Но не успели мы повернуть в сторону берега, как два катера, зайдя с кормы, положили по правому борту новую серию бомб. Враг снова нащупал нас. В таких условиях ложиться на грунт было нельзя.
Я решил отходить в общем направлении на северо-восток, изменяя курсы в зависимости от расположения катеров противника.
До полудня продолжалось неослабное преследование. Бомбы врага по-прежнему причиняли нам немало вреда.
"Малютка" подошла к Лукульскому створу в районе Мамашая. Дальше начинались малые глубины, затруднявшие маневрирование.
"Малютка" резко развернулась вправо и увеличила ход до полного. Пройдя несколько минут в сторону моря, застопорила машина, по инерции снова от вернула к берегу, постепенно теряя скорость, и упала на грунт прямо на фарватере.
Маневр удался. Следующая атака противника была произведена явно впустую. Бомбы разрывались по корме сравнительно далеко от нас. Это было хорошим предзнаменованием.
Мы притаились, слушали, как охотники все дальше и дальше уходят в море. Похоже, они полагали, что лодка либо утонула, либо ушла из района, так старательно прочесанного бомбами.
Где-то очень далеко от нас, видимо для очистки совести, катера сбросили еще несколько бомб и ушли. "Малютка" стала спешно приводить себя в порядок. Кок принялся готовить обед, матросы, перекусив на скорую руку, начали исправлять повреждения.
Я все еще не покидал центральный пост. Здесь же на своем обычном месте находился и матрос Поедайло. Теперь его не в чем было упрекнуть. В напряженные часы прохождения минного поля и при уклонении от катеров врага он держал себя очень хорошо.
- Сегодня я вами очень доволен, Поедайло! - улучив момент, похвалил я матроса. - Вы вели себя хорошо...
- Ну что вы, товарищ командир, - смущенно отозвался он.
Трапезников искоса глянул на Поедайло, с которым он за последнее время очень сдружился, и глубокомысленно заметил:
- Труд исправляет человека.
- Сам исправляйся! - огрызнулся Поедайло и тут же рассмеялся.
- Я больше скажу. Ваша мысль оставаться здесь помогла мне принять правильное решение. Возможен проход конвоя... Вот и выходит, что мы с вами стремимся бить врага. Не боимся его.
- Это я от боцмана услышал, - Поедайло словно оправдывался. - Он говорит: могут нас прогнать, а потом провести конвой...
- И штурман так сказал, - буркнул боцман между делом.
- А я от командира услышал, что уходить из района нельзя, - окончательно рассмешил всех Глоба.
- Значит, мысль была коллективной, это еще лучше, правда? - обратился я к Трапезникову.
- Правильно... Особенно, если конвой в самом деле пройдет, - согласился Трапезников.
Шумы винтов катеров затихли. Наш "слухач" доложил:
- Чист горизонт!
Исправив поврежденные механизмы и устранив последствия аварии, мы всплыли и, выйдя в район Лукульского створа, легли параллельно ему курсом на север.
По левому борту, ближе к корме, на расстоянии сорока-пятидесяти кабельтовых, стояли без хода два немецких катера-охотника за подводными лодками. Больше на горизонте ничего не было видно.
Зеркальной глади, выдавшей нас утром врагу, на море уже не было.
- Сейчас бы фашистов встретить. Мы бы им всыпали!.. - этими словами встретил меня в дизельном отсеке Мисник, как видно, уже забывший о ночном происшествии на мостике.
- Долго же нас гоняли, товарищ командир, - покачав головой, заметил Гудзь. - Хорошо хоть, что бомб на нас израсходовали целую уйму.
- Да, урон мы фашистам нанесли, - подхватили другие.
- Эх, нам бы хороший транспорток! - вслух мечтал старшина группы торпедистов Терлецкий. - Торпеды сами просятся, еле их удерживаем.
Подобные разговоры велись в каждом отсеке.
