- Вам скучно слушать мои фантазии? А я люблю говорить об этом. Если б вы знали, как необходам русской деревне хороший, умный, образованный учитель! У нас в России его необходимо поставить в какие-то особенные условия, и это нужно сделать скорее. если мы понимаем, что без широкого образования народа государство развалится, как дом, сложенный из плохо обожженного кирпича! Учитель должен быть артист, художник, горячо влюбленный в свое дело, а у нас - это чернорабочий, плохо образованный человек, который идет учить ребят в деревню с такой же охотой, с какой пошел бы в ссылку. Он голоден, забит, запутан возможностью потерять кусок хлеба. А нужно, чтобы он был первым человеком в деревне, чтобы он мог ответить мужику на все его вопросы, чтобы мужики признавали в нем силу, достойную внимания и уважения, чтобы никто не смел орать на него... унижать его личность, как это делают у нас все: урядник, богатый лавочник, поп, становой, попечитель школы, старшина и тот чиновник, который носит звание инспектора школ, но заботится не о лучшей постановке образования, а только о тщательном исполнении циркуляров округа. Нелепо же платить гроши человеку, который призван воспитывать народ, - вы понимаете? - воспитывать народ! Нельзя же допускать, чт об этот человек ходил в лохмотьях, дрожал от холода в сырых, дырявых школах, угорал, простужался, наживал себе к т ридцати годам лярингит, ревматизм, туберкулез... ведь это же стыдно нам! Наш учитель восемь, девять месяцев в году живет, как отшельник, ему не с кем сказать слова, он тупеет в одиночестве, без книг, без развлечений. А созовет он к себе товарищей - его обвинят в неблагонадежност и, - глупое слово, которым хитрые люди пугают дураков!.. Отвратительно все это... какое-то издевательство над человеком, который делает большую, страшно важную работу. Знаете, - когда я вижу учителя, - мне делается неловко перед ним и за его робость, и за то, нто он плохо одет, мне кажется, что в этом убожестве учителя и сам я чемто виноват... серьезно!
Он замолчал, задумался и, махнув рукой, тихо сказал:
- Такая нелепая, неуклюжая страна - эта наша Россия.
Тень глубокой грусти покрыла его славные глаза, тонкие лучи морщин окружили их, углубляя его взгляд. Он посмотрел вокруг и пошутил над собой:
- ВНдите - целую передовую статью из либеральной газеты я вам закатил. Пойдемте - чаю дам за то, что вы такой терпеливый...
Эт о часто бывало у него: говорит гак т епло, серьезно, искренно и вдруг усмехнется над собой и над речью своей. И в этой мягкой, грустной усмешке чувствовался тонкий скептицизм человека, знающего цену слов, цену мечтаний.
Иван Алексеевич Бунин:
11оследнее время часто мечтал вслух:
- Стать бы бродягой, странником, ходить по святым местам, поселиться в монастыре среди леса, у озера, сидеть летним вечером на лавочке возле монастырских ворот...
Алексей Сергеевич Суворин:
Он говорил, что хотел бы поехать на войну. "Там интересно".
"милая чехия"
Отец Павел Егорович Чехов
Александр Павлович Чехов (псевд. А. Седой; 1855- 1913), старший брат Чехова, журналист, прозаик: Павел Егорович был таганрогским купцом второй гильдии, торговал бакалейным товаром, пользовался общим уважением и нес на себе общественные - почетные, а потому и бесплатные - должности ратмана полиции, а впоследствии - члена торговой депутации. Слыл он среди сограждан за человека состоятельного, но на самом деле едва сводил концы с концами. Таганрог, некогда цветущий в торговом отношении город, понемногу падал. Падала вместе с этим и торговля Павла Егоровича. <...> Павел Егорович <...> с ранних лет своей жизни был большим любителем церковного благолепия, церковных служб и в особенности церковного пения. В молодости он жил в деревне, посещал усердно сельскую церковь и выучился у местного сельского священника играть на скрипке по нотам и петь тоже по ногам. Во время церковных служб он пел и читал в деревне на клиросе. Впоследствии он был привезен своим отцом - дедом писателя - из деревни в Таганрог и отдай к местному бога тому купцу Ко- былину в мальчики-лавочники. Пройдя здесь суровую школу сначала мальчика, затем "молодца"", а потом и приказчика, Павел Егорович к тридцати годам своей жизни открыл в Таганроге собственную бакалейную торговлю и женился. Выйдя из-под ферулы строгого хозяина - Кобылина, Павел Егорович почувствовал себя самостоятельным и свободным. Эта свобода дала ему возможность ходить в церковь, когда ему вздумается, и отдаваться пению сколько душе угодно. Перезнакомившись с духовенством местных церквей, Павел Егорович стал петь и читать на клиросах вместе с дьячками, а потом ка- кими-то судьбами добился и того, что стал регентом соборного хора, которым и управлял несколько лет подряд. Будучи человеком религиозным, он не пропускал ни одной всенощной, ни одной утрени и ни одной обедни. В большие праздники он неукоснительно выстаивал две обедни - раннюю и позднюю - и после обеда уходил еще к вечерне.
