Десять полных лет провел он в тюрьме, пока в 1956 году не был освобожден по состоянию здоровья. Тюрьма поубавила его спесь. Получая свои вещи и ценности, изъятые при аресте, Функ подобострастно демонстрировал надзирателям старые немецкие купюры, на которых стояла его подпись, как бы желая напомнить присутствующим, что когда-то он был важной персоной. Перед освобождением Функ надел на голову хранившуюся в каптерке солдатскую шапку-ушанку советского образца, в которой он был арестован. Эта шапка вызвала ярость встречавшей его супруги. Не успел он сделать и шага на свободе, как к нему подскочила жена, сорвала с головы шапку, бросила на землю и с остервенением стала топтать ее ногами… Это было стихийное проявление бессилия и затаившейся злобы. Это была месть Луизы Функ за пережитое унижение. После выхода из тюрьмы Функ прожил десять лет и умер в 1966 году в возрасте 76 лет.
Глава 17
Все письма Функа были о болезнях. В письмах он жалел себя, подробно описывал болезни и методы их лечения. Пожалуй, единственным исключением было письмо от 16 декабря 1951 года.
"Моя дорогая и преданная мышка, моя мужественная малышка.
Ты, наверное, хорошо помнишь тот день, когда я подарил тебе небольшое серебряное сердечко на серебряной цепочке, которые ты так долго носила. Это был чудесный талисман, охранявший тебя от многих неприятностей до тех пор, пока не был украден людьми, которым ты полностью доверяла (жена Функа зарыла свои драгоценности в саду дома, но их кто-то украл. – М.Н.).
За свою долгую жизнь я совершил много ошибок, часто испытывал разочарования, но никогда не ощущал так остро подлости людей.
В мире не найдется человека, который мог бы обвинять нас в неблаговидных поступках по отношению к другим.
Я согласен с тобой, когда ты говоришь, что настоящая любовь придает силы и поддерживает друг друга.
Пожалуйста, передай мне новую трубку. Две последние, которые я получил, уже искурились. Трубка здесь изнашивается быстрее, так как нет нужного инструмента для ухода за ней. Кроме того, я вынужден ее сосать с большим усилием и набивать полнее табаком, так как ограничен в спичках (надзиратели не разрешали их часто зажигать – М.Н.).
Сейчас я курю самую любимую трубку и делаю это всегда, когда пишу тебе письмо. С тех пор, как ты мне ее подарила на тридцатилетие нашей свадьбы, я курил ее семьсот раз. Это все равно, как если бы я выкурил семьсот гаванских сигар (любимые сигары Функа в прежние времена. – М.Н.). Она мне очень нравится, хотя у меня есть еще одна – английская.
Твой толстячок".
Самочувствие Функа можно было определить по почерку. Когда он чувствовал себя плохо, его почерк становился неразборчив, строчки неровными. Если же все было нормально, он писал разборчиво, тщательно выводя буквы.
"4 мая 1952 года
Моя дорогая и преданная мышка, моя мужественная малышка.
29 апреля исполнилось ровно семь лет с того черного дня, когда меня разлучили с тобой. Это было воскресенье, и в этот день появились первые ласточки. Тоже самое было и в этом году. Я увидел первую ласточку в нашем саду. Кукушка тоже впервые подала голос. Последние недели я каждый день по нескольку часов провожу в саду, наслаждаясь прекрасными весенними днями.
Когда я был тяжело болен и меня донимали сердечные приступы, высокая температура и кровяное давление, я звал тебя на помощь, что в жизни никогда раньше не делал. Сейчас это прошло, и я медленно поправляюсь: стал лучше спать, хотя и не без помощи таблеток.
Из-за болезни я временно потерял слух и вкус. Сейчас это потихоньку восстанавливается, хотя я и не могу по запаху определить некоторые вещи. Я принимаю витамин В1 Диабет подлечил, хотя еще и есть небольшие остаточные явления. Мне уже три недели не делают уколы инсулина.
Недавно во сне я видел вшей. В старые времена это было бы к деньгам.
Твой толстячок".
"28 декабря 1952 года
Моя драгоценная мышка, моя мужественная малышка.
Рождественские дни, которые ты своими прекрасными подарками и посещением сделала настоящим праздником, закончились.
Чтобы соответствовать "праздничной обстановке", я сам как-то внешне взбодрился. Особенно когда ожидал свидания с тобой в своей тихой обители. Ты пришла, но только в моих мечтах.
Накануне святого праздника, что-то около пяти часов пополудни, я как обычно лежал на койке и мысленно представлял, как ты заканчиваешь наряжать рождественскую елку. Я испытывал радость воспоминаний, представляя мерцающие рождественские свечи. Это были самые приятные минуты.