Я вернулся в центральный пост и тут же узнал, что старший лейтенант Косик заметил большой конвой противника, пробиравшийся через минное поле. Огромный немецкий транспорт и крупный танкер сопровождали шестнадцать охранных кораблей, среди которых были и малые миноносцы, и охотники за подводными лодками, и самоходные баржи. С воздуха конвой прикрывали два самолета.
Лодка легла на курс для атаки и дала полный ход. Однако скоро стало ясно, что между кораблями противолодочной обороны на перископной глубине прорвать охранение не удастся.
Я не успевал следить за судами, двигавшимися, как мне показалось, сплошной стеной. Какое-нибудь из них могло либо обнаружить нас, либо случайно наткнуться и протаранить. Вместе с тем надо было вести тщательное наблюдение за мишенью.
Взвесив все эти обстоятельства, я решил поднырнуть под полосу охранения. После этого я поднял перископ и увидел, что головной транспорт, который мы намеревались атаковать, прошел. К углу ожидания подходил второй из охраняемых кораблей - танкер.
Произошло это потому, что, прорывая полосу охранения, "Малютка" пробыла на глубине более семи минут. За это время наблюдение за мишенью велось только акустическими средствами. Скорость же противника была большей, чем я определил первоначально.
"Малютка" подошла так близко к танкеру, что в перископ стало видно все, что делалось на судне.
На палубе танкера было довольно людно.
Кто-то из стоявших на мостике показывал в нашу сторону: перископ и оставляемая им легкая бороздка выдали нас.
Скорректировав данные о противнике, "Малютка" немедленно выпустила торпеды. На мостике танкера забегали, взвились флажки какого-то сигнала.
Танкер пытался уклониться, но было поздно. Торпеды взорвались: одна под фок-мачтой, вторая под мостиком...
Через несколько минут танкер погрузился в море,
После залпа "Малютка" почти полностью выскочила в надводное положение. Глубиномер показывал всего три метра. Я приказал погрузиться на двадцать пять метров. На это потребовалось более полминуты. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы вражеские корабли могли вдоволь налюбоваться "Малюткой". Команды их были настолько поражены неожиданностью атаки, произведенной со столь близкой дистанции, что не сразу сумели организовать преследование. Несколько артиллерийских выстрелов, очевидно данных с катеров, не причинили нам вреда.
Лодка упала на грунт.
Мы пока еще не слышали разрывов бомб, но противник знал наше месторасположение. Нужно было немедленно уходить с этого места.
- Пузырь в среднюю! Оба - средний вперед! Руль влево три! - скомандовал я.
Сравнительно долго враг не трогал нас. Видимо, он ждал, пока мы выйдем из сферы конвоя.
На восемнадцатой минуте после залпа гидроакустики конвоя обнаружили нас. На этот раз экипажу "Малютки" досталось больше, чем за все предыдущие глубинные бомбежки.
Гитлеровцы неистовствовали. Бомбы сбрасывали сразу с нескольких преследовавших лодку катеров.
Нас преследовало одновременно более десяти охотников за подводными лодками.
Бомбили довольно точно. Каждая серия бомб, сбрасываемых на "Малютку", оставляла следы на лодке, хотя от прямого попадания судьба нас миловала.
Мелких повреждений было немало. В некоторых местах образовалась течь. Из-за вмятин и деформации корпуса нарушалась укупорка сальников, расшатались валопроводы, заклепки. В первом отсеке люди стояли по колено в воде. Рулевые перешли на ручное управление, - носовые горизонтальные рули не действовали.
Враг преследовал нас упорно и неотступно.
Единственно правильным решением оставалось быстрее укрыться в минном поле.
Уклоняясь от охотников, лодка, лавируя, пробиралась к минному полю.
Было четыре часа утра, когда немецкие катера начали отставать. Мы подошли к минному полю.
Охотники, хотя и сбрасывали бомбы, но не отважились полезть вслед за нами.