Михаил Павлович Чехов:
Он любил церковные службы, простаивал их от начала до конца, но церковь служила для него, так сказать. клубом, где он мог встретиться со знакомыми и увидеть на определенном месте икону именно такого-то свя того, а не другого. Он устраивал домашние богомоления, причем мы, его дети, составляли хор. а он разыгрывал роль священника. Но во всем остальном он был таким же маловером, как и мы, грешные, и с головой уходил в мирские дела. Он пел, играл на скрипке, ходил в цилиндре, весь день Пасхи и Рождества делал визиты, страстно любил газеты, выписывал их с первых же дней своей самостоятельности. начиная с "Северной пчелы" и кончая "Сыном отечества". Он бережно хранил каждый номер и в конце года связывал целый комплект веревкой и ставил под прилавок. Газеты он читал всегда вслух и от доски до доски, любил поговорить о политике и о действиях местного градоначальника. Я никогда не видал его не в накрахмаленном белье. Даже во время тяжкой бедности, которая постигла его потом, он всегда был в накрахмаленной сорочке, которую приготовляла для него моя сестра. чистенький и аккуратный, не допускавший ни малейшего пятнышка на своей одежде. Петь и играть на скрипке, и непременно по нотам, с соблюдением всех адажио и модерато, было его призванием. Дня удовлетворения этой страсти он составлял хоры из нас, своих детей, и из посторонних, выступал и дома и публично. Часто, в угоду музыке, забывал о кормившем его деле и, кажется, благодаря этому потом и разорился. Он был одарен также и художественным талантом; между прочим, одна из его картин, "Иоанн Богослов", находится ныне в Чеховском музее в Ялте. Отец долгое время служил по городским выборам, не пропускал ни одного чествования, ни одного публичного обеда, на котором собирались все местные деятели, и любил пофилософствовать. В то время как дядя Митрофан читал одни только книги высокого содержания, отец вслух перечитывал французские бульварные романы, иногда, впрочем, занятый своими мыслями, так невнимательно, что останавливался среди чтения и обращался к слушавшей его нашей матери: - Так ты, Евочка, расскажи мне; о чем я сейчас прочитал.
Александр Павлович Чехов:
По природе он был вовсе не злым и даже скорее добрым человеком, но его жизнь сложилась так, что его с самых пеленок драли и в конце концов заставили уверовать в то, что без лозы воспитать человека невозможно. Разубедился он в этом уже в глубокой старости, когда жил на покое у Антона Павловича - тогда уже известного писателя - в Мелихове, под Москвою. В Мелихово часто съезжались из
Петербурга и из Москвы все дети Павла Егоровича - уже женатые и семейные люди. Самые интересные беседы в тесном семейном кругу, под председательством Антона Павловича, велись большей частью за столом и особенно за ужином, после дневных трудов и работ. Однажды стали в присутствии Павла Егоровича вспоминать прошлое и, между прочим, вспомнили и лозу. Лицо парика опечалилось. - Пора бы уж об этом и позабыть, - проговорил он виноватым тоном. - Мало ли что было в прежнее время?! Прежде думали иначе...
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник:
Отец, Павел Егорович, высокий, крупный, благообразный старик, в свое время был крутенек и воспитывал детей по старинке, почти по Домострою - строго и взыскательно. Но ведь в его время широко было распространено понятие "любя наказуй", и строг он был с сыновьями не из-за жестокости характера, а, как он глубоко верил, ради их же пользы. Но в дни. когда я узнала его, он вполне признал главенство А. П. Он чувствовал всей своей крепкой стариковской справедливостью, что, вот, он вел свои дела неудачно, не сумел обеспечить благосостояние своей семьи, а "Антоша" взял все в свои руки, и вот теперь, на старост и лет, поддерживает их и угол им доставил - и оба они, и старик и старушка. считали главой дома "Антошу". Павел Егорович всегда подчеркивал, что он в доме не хозяин и не глава, несмотря на трогательно почтительную и шутливую нежность, с которой молодые Чеховы с ним обращались: но в этой самой шутливости, конечно, уже было доказательство полнейшего освобождения от родительской власти, бывшей когда-то довольно суровой. Однако ни малейшего по этому поводу озлобления или раздражения у старика не чувствовалось.
