Ветеран подразделений особого риска,
полковник в/о МЕЛЬНИЧЕНКО Н. Т. 27.07.97 года
ПОСЛЕСЛОВИЕ
За период до декабря 2000 года наш "герой" – бывший партийный работник Брянского Обкома КПСС(!) продолжал зарабатывать себе политический капитал на ниве "экономии государственного пирога". Выступая в 1999 г. в Госдуме, он сравнил выплаты людям, ценой своего здоровья и жизни ковавших ядерный щит Державы, с выплатами проституткам от венерических болезней. Вот такие интеллектуалы у нас витийствуют с высоких трибун и со страниц газет. Шенкарев – профессиональный оголтелый паразит, который за немалые деньги эксплуатирует тему экономии государственных средств. Провалившись на выборах в Брянской области в Госдуму, он продолжает вращаться в кругах, ведающих распределением, в качестве незаменимого специалиста.
Ветеран подразделений особого риска москвич ЗАХАРОВ Валерий Евгеньевич тел. (095)-537-19-11 подал в суд на О. Шенкарева о защите чести и достоинства. В качестве документа на суде фигурирует приведенное выше письмо-ответ. Уже было несколько заседаний суда, последнее планируется после 18 декабря 2000 г. Хочется надеяться, что суд воздаст по заслугам оголтелому мракобесу.
17 декабря 2000 г. Мельниченко Н. Т. г. СПб.
Более поздняя вставка PS. Наивный какой я был, хоть и старый… Сейчас, в начале 2009 года, с грустной улыбкой читаю свой детский лепет, проникнутый изначальной верой в справедливость нашей жизни…
Зрю по ящику сейчас на расплодившихся надменных "слуг народа" и их "кошельков" с роскошными яхтами, автомобилями и замками в Испании и на Рублевке. Да им по глубокому барабану все эти стенания "бывших". И разговаривали они с нами тогда только потому, что увидели в нас хоть маленьких, но – соперников по распиливанию богатств державы, которым они так самозабвенно и успешно занимаются по сей день…
Пилите, Балагановы, пилите: созданное "бывшими" – действительно золотое! Когда-нибудь допилитесь. За державу только обидно.
Маразм крепчает
Паскудство проступает из паскуды
под самым незначительным нажимом;
хоть равно все мы Божии сосуды,
но разница – в залитом содержимом.
(И. Г.)
Начальник подчиненному:
– Вы хорошо подумали о своей зарплате, перед тем как мне хамить?
– Нет, перед тем как хамить, я подумал о ней очень плохо!
(WWW)
Наш фюрер по образованию – сантехник. Очень скоро мы начинаем понимать, что для него "сантехник" – вовсе не специальность, а образ мыслей. После того, как он сдал в приемные пункты все запасы цветных металлов, занял склады личным автохламом, отремонтировал машину и полученную квартиру, – делать ему в лаборатории нечего, кроме как заняться бизнесом.
В отечественной сантехнике – новые веяния. За бугром уже давно всю разводку воды и тепла в квартирах выполняют пластмассовыми трубами. Наш деловой начальник осваивает эту технологию и начинает "внедрять" ее левым заказчикам.
Мы с Мартыновым в этот бизнес допущены только с одной стороны: к ремонту загубленного инструмента и оборудования. А Вова Мартынов – еще в качестве "подборщика соплей".