Опять экипаж "Малютки" настороженно вслушивался в ожидаемый скрежет минрепов.
В решающий момент, когда нервы людей были на пределе, в переговорных трубах всех отсеков послышался громкий голос:
- В центральном!
Через переговорные трубы в такие моменты передавались сообщения, имеющие особую важность.
- Есть в центральном! - ответило сразу несколько голосов.
- Обед готов, - послышалось из трубы.
Раздался дружный смех подводников центрального поста. Его оборвал омерзительный лязг - минреп невыносимо медленно, выматывая душу, скользил по обшивке лодки.
Теперь никто, кроме гидроакустика, не обращал внимания на удалявшиеся шумы катеров-охотников. Главная опасность была рядом. И все наше внимание было переключено на то, чтобы выскользнуть, не дать "Малютке" взорваться на мине.
Форсируя минное поле, корпус восемь раз коснулся страшных минрепов. Восемь раз "Малютка" уклонялась, используя все свои маневренные возможности, и, наконец, благополучно вышла на чистую воду.
- Форсирование минного поля окончено! Поздравляю славных "малюточников" с очередной победой над ненавистным врагом! - не без торжественности передал я по переговорным трубам в отсеки подводной лодки. И тут же добавил: - Обедать!
После обеда мы всплыли на перископную глубину, чтобы узнать обстановку на море.
Погода по-прежнему стояла на редкость тихая. Безоблачное небо было озарено только что оторвавшимся от гребня горы Айя солнцем. В окуляре перископа обозначились два вражеских самолета. Самолеты шли на бреющем полете и, видимо, тщательно просматривали морскую гладь.
Всплыть не удалось. Между тем под водой невозможно было исправить многочисленные повреждения, связаться с командованием и зарядить аккумуляторы.
- Придется идти под водой самым малым ходом, - сказал я Косику, опуская перископ.
- Другого выхода нет, - подтвердил помощник. - Если с такими энергозапасами нас катера поймают, будет трудно...
Весь день мы шли под водой, невидимые, как нам казалось, врагу. Солнце начало опускаться к западу, когда вахтенный офицер попросил разрешения уйти на глубину.
Сон мгновенно оставил меня. Оказавшись у перископа, я увидел фашистский самолет, описывающий над нами круги.
Выяснилось, что лодка оставляла за собой небольшой след: из поврежденной систерны просачивался соляр.
"Малютка" ушла на большую глубину. Я считал каждый пройденный нами кабельтов. От соляра был такой след, что, заметив его в перископ еще до погружения на глубину, Косик сказал по адресу немецкого летчика:
- Удивляюсь, как этот балбес нас не обнаружил и не вызвал охотников еще утром.
Продержавшись на большой глубине до наступления темноты, "Малютка" снова всплыла. Теперь можно было как следует осмотреть повреждения. Их было очень много, но лодка оставалась боеспособной.
В памятные дни Великой Отечественной войны не раз приходилось удивляться тому, как могли боевые механизмы подводных лодок типа "Малютки" выдерживать сложнейшие испытания, которым они подвергались.
Помню случай, когда один из прославленных подводников капитан-лейтенант Валентин Комаров прямо на пирсе расцеловал рабочих-представителей. завода, вышедших вместе с моряками встречать возвращавшуюся из боевого похода лодку-победительницу.
В походе лодка имела соприкосновение с вражеским конвоем, утопила большой транспорт и сама подверглась ожесточенному преследованию. Уклоняясь от фашистских охотников целые сутки, она получила едва ли не прямое попадание глубинной бомбы. Шестой отсек был полностью затоплен, главный электромотор вышел из строя, линия вала в районе подшипника Митчеля работала в воде. Взрывная волна буквально гофрировала кормовую часть корпуса.
И, несмотря на все эти, казалось бы, смертельные для маленькой подводной лодки повреждения, она ушла от преследования врагов и вернулась в базу, пройдя более шестисот миль над водой.