Он жил в своей светелке, похожей на монашескую келью, днем много работал в саду, а потом читал свои любимые "божественные книги" - огромные фолианты жития святых, "Правила веры" и пр. Он был очень богомолен: любил ездить в церковь, курил в доме под праздник ладаном, соблюдал все обряды, а у себя в келье отправлял один вечерню и всенощную, вполголоса читая и напевая псалмы. Помню, часто - когда я проходила зимним вечером мимо его комнаты в отведенную мне, я слышала тихое пение церковных напевов из-за дверей, и какой-то особенный покой это придавало наступлению ночи...
Антон Павлович Чехов.Из письма Ал. П. Чехову. Мелихово, 30 декабря 1894 г.:
Папаша стонал всю ночь. На вопрос, отчего он стонал, он ответил так: "Видел Вельзевула".
Мать
Евгения Яковлевна Чехова
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник:
Я никогда не видела, чтобы Е. Я. сидела сложив руки: вечно что-то шила, кроила, варила, пекла... Она была великая мастерица на всякие соленья и варенья. и угощать и кормить было ее любимым занятием. Тут тоже она как бы вознаграждала себя за скудость былой жизни; и прежде, когда у самих не было почти ничего - если случалось наварить довольно картошки, она кого-нибудь уже спешила угостить. А теперь - когда появилась возможность не стесняться и не рассчитывать куска - она попала в свою сферу. Принимала и угощала как настоящая старосветская помещица, с той разницей, что все делала своими искусными руками, ложилась позже всех и вставала раньше всех.
Помню ее уютную фигуру в капотце и чепце, как она на ночь приходила ко мне. когда я уже собиралась заснуть, и ставила на столик у кровати кусок курника или еще чего-нибудь, говоря со своим милым придыханием: - А вдруг детка проголодается?.. И у нее в ее комнатке я любила сидеть и слушать ее воспоминания. Большей частью они сводились к "Антоше".
С умилением она рассказывала мне о той, для нее незабвенной минуте, когда Антоша - тогда еще совсем молоденький студентик - пришел и сказал ей:
- Ну, мамаша, с этого дня я сам буду платить за Машу в школ)-!
(До этого за нее платили какие-то благожелатели.)
- С этого времени у нас все и пошло... - говорила старушка. - А он - первым делом. - чтобы все самому платить и добывать на всех... А у самого глаза так и блестят - "сам, говорит, мамаша, буду платить".
И когда она рассказывала мне это - у нее самой блестели глаза, и от улыбки в уголках собирались лучи-морщинки, делавшие чеховскую улыбку такой обаятельной. Она передала эту улыбку и А. П. иМ. П.
Игнатий Николаевич Потапенко:
Казалось, забота о том, чтобы всякое желание А. П. было тотчас же, как но щучьему веленью, исполнено, составляла цель ее жизни. Всякая перемена в его настроении отражалась в ее лице. Его привычки и маленькие капризы были изучены. Ему, например, не нужно было заявлять о том, что он хочет есть и пора подавать обед или ужин, а стоило только остановиться перед стенными часами и взглянуть на них. В ту же минуту она била тревогу, вскакивала, бежала на кухню и торопила все и всех.
Михаил Осипович Меньшиков:
Помню, как под вечер мы с Чеховым ходили искать подберезовики на старую аллею при въезде. Мать Чехова, Евгения Яковлевна, раньше нас обходила те же места, но оставляла грибки "для Антоши".
Александр Иванович Кунрин:
Вспоминается мне панихида на кладбище на друтой день после его похорон. Был тихий июльский вечер, и старые липы над могилами, золотые от солнца, стояли не шевелясь. Тихой, покорной грустью, глубокими вздохами звучало пение нежных женских голосов. И было тогда у многих в душе какоето растерянное, тяжелое недоумение.
Расходились с кладбища медленно, в молчании. Я подошел к матери Чехова и без счов поцеловал ее руку. И она сказала усталым, слабым голосом: - Вот горе-то у нас какое... Нет Антоши... О, эта потрясающая глубина простых, обыкновенных. истинно чеховских слов! Вся громадная бездна утраты, вся невозвратимость совершившегося события открылась за ними.
Братья Александр, Николай, Иван и Михаил
Александр (А. Седой)
Евгения Михайловна Чехова:
Высокий человек с добрыми глазами, с круглой седой, коротко остриженной головой и седой же, разделенной надвое бородой - таким живет в памяти мой дядя Саша, Александр Павлович Чехов, писатель А. Седой, старший брат Антона Павловича. Помню, как удивилась я однажды, прочитав подпись "А. Седой".
- Папа, а почему тут подпись "А. Седой". Ведь дядя Саша - Чехов? - на что отец резонно ответил:
- Ты же видишь, что дядя Саша седой. Вот он и подписывается: "А. Седой".