Я был счастлив как никогда, и это Рождество, из встреченных мною в тюрьме, было самым радостным. Как будто ангел посетил мою камеру. А когда я открыл глаза, мне показалось, что сама луна, заглядывая через решетку окошечка камеры, передает мне твои добрые пожелания.
Переданные тобой на Рождество восковые свечи горели так ярко, что в их загадочном мерцании я увидел свет твоих любимых глаз. А позже, во время прогулки, я надел переданные тобой новый шарф, перчатки и самую лучшую рубашку.
Твой толстячок".
Накануне одного из очередных свиданий с женой Функ писал:
"Мои мысли полностью заняты предстоящим свиданием с тобой. Последние дни, и я в этом уверен, ты тоже чаще и с любовью думаешь обо мне, особенно по ночам, когда ярко светит луна. Это вселяет в меня уверенность в твоей преданности.
Когда я мысленно все представляю, у меня возникает ощущение, что моя душа с твоей наполняются прекрасной мелодией любви. Эти мысли не покидают меня весь день.
После обеда мы снова будем слушать чудесную музыку в грамзаписи. Послушаем Шестую симфонию Бетховена. Его последнюю сонату в исполнении Вильгельма Кепфа. Я всегда жду этот день с нетерпением.
В пятницу у меня опять были проблемы с нервами и кровяным давлением. Любые уколы я переношу очень болезненно, несмотря на то, что уколы морфия и кокаина мне помогают. После этих процедур я целые сутки чувствую себя больным. Становлюсь раздражительным. Болезненно реагирую на любой шум и свет. Страдаю бессонницей, хотя и принимаю двойную дозу снотворного. О, моя дорогая, если бы ты знала, как мне здесь тяжело!
В моем религиозном календаре я нашел такую утешительную фразу: "Бог знает, что Вы делаете, где Вы живете. Он никогда не покинет Вас и не забудет Вас".
С верой в это я целую тебя.
Твой толстячок".
/
Глава 18
6 ноября 1954 года в связи с тяжелым заболеванием и резким ухудшением здоровья в возрасте 81 года был досрочно выпущен из тюрьмы бывший министр иностранных дел Германии заключенный № 3 Константин фон Нейрат. На свободе он прожил всего два года.
Фон Нейрат – профессиональный дипломат и политический деятель, барон. С 1930 по 1932 год был послом в Великобритании. В 1932 году был назначен министром иностранных дел в кабинете фон Папена и сохранил за собой эту должность до 1938 года уже при канцлерстве Гитлера.
Как министр иностранных дел Нейрат посоветовал Гитлеру покинуть конференцию по разоружению, выйти из Лиги наций и возобновить вооружение Германии, издать в 1935 году закон о всеобщей воинской повинности и секретный закон о защите империи. Он был председателем тайного совета и членом имперского совета обороны. Константину фон Нейрату принадлежит исключительная роль в укреплении власти нацистских заговорщиков, в подготовке и осуществлении агрессивных планов.
На протяжении многих лет, каждый раз, когда нужно было замести следы, дипломатическими манипуляциями прикрыть агрессивные акты, на сцену являлся Нейрат – дипломат в звании генерала СС. В 1937 году Нейрат вступил в нацистскую партию и за особые заслуги был награжден золотым партийным значком. Эта награда давала ему право, независимо от занимаемой должности, присутствовать на секретных совещаниях, на которых рассматривались важнейшие вопросы внутренней и внешней политики Германии.
Когда в 1933 году Нейрату исполнилось 70 лет, немецкие газеты дружно восхваляли его многолетнюю деятельность в интересах нацистского режима. Своим участием в работе кабинета Гитлера он косвенно влиял на консервативные круги Германии, выполняя роль "пятой колонны". Он своим примером тесного сотрудничества с нацистскими властями подталкивал консерваторов и колеблющихся перейти на сторону национал-социалистов, что для нацистов в то время было чрезвычайно важно.
На суде Нейрату не очень хотелось делать признания. Его ответы на прямые вопросы, как правило, были односложными: "Не помню", "Не знаю", "Не думаю", "Сомневаюсь" и т.д. А главное, он старался переложить ответственность на тех, кого уже нет в живых.
Политические деятели, такие, как Нейрат, известные в стране и за рубежом еще до прихода к власти нацистов, считались "умеренными и не опасными дипломатами старой школы" и пользовались определенным доверием у общественности. Но на самом деле, начав сотрудничество с нацистами, они становились наиболее преданными и покорными слугами режима. К тому же своим участием во властных структурах вносили смятение в умы людей, именно потому, что распространяли миф о том, что они не симпатизируют режиму.