Исправив антенну, мы дали радиограмму с донесением о результатах боевого похода. Оказалось, что в базе уже было известно о том, что на Лукульоком створе подводная лодка потопила танкер врага под названием "Хейнбург" и что после этого лодку сильно обстреливали глубинными бомбами. Как говорилось в сообщении, море кипело от разрывов глубинных бомб.
Мы вернулись с победой.
Порт Констанца
Во время обеденного перерыва была назначена беседа Ивана Колодченко, комиссара подводной лодки "Форель", о последнем боевом походе лодки. Закончив дела, я вышел из "Малютки" и направился к тенистой кипарисовой аллее, где уже должны были собраться все свободные от вахт матросы, старшины и офицеры кораблей дивизиона. На пирсе я встретился со старыми знакомыми Метелевым и Селивановым. Они с группой своих товарищей тоже направились на беседу. Мы пошли вместе,
- Будете "Форель" ремонтировать? - спросил я Ефима Ефимовича.
- Наше дело такое: вы, подводники, разбиваете корабли, а мы ремонтируем...
- Ну, "Форель" мало разбита, - вмешался кто-то из рабочих. - Зато победы немалой достигла...
- Такие корабли, которые с победой приходят, можно ремонтировать. Тут уж сил не жалко, - заметил Селиванов. - И день и ночь готов на "Форели" работать.
- Спать ты совсем не любишь! Ты уж насчет ночи осторожно, - ухмыльнулся дядя Ефим.
- Ярослав Константинович, - воззвал к моей совести Селиванов, - последний месяц сплю по три часа. А он, слышите, что говорит?
- Грешным делом, я тоже люблю поспать, да времени не хватает. Помню, после первого боя уснул и увидел во сне родное село, башни над домами, старого своего деда. Сидит будто около очага и рассказывает сказку...
- Наверное, скучаете по родным местам? - дядя Ефим кивнул головой в сторону заснеженных вершин. Где-то за ледниковыми грядами ютилась моя маленькая страна - Сванетия.
- Как и вы, вероятно, - со вздохом подтвердил я.
- Моя родина - Ленинград, - тоже вздохнул старик, - томится в блокаде...
- У вас там есть родичи?
- Все родственники там. Два сына на Ленинградском фронте.
- Да, в Питере тяжко, - сочувственно подтвердил кто-то.
- А мои в Николаеве. Фашисты небось издеваются. Никто из них не успел эвакуироваться, - проговорил Селиванов. Веселые искорки в его глазах тут же погасли.
- Ничего, теперь недолго. После Сталинграда долго не продержится, годик-два - и каюк фашисту! - Метелев одобряюще похлопал своего друга по плечу. Эта скупая мужская ласка показалась мне проникновенной и нежной.
- Два года слишком много, - возразило несколько голосов.
- Я так думаю... Правде надо в лицо смотреть. Мы немного опоздали. Подводники дивизиона, расположившись на полянке в тени высоких кипарисов, с интересом слушали Колодченко.
..."Форель" шла к мысу Шабла.
В боевой рубке у перископа стоял командир подводного корабля капитан-лейтенант Дмитрий Суров. Лодка приближалась к границе минных полей, которые ей предстояло форсировать.
- На глубину! - скомандовал Суров, привычным жестом откинув со лба русые кудри. - Малый ход!
Перед минным полем "Форель", убрав перископ, пошла на нужную глубину.
Вскоре она коснулась первого минрепа. .,
Медленно и осторожно проходила "Форель" минное поле.
Наконец опасный пояс был пройден. Лодка всплыла на глубину, позволяющую пользоваться, перископом.
На море лежал почти полный штиль. Контуры города Констанцы, расположенного на плоском мысу, отчетливо выделялись на горизонте. Отдельные дома трудно было различить: город был обвит пеленой дыма, вырывавшегося из многочисленных труб нефтеперегонных заводов.
- В гавани никого не видно, - с досадой проговорил командир,
- В радиограмме сказано, что транспорт должен выйти в море с наступлением темноты, - напомнил комиссар.