А этого "продукта" набирается изрядно. Главное помещение лаборатории успешно превращено в захламленную сантехническую "бендёжку". На столах, подоконниках и полу живописно размещены… нет, перечислить даже категории вещей – невозможно. Назовем их понятием "случайные вещи" (СВ). Их диапазон – от запыленного компьютера до покореженного жигулевского диска, прикорнувшего рядом с принтером, из которого торчит недопечатанная бумага. Пол занимают обычно СВ покрупнее: мешки, ящики, кабели, шланги…
Начальник появляется в лаборатории часам к 12, когда мы с Вовой начинаем уже гонять чаи. Наскоро загружает свой прицеп инструментом, кабелями, трубами и убывает. Мы еле успеваем поворачивать головы вслед за быстрыми и решительными перемещениями обожаемого фюрера. В лаборатории остается картина, которая могла бы возникнуть на корабле, тонущем вблизи необитаемого острова. Экипаж аврально спасает свою жизнь, но в спешке пытается побольше захватить имущества для обустройства жизни на пустом острове…
Остаток рабочего дня мы проводим в поисках нужных, но куда-то исчезнувших инструментов. В конце рабочего дня Вова пытается создать в нашем главном помещении некую видимость порядка, очистив хотя бы возможность прохода к столам, где надрывается телефон. Увлекшись, он уплотняет "СВ", взгромождая одни на другие. Узкий проход к столу расширяется метра на два. Это пространство Вова подметает, выключаем свет, уходим.
Утром мы балдеем: бывшего свободного места нет и в помине. Кроме прежнего имущества наш офис теперь украшают еще и старые ржавые трубы с "объекта"…
– У меня уже матка опускается! – объявляет Вова об опасных подвижках в своем организме. Задолго до обеда, пытаясь восстановить положение сдвинутого органа, он крепко "берет на грудь". Фюрера он встречает тяжелым взглядом порабощенного пролетария, готовящегося к восстанию. На свою беду фюрер делает ему вежливое замечание по поводу "неурочного распития". Это было каплей, переполнившей чашу терпения.
Вова выдает ему на всю катушку, но отдельными "пакетами". Главный из них – экономический.
– Почему так мало денег? Почему меньше обещанного?? Когда закончится эта бессовестная обдираловка???
Ошарашенный фюрер что-то бормочет на тему:
– А вот Николай Трофимович ничего такого не требует…
К чести Мартынова он не поддается на нехитрый прием начальства "разделяй и властвуй".
– Это его личное дело! А я с вами разговариваю о себе!!!
Вова клеймит фюрера уже по всем статьям, перепалка разгорается. Я молча присутствую. Мне нечего сказать по размеру зарплаты. Во-первых, потому, что я нигде и никогда не требовал ее увеличения. Во-вторых, стыдно: мало мы работаем "на фирму", а она что-то еще платит. А в-третьих, "стар я стал и устал". И чего я буду добиваться, если начну по-настоящему "возникать"? Возвращения в светлое прошлое из постылого настоящего? Как сказал И. Губерман:
Нечто круто с возрастом увяло,
словно исчерпался некий ген:
очень любопытства стало мало
и душа не просит перемен…
Вова между тем совсем уже распоясался. Теперь он почти не просыхает и яростно митингует, настойчиво призывая к разговорам. Работать с ним стает все тяжелее даже мне, чрезвычайно "толерантному". Еще несколько стычек с фюрером, и Мартынову приходится брать расчет.
Мне жаль: он сначала был неплохой "коллега", как теперь обзывают всех друзей и врагов. Испортили его американские империалисты при помощи своего "Рояля"… Сколько "неплохих" и даже просто отличных людей уже пронес этот продукт мимо меня…
Новый трудящийся
Иной певец подчас хрипнет
(К. П. № 72)
Где начало того конца, которым оканчивается начало?
(К. П. № 78)
Теперь я еще и токарь, и фрезеровщик. Но эта должность – вакантная, о чем фюрер пишет объявление. По нему вскоре появляется Дима Афанасьев – молодой мужчина лет 30–35. Прямо в дверях густой перегар из уст "абитуриента" чуть не сшибает меня с ног. Фюрера нет, поэтому сам показываю Диме лабораторию. После осмотра наших угодий он остается доволен. Докладываю фюреру, что товарищ кандидат "сильно употребляют". Особого выбора нет: ангелы в округе не просматриваются, и фюрер принимает его на работу.