Нейрат руководил министерством иностранных дел во время оккупации Австрии и принимал активное участие в последней стадии переговоров, предшествовавших Мюнхенскому сговору по захвату Чехословакии. На оккупированной территории Чехословакии в марте 1939 года был учрежден протекторат Богемии и Моравии. Декрет Гитлера предусматривал включение этой новой территории в Германскую империю. А это означало прекращение существования Чехословацкой Республики. Нейрат был назначен имперским протектором Богемии и Моравии.
В качестве имперского протектора он учредил администрацию в Богемии и Моравии, аналогичную той, которая существовала в Германии. Свободная пресса, политические партии и профсоюзы были ликвидированы. Все группы, которые могли выступить с оппозиционными взглядами, были объявлены вне закона. Чехословацкая промышленность была включена в систему германской военной промышленности и использовалась Германией в военных целях. Соответственно проводилась нацистская антисемитская политика и принимались антисемитские законы.
Евреи были изгнаны с руководящих постов в правительстве и в деловом мире, а малейшие попытки проявления недовольства жестоко подавлялись. На вопрос обвинителя: "Было ли ему известно о том, что евреев избивали, убивали, отрывали от семей, бросали в концентрационные лагеря, что их собственность уничтожали и распродавали ниже стоимости?" дипломат-преступник ответил: "Я слышал, что их там избивают, но тогда евреев не убивали, хотя, может быть, какой-либо единичный случай и имел место". Нейрат беспардонно лгал, изворачивался, пытаясь убедить судей, что до Нюрнберга он вообще ничего об этом не знал.
Августовским декретом 1939 года Нейрат установил систему заложничества. Декрет предусматривал, что "ответственность за все акты саботажа несут не только отдельные лица, но и все чешское население", то есть узаконил так называемый принцип коллективной ответственности.
Когда в сентябре 1939 года началась война, полицией безопасности Богемии и Моравии были арестованы тысячи известных чешских деятелей, большинство из которых были отправлены в концентрационные лагеря, где они были казнены или умерли от голода и пыток в гестаповских застенках.
В октябре и ноябре 1939 года чехословацкие студенты провели ряд демонстраций. Следствием этого был приказ Гитлера о закрытии всех университетов. 1200 студентов были брошены в тюрьмы, а девять студенческих руководителей демонстраций расстреляны полицией и службой безопасности. Именно Нейрат настойчиво проводил в жизнь идею ликвидации чехословацкой интеллигенции и других групп, которые в будущем могли бы оказать сопротивление германизации чешских территорий.
Основная политика протектората была направлена к единой цели: уничтожению независимости чехов как нации и присоединению их территории к империи. В развитие этой политики предусматривались меры по ассимиляции чешской нации. Она должна была проводиться путем распыления сосредоточенной в одном месте чешской национальности. Другая половина чехов должна быть лишена всяких прав, уничтожена или вывезена из страны различными способами. Их место должны были занять немцы.
Нейрат в августе 1939 года положил начало массовому террору против народов Чехословакии, это на нем лежит кровь многих тысяч женщин и мужчин, стариков и детей, убитых и замученных.
Семья Нейрата, жена и дочь Винифред фон Макензен, жили в Вюрттемберге в фамильной усадьбе в местечке Лейнфельдгоф. Дочь Нейрата родилась в Лондоне, когда ее отец, будучи молодым дипломатом, работал вице-консулом в посольстве Германии. Выйдя замуж, она стала невесткой фельдмаршала фон Макензена, который в свое время возглавлял воинские кайзеровские формирования "Мертвая голова".
Муж дочери Нейрата тоже был дипломатом и умер в 1949 году. Всю свою энергию и активность Винифред направила на то, чтобы изменить условия содержания военных преступников в тюрьме Шпандау и добиться досрочного их освобождения. После смерти мужа ее единственной заботой стали отец, мать и усадьба в Вюрттенберге.
Имение Нейрата с домами и приусадебными постройками уютно раскинулось по берегу небольшой, стремительно текущей речки у подножия невысокого холма. В центре усадьбы возвышался огромный, богатый особняк с жалюзями на окнах. (Вскоре после войны имение было конфисковано. – М.Н.)
Стены комнат дома были увешаны фотографиями, миниатюрами и картинами, связанными с родовым древом Нейратов. Самая большая картина – портрет молодого Нейрата, когда он был дипломатом в Турции, висела в гостиной.
На террасе были развешаны охотничьи трофеи самого Нейрата, протектора Богемии и Моравии, – рожок и рога оленя с надписью: "Убит в ноябре 1940 года в Моравии" (в Моравии были расстреляны и замучены в концентрационных лагерях тысячи женщин и мужчин во время его правления).