До наступления темноты "Форель" маневрировала под водой у входного фарватера порта Констанца. Затем всплыла и, подойдя почти вплотную к молу, ограждавшему гавань, легла в дрейф.
На мостике остались командир корабля и сигнальщик Шувалов.
- Это мол порта. До него не менее двухсот метров. По нему ходит фашистский часовой, видишь, - шепотом пояснил Суров обстановку матросу-сигнальщику.
- Вижу. Вот черт, подползти бы к нему и...
- Это не наше дело. Пусть себе гуляет.
- Как же этот балбес нас не видит? - не выдержал Шувалов.
- Нас же чуть-чуть видно над водой, примерно как бочку. А мало ли бочек плавает сейчас на море?
- Ваша правда, товарищ командир, - согласился сигнальщик. И вдруг изменившимся голосом прохрипел:
- С моря катер... по курсовому сто двадцать...
- В центральном! - шепотом приказал командир. - Артиллерийская тревога! Сигналов не подавать! Голосом!
Артиллеристы молниеносно изготовили свои орудия к бою.
- Собираемся драться? - осторожно поглядывая на командира, спросил Шувалов.
- Не будем, если он не полезет сам, - ответил командир, не сводя глаз с вражеского судна.
- А погружение?
- Здесь мелко, все равно от катера-охотника не уйдешь.
Проскочив мимо "Форели", катер поднял такую волну, что лодка закачалась на ней, как щепка.
Появление катера было единственным происшествием за ночь. Утром нужно было уходить под воду, а транспорт все не появлялся.
- Чего мы ждем, товарищ командир? - с нетерпением проговорил Шувалов. - Может, в порту и нет никого. Разве туда пройти нельзя? Все равно ничего не видят.
- Вот это и называется зазнайством. Слепых врагов не бывает. Однако... насчет пройти - надо подумать. - Командир минуту молчал. - Ты, пожалуй, и прав. Погрузимся и... пройдем в порт.
Все предполагаемые сроки выхода вражеских судов из бухты миновали. У командира появилось решение - пройти внутрь самой базы и у пирса подорвать грузившийся транспорт.
Для решения этой нелегкой задачи нужно было преодолеть два боковых заграждения. Только тогда лодка могла попасть в гавань.
Когда первые лучи солнца поползли вверх по небу, "Форель", благополучно преодолев заграждения, вошла в гавань.
Командир поднял перископ и осмотрелся. Гавань была пуста. Суров вздохнул. Выходит, он зря шел прямо в пасть противника.
- Прозевали транспорт, товарищ комиссар, В бухте судов нет, - Суров повернул перископ направо и долго всматривался. Потом брови его удивленно поднялись. - Похоже, фашисты занимаются легководолазным делом.
- А не послать ли нашего матроса под водой за "языком"? - предложил комиссар.
- Что ж, мысль не плохая, - согласился Суров. Капитан-лейтенант не любил дважды решать один и тот же вопрос. Иногда его даже упрекали в том, что он слишком поспешно принимает решения.
- Право на борт! На грунт! - прозвучала команда.
"Форель" подошла, насколько это было возможно, к месту, где гитлеровцы занимались водолазным делом, и легла на грунт.
Командир приказал подготовиться к выпуску за борт одного из матросов. Из первого отсека вызвали ловкого и сильного Ивана Бондарева.
Но корабельный механик неожиданно запротестовал против этой кандидатуры.
- Это верно: смелый, сильный и ловкий. Но он единственный из всего экипажа плохо знает водолазное дело, - горячо возражал он. - Почти все матросы получили отличные отметки, а Бондарев хватает тройки.
- Да, троечника посылать рискованно. И себя погубит и корабль подведет, - согласился с механиком Суров. - Но кого же?
- Шувалова! - предложил комиссар. - Волжанин, не подведет.
- Я тоже за Шувалова, - согласился механик.