<...> Крут его интересов был безграничен. В каталоге Ленинской библиотеки - 18 книг Александра Павловича. Тут и сборники рассказов, и воспоминания о детских годах Антона Павловича, и книги по специальным вопросам, например - "Исторический очерк пожарного дела в России", "Призрение душевнобольных в Санкт-Петербурге", "Химический словарь фотографа" и др.
Михаил Павлович Чехов:
Это был интереснейший и высокообразованный человек, добрый, нежный, сострадательный, изуми- 177
тельный лингвист и своеобразный философ. <...> Благодаря своим всесторонним познаниям он вел в газетах отчеты об ученых заседаниях, и сами лекторы специально обращались перед своими выступлениями к редакторам газет, чтобы в качестве коррс- спондента они командировали к ним именно моего старшего брата, Александра. Известный А. Ф. Кони и многие профессора и деятели науки часто не начинали своих лекций, дожидаясь его прихода. Но <...> он страдал запоем и сильно и подолгу пил. В такие периоды он очень много писал, и то, что выходило у него во в}>емя болезни из-под пера, если попадало в печать, заставляло его потом сильно страдать. <...> Но когда он выздоравливал, когда он опять становился настоящим, милым, увлекательным Александром, то его нельзя было наслушаться: это была одна сплошная энциклопедия, и не могло быть темы, на которую с ним нельзя было бы с интересом поговорить.
Иван Алексеевич Бунин:
Александр был человек редко образованный: окончил два факультета - естественный и математический, много знал и по медицине. Хорошо разбирался в философских системах. Знал много языков. Но ни на чем не мог остановиться. А как он писал письма! Прямо на удивление. Был способен и на ручные работы, сам сделал стенные часы. Одно вре мя был редактором пожарного журнала. Над егс кроватью висел пожарный звонок, чтобы он моз всегда знать, где горит. Он был из чудаков, писа; только куриными перьями. Любил разводить птиц; и сооружал удивительные курятники, словом, чело век на редкость умный, оригинальный. Хорошо пс нимал шутку, но последнее время стал тяжел: когд; был трезв, то мучился тем, каким он был во хмелю а под хмелем действительно был тяжел.
Михаил Александрович Чехов (1891-1955),драма тический актер, артист кино, мемуарист. Сип Александра Павловича Чехова:
С годами запои отца с тановились все чаще и продолжительнее, и он спился быстро и окончательно после того, как потерял своего единственного друга. которого нежно любил и перед которым преклонялся. Другом этим был брат его Антон Павлович Чехов. Их переписка, полная юмора, взаимной любви и глубоких мыслей, была после смерти отца и Л. П. Чехова подобрана мною в хронологическом порядке. Известие о смерти Л. 11. Чехова не только вызвало приступ болезни отца, но и изменило его характер. Он стал как-то бесцельно метаться, меньше работал, душевно ослаб и стал делать ненужные, ничем не оправданные вещи. Он вдруг ушел из семьи, без причины, стал жить один, но постоянно звал к себе мать и меня. Терпел ненужные, мелкие неудобства, путешествовал тоже бесцельно, тосковал - и скоро вернулся в семью. Но вернулся он больным и приговоренным врачами к смерти. Умер он в тяжких мучениях.
Николай ("Художник")
Михаил Павлович Чехов:
Это также был высокоодаренный человек, превосходный музыкант на скрипке и на рояле, серьезный художник и оригинальный карикатурист. Он выступал на выставках с огромными полотнами ("Гулянье первого мая в Сокольниках", "Въезд Мессалины в Рим"), его работы находились в московском храме Христа-спасителя. О том, как легки, изящны и остроумны были его рисунки и карикатуры, могут свидетельствовать кое-какие остатки, собранные в московском Чеховском музее, а также картина и две-три акварели, находящиеся в ялтинском доме писателя A. 11. Чехова.
Николай Михайлович Ежов:
У А. П. Чехова был браг, художник Николай Павлович, талантливый жанрист и человек с своеобразным, живым характером. Он был порывист, вспыльчив, правдив, безумно любил музыку и свою профессию. Но вот он простудился, схватил тифозную горячку, потом у него образовалась скоротечная чахотка, и он скончался. Антон Павлович был убит этой утратой. Он говорил, что его брат Нико лай - самый ему симпатичный человек. В свою очередь Николай Чехов, с которым я много раз подолгу беседовал, называл Антона Чехова "добрым, как Христос".
Михаил Павлович Чехов:
Он умер в самом расцвете лет, тридцати одного года от роду, и теперь мирно почивает на Лучан- ском кладбище, близ города Сум, Харьковской губернии.
Антон Павлович Чехов.Из письма М. М. Дюковско- му. Сумы, 24 июня 1889 г.: