. Вот здесь.
- Зачем? - удивился я, рассматривая очерченное лопатой место на полу возле очага.
- Времена изменились, надо кукурузу спрятать. Придут люди князя - отнимут, - ответил отец и начал копать лопатой слежавшуюся твердую землю. - Возьми корзину, поможешь выносить землю.
Два дня мы почти без перерыва рыли яму. В нее можно было положить не только весь наш запас кукурузы, но и спрятаться в случае надобности самим. вверху яму накрыли досками, засыпали землей и прожили несколько мешков с кукурузой. Все это было делано с большим искусством.
Успокоил нас и наших соседей приветливый и веселый красноармеец-грузин. Пришел он почему-то не по тропинке через калитку, а перелез через забор и с карабином в руке зашагал по кукурузнику.
Пропотевшая, выгоревшая гимнастерка не очень складно сидела на нем, и вообще он мало походил на военного человека. Если бы не красная звездочка на фуражке и не карабин, никак бы не догадаться, что это красноармеец.
Отец пригласил гостя в дом. Красноармеец сел к очагу. Мать подала ему свежий чурек, лобио по-грузински и сыр. Гость с большим удовольствием все съел. Ни я, ни мать не поняли, о чем они говорили с отцом, но по тому, как они расстались, можно было сделать вывод, что они очень понравились друг другу.
После его ухода отец рассказал, что Советская Россия в помощь труженикам-горцам прислала отряд под командованием Максима, этот отряд поможет населению обезоружить банды и наладить спокойную жизнь, что большевики не дадут в обиду бедных людей и что в самое короткое время с бандитами будет покончено. Кроме всего этого, красноармеец-грузин позвал отца на сход, который созывался в Ажаре.
Ранним утром отец ушел. В доме наступило томительное ожидание. Работа не клеилась. Мать начинала какое-нибудь дело, но не могла докончить его, бросала, начинала другое, но и оно не шло. Потом она решила идти на поле и копать землю под кукурузу, но, покопав немного, сказала мне, что лучше заняться очисткой семян.
Вернулся отец вечером следующего дня. Грудь его была украшена двумя пулеметными лентами, крест-накрест перетягивавшими плечи. За плечами висел карабин.
- Меня выбрали председателем сельского Совета, - сообщил отец малопонятные для вас новости и стал снимать с себя оружие. - Мне же поручили отряд из тридцати человек для борьбы с бандитами. Теперь дел будет много...
Для матери стало ясным лишь то, что отец будет подвергаться опасностям. Это не могло не вызвать целую бурю упреков и слез. Да и не без основания опасалась она. В условиях Сванетии борьба с бандитизмом была делом нелегким. Не только бандиты будут врагами моего отца, но и их многочисленные родственники станут нашими кровными врагами.
Отцу надоело хныканье матери, и он прикрикнул на нее:
- Нечего меня хоронить заживо! В конце концов бандиты - это такие же люди, как и мы с вами. Им только глаза надо раскрыть на все, и они уйдут от князей, перейдут на нашу сторону, да еще и всех княжеских главарей приведут на аркане. Кто же, по-вашему, должен делать это? Кто, если все будут отказываться? - горячился отец.
- Да, да, да, ты прав, Коция, прав, конечно! Но почему все же ты должен это делать, а не кто-нибудь другой? - спросил Теупанэ, с утра терпеливо ожидавший вместе с нами отца.
- Ты лучше поправь свои штаны, где ты их разорвал? Не с мальчишками ли дрался под старость?
- Какое там с мальчишками! - возмутился старик. - Это твоя собака меня разукрасила. Я каждый раз ухожу от тебя с одними неприятностями.
Дело было в том, что Теупанэ зашел к нам поздним вечером, чтобы справиться, какие новости принес отец. Наш пес Гурбел был на ночь спущен с цепи. Не узнав старика, он набросился на него и порвал штаны.
Теупанэ усадили за стол. К ужину пришел и дядя Кондрат.
- Ты правильно поступил, Коция. Именно ты должен делать, это. В Дали сваны тебя знают, верят тебе, человек ты ученый. Ты покажешь им, где правда, - говорил дядя Кондрат.
- Коция, а что это такое советская власть? - вмешался Теупанэ.
- Советская власть... это... власть народа, - просто ответил отец.
- Так-так, - закивал головой Теупанэ. - Эх, не люблю я араки, но за Коцию сейчас бы выпил!