С Димой Афанасьевым мы трудились вместе несколько лет. Дима – симпатичный и красивый мужчина с разнообразными талантами – прямо-таки многогранный самородок с золотыми руками. Раньше он работал на вертолетном (?) заводе имени Климова. У него много друзей и знакомых. Я многому научился у него…
Дима – отличный рыбак и охотник. Мороженую корюшку приносит в лабораторию и раздает. Первые годы за ним неотлучно и везде следует лопоухий спаниель (спаниельша?), которую он беззаветно любит и за которой трогательно ухаживает. В жизни не видел более умного животного. Как только в обед мы начинаем разворачивать свои "тормозки", собачка садится на задние лапы почему-то возле меня и начинает петь: "О-о… о-о". Выделяю ей из своего обеда кусочек хлеба. Она с достоинством берет его в зубы, затем кладет на пол и обиженно отворачивается.
– Как это понимать? Ты не хочешь есть такой вкусный хлеб? – произношу это с драматическим придыханием. Бедное животное понимает, что я оскорблен, возвращается к хлебу и с отвращением поедает его, чтобы я успокоился. После такого извинения отдаю ей лучшую часть бутерброда, хотя Дима и не поощряет сверхплановое кормление…
Собака была очень старой. Когда она померла, Дима похоронил ее в известном им обоим дальнем потайном месте (нержавеющий саркофаг сделал я), затем неделю пил по-черному.
Лабораторию осаждают крысы. Мои капканы почему-то перестают действовать. Дима объясняет: это первая попавшаяся крыса выделила "запах ужаса" и чуткие твари уже обходят этот капкан. Теперь после каждой поимки он тщательно его промывает, и мы успешно избавляемся от своего стада.
Дима – кандидат в мастера авиамодельного спорта, принимает участие в соревнованиях. Вскоре вся лаборатория заполняется моделями. Дима подробно рассказывает о моделях и двигателях, мне очень интересно было узнать, что их двигатели работают на спирте и касторке. Я бережно держу модель, Дима запускает мотор. Он мощно ревет и пытается взлететь, отбрасывая назад уйму воздуха. Я восхищен. Дима сдержанно хвалит меня и возмущается неумелыми руками фюрера, который чуть не сломал хрупкую – из экзотического бальсового дерева и еловых реек – модель…
Но главный источник дохода, а заодно и хобби, у Димы – ремонт автомашин. Первый ремонт машины и прицепа – фюреру (обещал это при оформлении на работу). Теперь у нас под окнами всегда стоит несколько машин, ожидающих ремонта. Я восстанавливаю Диме старинный полуавтомат, которым он приваривает крылья и детали кузова. Сам же шпаклюет и красит. Перебирает двигатели и коробки передач…
"Нет повести печальнее на свете…". Дальше начинается (продолжается) все то же: "неумеренное употребление". Господи, сколько талантливых людей сгубил "национальный напиток". Вся лаборатория забита разобранными двигателями и узлами, на стенах висят крылья и дверцы автомашин, которые уже давно должны быть окрашены и установлены. Бегают возмущенные заказчики:
– Где Дима??? Он обещал сделать еще к четвергу… у меня же все срывается!!!
А Дима в глубоком загуле. Изредка появляется, но свое лыко связать с чем-либо – не в состоянии. А если что и сделает, то так же быстро, как и плохо…
Мартынова уже нет, и в лаборатории никто и ничего не убирает. К хламу фюрера добавляются разобранные автомашины Димы, занявшие всю мастерскую: станки, столы и даже стены и окна. Полностью забито и помещение, где я переодеваюсь, с трудом добираясь до шкафчика. К пускателям, вентиляторам, щитам и мощным сварочным машинам, расположенным в три этажа и на стенках в небольшом отсеке, – вообще не добраться: все забито рубероидом, рейками, цементом в мешках – имуществом фюрера. У нас токи – тысячи ампер; большие пучки ветхих кабелей с изоляцией, поврежденной крысами. Если "коротнёт", – мало не покажется: это верный пожар. К главному щиту, чтобы отключить напряжение при пожаре – не подступиться: на нем велосипеды фюрера.