Рядом с гостиной был большой зал для приемов с написанными в полный рост портретами Нейрата и его дочери. В углу на пьедестале был установлен бюст фрау Макензен из белого мрамора. Дочь Нейрата считала, что "было бы лучше для отца, если бы он в Нюрнберге был казнен, чем такая жизнь, какой он живет в Шпандау. Я его дочь, я люблю его и поэтому могу это сказать, зная, что это было бы справедливо… Я не защищаю его. Он совершил ошибку, был осужден и признан виновным. Никто не спорит, но мой отец такой старый и больной, что даже если и был когда-то опасен, то сейчас не может принести никакого вреда. Если бы ему разрешили вернуться домой, то за ним можно было бы установить какой-то надзор. Я знаю, что у него единственная мечта – быть рядом со своей женой, на которой он женился 52 года назад, и умереть дома". При этом она вопреки очевидному утверждала: "Общеизвестно, что мой отец никогда не был членом какой-либо партии, он был просто немцем".
В процессе работы Международного Военного Трибунала была полностью доказана вина Нейрата в преступлениях против мира, а также его преступная деятельность в Чехословакии. Однако смягчающим вину обстоятельством суд счел возможным признать то, что Нейрат вмешался в действия полиции безопасности и службы безопасности (СД), потребовав освобождения большого количества чехословаков, арестованных в сентябре 1939 года, и студентов, арестованных осенью того же года. Эти действия вызвали недовольство Гитлера, и Нейрат вынужден был подать в отставку. Когда отставка не была принята, он в сентябре 1941 года ушел в отпуск и с этого времени отказался выполнять обязанности протектора.
Арестованный в мае 1945 года Константин фон Нейрат сразу же был включен в первый список военных преступников для предания суду. Тщательно изучив материалы дела, Международный Военный Трибунал признал его виновным по всем четырем пунктам обвинительного заключения и приговорил к 15 годам тюрьмы. Умер он в Энцвейнинге 14 августа 1956 года.
Глава 19
В феврале 1951 года Нейрат писал жене:
"Моя дорогая Мэнни,
Мой день рождения явился предлогом написать тебе еще одно письмо и поблагодарить за добрые пожелания.
Начало очередного года моей жизни оказалось не очень счастливым. У меня опять был сердечный приступ и я вынужден был весь день пролежать в постели. Но сейчас я чувствую себя значительно лучше и сегодня смог немного погулять. С годами вырабатывается дисциплина.
Твое письмо было подвергнуто тщательной цензуре, и мне не разрешили послать тебе письмо, полученное от Константина. Спасибо Константину за трубку и помощь деньгами, что помогло тебе приехать на свидание. Две пары носков, которые ты передала, мне очень понравились.
Надеюсь, что следующая поездка в Берлин не будет для тебя столь обременительной.
Пожалуйста, привези мне мыло и мочалку.
С наилучшими пожеланиями К.".
После свидания в очередное письмо Нейрата из Шпандау была вложена небольшая записка цензуры. В ней жена Нейрата предупреждалась, что какие-либо замечания политического характера в письмах запрещены.
В другом письме Нейрат писал:
"Дорогая Мэнни,
Мне нет необходимости говорить, как радостен для меня был твой, хотя и краткий, приезд и как вдохновил он меня. Зима была плохой, и я думал, что не переживу ее.
Очень приятно, что наши друзья навестили тебя в годовщину нашей свадьбы. Жаль, что я не мог быть рядом с тобой, а обстоятельства не позволяют высказать тебе мои чувства. Я могу только поблагодарить тебя за твою любовь в течение прошедших пятидесяти лет.
С наилучшими пожеланиями К.".
Большинство писем Нейрата к дочери содержали советы по управлению имением. Он давал советы по садоводству, мелиорации и севу. А в письме от 3 июня 1951 года сделал первые попытки начать борьбу за возврат конфискованного имущества.
В очередном письме жене Нейрат писал:
"Дорогая Мэнни,
Сегодня я вспоминал смерть отца. И как бы это ни было неприятно для тебя, думаю, что скоро я встречусь с ним в нашем семейном склепе в Глаттбахе, хотя и отгоняю эти мысли.
Я много раз пытался составить новое завещание взамен украденного (завещание было похищено во время ограбления их дома. – М.Н.), но так до сих пор это не сделал. Я понимаю, что такой документ необходим, но я не знаю, как это сделать, чтобы он был законным. Кое-что сделал адвокат Фишингер, но присланный им документ требует основательной доработки.
Я продолжаю настаивать, что большая часть имения, записанная на мое имя, была приобретена на твои деньги.
Я смеялся, читая, как ты воевала с комарами. Но я не могу, к сожалению, проделать это здесь.
Меня продолжают беспокоить сердечные приступы. Боли иногда бывают ужасные. Стараюсь действовать по обстоятельствам, но жаловаться не в моем характере.
С наилучшими пожеланиями К.".