- Нет, араку пить не будем, советская власть против араки, - не согласился со стариком отец.
- Ну, я немного бы выпил, - умоляюще посмотрел на отца Теупанэ. - Ты же знаешь, что я не люблю ее, но уж если такие события...
- Сегодня и немного пить не будем. Не за что. Я еще ничего не сделал такого, чтобы за меня пить.
Карабин и патронташи отец повесил в углу, где я всегда сидел. Трогать оружие руками он запретил, но смотреть, разумеется, можно было. Мы с Верочкой с любопытством рассматривали диковинные для нас вещи.
- Значит, ты теперь уже коммунист, - тяжело вздыхая, сказала мать. - Если только князья узнают, конец нам всем, конец.
- Ничего не будет, Кати. Ничего, верь мне, - успокоил ее Теупанэ, с аппетитом уплетая свежий чурек. - Все сваны пойдут за Коцией, вот увидишь...
- Сванам многого и не нужно, - задумчиво выговорил отец. - Но за свободу они даже на богов пойдут, если боги захотят ее отнять. Не могут они не поддержать советскую власть.
Залаял Гурбел. Я пошел открывать. За калиткой стоял бородатый старик с палкой в руке. Впоследствии, когда в опере "Русалка" я увидел Мельника, мне сразу же вспомнился тот нежданный гость, взлохмаченный, заросший, страшный.
- Добрый день, сын хорошего Копии! - сняв шапку, низко поклонился мне старик.
Я был очень удивлен. У нас не было принято, чтобы взрослые первыми приветствовали детей. Мне ничего не оставалось, как тоже поклониться старику и пригласить его в дом.
- Спасибо, спасибо, - отвечал старик, продолжая кланяться, - я не большой человек, я могу постоять и во дворе. А Коция дома? Он еще не ушел?
- Добрый день, Филифэ, - радушно приветствовал отец гостя. - Каким ветром тебя занесло? Старик низко поклонился.
- Ты что это кланяешься, как перед князем? - удивился отец. - Я ведь тебе в сыновья гожусь.
- Ты, великий Коция, - самый главный коммунист, от тебя мы все теперь зависим. Мы зайцы, Коция, а ты лев! - не унимался старик.
- Меня же выбрали. Завтра люди выберут тебя, - значит, я тогда тебе должен буду кланяться? Так мы и будем все друг другу кланяться без конца? Пойдем в дом, что стоять у калитки?
- Я думал, что ты другим стал, наш Коция, - сказал старик после того, как отец почти насильно втащил его в дом, - а ты все такой же простой.
Он высказал какую-то незначительную просьбу. Отец тут же обещал все для него сделать.
Видимо, старику очень понравилось, что новые власти не кичатся, не требуют поклонения, ничем не напоминают князей и пристава. Прощаясь, он долго тряс руку отца и желал ему счастья и здоровья.
Утром отец снова стал собираться в дорогу. Мама, как и прежде, заплакала, но остальные уже не плакали. Не плакал и я.
Отец крепко обнял и поцеловал мать, попросил дядю Кондрата почаще заходить к нам.
- Теперь, Яро, для тебя будут открыты дороги в Широкие страны. Ты скоро будешь учиться. Ты должен стать образованным человеком, не таким, как мы с Кондратом, - сказал мне на прощание отец и зашагал в сторону Ажары.
Мне хотелось крикнуть ему, что я буду такой же, как он, когда вырасту, что он самый умный и образованный человек, но он был уже далеко.
Сильно и зло залаял Гурбел. В конце полянки, с восточной стороны дома, показались два вооруженных винтовками человека. Один из них был очень высоким и широкоплечим, а другой среднего роста. Они перешагнули через изгородь и направились к нашему дому.
- Уай, боги наши, помогите! Это, наверное, бандиты! - воскликнула в испуге мать.
- Надо вернуть Коцию, - решил дядя.
- Нет, нет! - запротестовала мать. - Бандиты могут его убить, а нас они не тронут. Вот тебе надо бежать! Беги, Кондрат, беги!
- Нет, что ты! - резко возразил дядя. - Когда это я был трусом! Я еще им покажу!.. - и схватив большое полено, валявшееся у забора, приготовился к встрече с бандитами.
Вооруженные люди тем временем подошли к нашему двору, и широкоплечий еще издалека крикнул:
- Это дом Коции Иосселиани?