Впрочем, причина пожара может быть и другой. В вытяжном шкафу стоят несколько стеклянных бутылей крепких кислот рядом со щелочами, растворителями и банками красок. Прямо на них фюрер почему-то взгромождает горелые дрели и кучу другого металлолома. Стоит чему-нибудь треснуть-лопнуть-расколоться…
Передвижение по лаборатории напоминает акробатический танец. Между тем – у единственного узкого входа-выхода над нами висит дамоклов меч, точнее – бомба: батарея ацетиленовых и кислородных баллонов. Если случится пожар, то выскочить будет невозможно: на небольших окнах стальные решетки…
Я забыл о звуках. Над всем этим великолепием стонут тюремным надрывом и "чуйствительными" соплями приблатненные шлягеры питерского "Русского шансона". Дима – большой любитель этой "как бы" музычки, подключил приемник прямо к аккумулятору и забыл выключить. Подобраться к источнику звука – почти невозможно.
Изредка, собравшись с силами, в сердцах я расшвыриваю хлам под щитами с розетками: там опасное напряжение. Если кого убьет, то ответственный электрик (я) и будет отвечать. Но это отчаянное действо – глас вопиющего в пустыне, капля меда, бесследно исчезающая в большой бочке дерьма. А бочку эту в одиночку не вычерпать. Тем более, когда она неустанно пополняется и переливается через края…
Иногда мне хочется взять за горло молодого полковника, командира части, ткнуть носом в эту бочку и потребовать принять меры.
А вот он и сам заглядывает к нам. Когда-то его, молодого лейтенанта, в этой лаборатории я "вводил в курс дела" по сложным технологиям. Теперь он спокойно переступает через дебри нашей свалки, не глядя по сторонам. В руках у него медная трубка, которую надо согнуть и сварить для собственной иномарки. Упоенно, со знанием дела, повествует о неполадках в своем любимом авто и сразу же уходит, чуть ли не задним ходом выбираясь из завалов. В штабе скоро начнется обед с продленкой, "морским козлом", бильярдом, компьютерными стрелялками…
У нас уже почти нет объектов, на которых делается что-нибудь путное. А часть живет выколачиванием денег за прежние работы. Ходят слухи, что идет тайная приватизация умными начальниками всей инфраструктуры: заводов, зданий, территорий, ценного оборудования, автотранспорта. А между тем в России продолжается чеченская война, где-то льется кровь…
И как мы, военные монтажники, – бывшее важное подразделение Армии, "стоящей на страже…", – еще продолжаем жить? Кстати, а на чьей "страже" мы стоим? Неужели, – такой развал во всей армии? Или во всей огромной стране?
Встреча и прощание с мечтой
И в самых пустых головах любовь нередко преострые выдумки рождает.
(К. П. № 88)
Имея в виду какое-либо предприятие, помысли, точно ли оно тебе удастся.
(К. П. № 54)
Работать в лаборатории стает все противней. Но только здесь я могу заниматься своим делом: есть крыша, мощности и оборудование. Все остальное уже можно заработать или купить – металл, аргон, материалы… Может, хватит работать? Мне уже 75 лет (даже не надеялся дожить до такой старости), около 60 лет трудового стажа, не считая неучтенного…
Олег Власов настойчиво уговаривает меня оформить инвалидность, связанную с участием в ядерных испытаниях на Новой Земле. Сам он пожелал получить пенсию побольше и оформил инвалидность в Лечебном Центре нашего "особого риска". То есть, – он оформлен как инвалид, потерявший здоровье на атомном полигоне. А такой инвалид – гораздо "толще" обычного. Наверное, мне оформить такую инвалидность было бы проще простого: "ограниченная годность" к военной службе у меня появилась сразу же после новоземельских экспедиций. Теперь к ней добавилось удаление двух дисков на позвоночнике и опухоли железы с последующим облучением кобальтовой пушкой. Не считая мелких брызг типа гипертонии и сердечной ишемии.
Но у меня есть идея-фикс, чтобы не сказать – "идея-бзик", что только работа может поддерживать некое подобие жизни и тонус человека. "Волчок стоит пока вертится" – повторяю эту нехитрую истину как самодельное заклинание в нездоровом стремлении к "дальнейшим трудовым подвигам".
Олег меня не слушает. Оформляет "толстую" пенсию, уходит с работы. При обострении астмы – "залегает", благо жена Лера ухаживает за ним, хотя и чертыхаясь. У лежащего деда здоровье не может улучшаться – по определению. Вскоре Олег уходит в мир иной…
У меня есть еще один запрет на беззаботную "лёжку". Обе наши мамы ушли, Сережа давно живет отдельно, и мы с Эммой живем теперь только вдвоем в трехкомнатной квартире. С 1991 года жена на пенсии: она инвалид 1 группы с неизлечимой пока болезнью Паркинсона. Эмме нужен постоянный уход, особенно в некоторые критические часы перед приемом лекарств. Мы уже не можем обойтись только своими силами, а это дополнительные расходы. Маленькая подробность: все наши накопления в Сбербанке – около 10 тысяч полноценных рублей (цена двух автомашин), – сгорели в топке инфляции. Живем на скудные пенсии и мои заработки. Что мы будем делать, если я залягу? Даже, если не брать во внимание "прогноз по пессимистическому сценарию", от которого никто не застрахован…
Я не могу не интересоваться развитием сварки в мире. А этот мир заполонили забугорные сварочные инверторы, те легкие и мощные источники тока, которые давно уже были моей недосягаемой мечтой. В Интернете я с черной завистью "листаю" характеристики удивительных иноземных приборов. Их можно увидеть и в наших магазинах. Цены, конечно, – заоблачные: чем легче и универсальней прибор, тем ниже смотрятся с него облака. Но – все же – видны…
А не стать ли мне "кустарем с мотором"? Мой "мотор" должен владеть всеми видами ручной сварки, в том числе – аргоновой, – всех сталей, меди и алюминия. Он должен подключаться к обычной сети 220 вольт и быть подъемным для меня лично – как по весу, так и по финансам. Тогда я смог бы "отвязаться" от лаборатории и выйти в свободное плавание частного бизнеса. Загружаю себе в автомашину инвертор, маленький баллончик с аргоном (есть даже на 5 и 10 литров – вполне подъемные) и выезжаю на просторы, где пасутся нетерпеливые клиенты. Я соединяю сваркой их исковерканные (протекающие, разбитые, несобранные) железяки. Клиенты, "есессно", говорят "спа-си-ба!!!" и осыпают умельца дензнаками…
Доходов особых, конечно, ожидать не приходится, но, по крайней мере, у меня бы оставался бульон после "сварки" яиц, как у бизнесмена из одесского анекдота…
Несколько вечеров провожу в Интернете, выбираю и сравниваю. Наконец нахожу желанное. Это инверторный источник TIG 172 итальянской фирмы TELWIN. Всего-то 12,5 кг, а стоит аж 55 тысяч рублей (что больше 2 тысяч американских рублей)! Этот прибор мне даже снится днем и ночью. Уже не в силах сдерживать свои вожделения, я нагло освобождаю семейные накопления от требуемой суммы и выдаю наличность сыну. Прибор продается только в Москве, но Сережа быстро доставляет его нетерпеливому родителю…
Извлекаю из упаковок ярко-красное чудо и обалдеваю от созерцания почти компьютерного дисплея на нем и множества кнопочек и ручек с непонятными символами. Ничего, освоим: не боги обжигают руки, а сварщики. Хватаюсь за книжку с инструкциями. Она на всех европейских языках. Зря только забугорные чурки не считают Россию и Украину европейскими странами…