- Да, его дом! - хором и довольно недружелюбным тоном ответили моя мать и Кондрат.
- Добрый день, друзья! - продолжал кричать незваный гость, - а Коция где?
- Ушел в Ажару.
- Уже ушел? Меня зовут Сирбисто Навериани, а это мой друг Вети.
- Уай, боги мои! Добрый вам день, доброго счастья! - оторопела от радости мать. - А мы не думали...
"Вот он какой, наш Сирбисто!" - подумал я, с интересом всматриваясь в незнакомца.
Я тогда еще не мог знать, что передо мной стоял национальный герой моей маленькой страны, человек, который сыграл исключительно большую роль в деле свержения княжеской власти и освобождения Сванетии;
Сирбисто был одет не совсем так, как одевались остальные сваны. На нем были серая кепка, гимнастерка защитного цвета, перетянутая широким ремнем. На боку довольно низко висел большой револьвер. Брюки были заправлены в высокие сапоги.
Он все время улыбался, слегка щуря свои выразительные, с искорками затаенного смеха, умные глаза.
- Наследник Коции? - спросил вдруг Сирбисто, погладив меня по голове.
- Да, сын, - ответила за меня мать.
- Будешь учиться, из тебя выйдет образованный человек, - заговорил Сирбисто. - Сваны будут учиться наравне с другими. Теперь у нас все люди равны.
- Да поможет эртобе бог! - отозвалась мать.
- Очень рад познакомиться с семьей нашего Коции. Мы идем с перевала, думали застать его дома... Давно не видел Коцию.
Мать и дядя стали приглашать дорогих гостей к столу, но те наотрез отказались, заявив, что у них очень мало времени, им надо повидать Виктора Дгебуадзе и моего отца, решить какие-то важные вопросы и ехать в Вольную Сванетию.
Сирбисто и его товарищ простились с нами и ушли в сторону Ажары.
- Помогут вам боги бедной нашей Сванетии! - пожелала им на прощание мать.
Путь в широкие страны
Отец теперь появлялся дома очень редко. Он с головой ушел в дела. Все работы по хозяйству легли на плечи мамы. Главным ее помощником стал я. Верочка тоже принимала посильное участие в работе.
Вставали мы до восхода солнца и шли на поле. Возвращались, когда становилось темно, уставшие, опаленные жарким солнцем. Но и на этом не кончался трудовой день. Маму ждали работы по дому.
Приходил отец чаще всего ночью. Его посещения были очень коронки. Придет, поцелует нас, спящих, и уходит опять. Меня не всегда будили. О приходе отца я узнавал только утром и очень огорчался, что не смог поговорить с ним.
Проходили месяц за месяцем. Незаметно подкралась осень. Началась уборка урожая.
В один из особенно знойных дней, когда даже птицы все куда-то попрятались и только шмели наполняли воздух знойным, напряженным гудением, мы обламывали созревшие початки кукурузы и в корзинах переносили в сарай.
- Яро, поскорее, - торопила мать, хотя я и без того спешил, как только мог, - к вечеру может дождик пойти, сгниет кукуруза на корню.
К полудню мы успели перенести в сарай сорок корзин. Мать очень устала.
- Давай отдохнем немного, - предложил я.
- Что ты, Яро, разве можно в такое время отдыхать? Посмотри, какой урожай! Вспомни пословицу: "Дурак только сеет, умный и сеет и жнет".
- Немного отдохнем, - настаивал я.
В это время из-за деревьев показался отец. Он зашел домой всего лишь на несколько часов. Оказалось, что его срочно вызывают в город Сухуми.
- Уай, - сокрушенно воскликнула мама, - что-нибудь плохое случилось?
- Ничего не случилось, - успокоил ее отец. - Бандитов почти не осталось. Тенгиз только где-то скрывается с двумя-тремя друзьями. В моем отряде все живы-здоровы. Школу скоро откроем. Все хорошо.
Мы уже привыкли к тому, что отец почти не бывает дома, но его отъезд был для нас делом совершенно новым и серьезным.
Уезжая, отец оказал, что вернется через неделю. Но мы день за днем насчитали уже две недели, а его все не было.
С каждым днем становилось все холоднее. Начались дожди.
В эти дни нас навестил Гудал. Он как-то изменился, постарел. Лишь бросив взгляд на его шею, я признал его. Шея у Гудала была очень короткая и толстая; казалось, что голова растет прямо из плеч. Мы в это время собирались садиться за стол. На столе румянился свежевыпеченный чурек, в миске стоял мацони.
У сванов в гости ходили под вечер, особенно строго это правило соблюдалось в воскресные дни, когда люди отдыхали. Гудал же пришел к завтраку. Он оглядел всех нас, вытер усы, точно собирался целоваться, и сообщил новость:
- Наших детей будут учить.
- А я-то думаю, какую новость сообщит ранний гость, - облегченно вздохнула мать. - Коции давно нет, никто не приходит к нам.
- Коция будет не скоро. Их, говорят, тоже учат в Сухуми. С ним уехал наш председатель Романов. Он передал, что всех, их задержат. Коция ученый человек у нас в Сванетии, а там он уже не такой ученый. Вот за него и принялись.
- Да, да, Гудал, он совсем неученый. Он иногда даже дни путает. Я говорю, сегодня уже воскресенье, а он говорит, что нет, еще только суббота, - поддержала Гудала мать, своеобразно понимавшая значение учености.
- Это зависит от пищи. Когда совсем не поешь или поешь плохо, тогда путаешься в днях, а на сытый желудок не путаешься, это я знаю. А ученость состоит в другом. - Гудал минуту подумал, но так и не объяснил, в чем же именно, по его мнению, она состоит.
Мать принялась было усаживать Гудала за стол, но тот решительно отказался, объявив, что послан к нам из школы и что завтра мне надлежит явиться туда.
Я так и подпрыгнул от радости. Учиться! Да еще и завтра!
- А кто учить будет, ты? - спросила мать.
- Нет, - протянул Гудал. - Я бы, конечно, стал учить, но анбан* не знаю. Меня в детстве немного учил дьяк молитвам разным, но анбан не учил, а теперь, говорят, анбан будут изучать. Так что я не могу. Учить будет Виктор, он очень ученый человек, анбан хорошо знает.
- А почему ты собираешь детей?
- Я начальник школы, по-русски это называется сторож, - не без гордости сообщил Гудал.
Мама сказала, что он стал большим человеком, и поздравила.
Гудал ушел, оставив всех нас в радости. Я пойду в таинственный дом, который называется школой.
И потом я буду ученым человеком, может быть даже более ученым, чем отец.
- Смотри, Яро, какое время настало. Дети будут учиться. И даже Гудал стал начальником. Как, он сказал, его пост называется?
- Сторож, - припомнил я.
Меня заинтересовало, что же Гудал будет делать на этом посту.
- Наверное, молитвам обучать, - высказала свое мнение мать. - Он говорил, что дьякон его учил.
- Кати, - послышался из-за калитки голос Гудала, - Кати, я забыл тебе сказать, что школа находится в доме Тенгиза, в Ажаре. Пусть туда идет рано утром твой сын.
- В дом Тенгиза, - расстроилась мать. - Он отомстит всем нам. Лучше бы я не знала, где эта школа!
Вечером дядя Кондрат подтвердил новость:
- В школу завтра детей требуют.
- Знаю. К нам Гудал приходил.
- А знаешь, что школа в доме Тенгиза?
- Знаю. Он никому не простит этого, - покачав головой, тревожно вымолвила мать и испытующе посмотрела на дядю Кондрата.
Дядя присел на пень, оставшийся после дуба. Дерево срубил отец два года назад, когда мы поселились на новом месте.
- Дело же еще в том, - сказал дядя, - что школа далеко. Обуви не напасешься. Да и провожать детей надо. Босиком в школу ходить нельзя.
- Можно по дороге босиком идти, а в школе надеть чувяки и сидеть на месте, - вмешался я.
- Вас посадишь, особенно тебя. Все время крутишься, покоя не знаешь.
После слов дяди я действительно стал замечать, что спокойно сидеть очень трудно, так и хочется сбегать то туда, то сюда.
- Я своего Ермолая не отпущу. Пусть дома работает, - твердо заявил дядя.
У меня мелькнула мысль, что дядя боится пускать Ермолая учиться в дом князя Тенгиза.
Когда он ушел, я хотел было поделиться своими соображениями с мамой, но вовремя остерегся. Ведь и в ней этот разговор может всколыхнуть страхи. А тогда - прощай школа!
- Я и зимой буду без чувяков ходить. А провожать меня не нужно, - заверил я мать.