Японец же при посадке перевернулся вверх колесами, но взрываться не думал. Бойцы подбежали к нему и сняли летчика, повисшего без сознания вниз головой на привязных ремнях.
Пока Звонарев заруливал на стоянку, пока техник устанавливал под колеса колодки и помогал ему снять парашют, полуторка въехала на аэродром.
Японец, молодой черноволосый парень, придерживался, чтоб не упасть, за борт машины.
Переводчик отобрал у японца планшетку, осмотрел сначала карту, потом еще несколько бумаг и вдруг, заинтересовавшись, обратился к Кравченко:
- Вот этот документ вас заинтересует, товарищ командир.
Придерживая бумажку от легкого ветерка, стал переводить:
- Рекомендация японским пилотам. В русские части поступили самолеты, оснащенные неизвестным оружием. Отличительными знаками этих самолетов являются белые круги на фюзеляжах. Всем японским пилотам при встрече с такими самолетами в бой не вступать…
- Чепурной! - подозвал техника комполка. - У вас белая краска еще осталась?
И, увидев на лице техника, разгадавшего его мысль, хитрую улыбку, добавил:
- Даю вам день, чтобы к вечеру на всех самолетах были белые круги.
Потрясенный картиной воздушного боя, Гвай в мельчайших деталях рассказывал об увиденном своим товарищам по работе, когда в комнату вошел, отряхивая капли растаявшего снега, бисером усыпавшие пальто, вернувшийся с одного из заводов Юрий Александрович Победоносцев.
Между людьми, собравшимися здесь, давно установились те доброжелательные и удивительно дружеские отношения, которые только и бывают меду единомышленниками, объединенными одной целью.
Победоносцев недавно закончил дополнительные расчеты баллистики эрэсов и его сообщения с нетерпением ожидали.
- Товарищи, учитывая результаты полигонных и натурных испытаний, мною проведены расчеты с целью определения потребной скорости снаряда в момент схода с направляющей. Получается, что до сих пор скорость была недостаточной и хвостовое оперение снаряда не обеспечивало эффективной стабилизации полета, - Юрий Александрович привел цифры и показал присутствующим графики. - Высокая эффективность эрэсов при пуске их с самолетов объясняется тем, что снаряду в момент схода с направляющей уже сообщена скорость самолета. Можно сказать, что применения снарядов в авиации без каких-либо доработок мы добились.
Все молча обдумывали возможные технические решения доработки наземных установок, и, занимая руки, активно вращали на столе изготовленные виде шахматных пешек шестеренки.
- Может, имеет смысл вернуться к дюзам, расположенным под углом, тангенциально, к продольной оси снаряда и продолжить работы по стабилизации снаряда вращением? - неуверенно сказал Малый.
- Но это обязательно вернет нас на путь усложнения пусковых установок, - парировал эту мысль Артемьев. - Иными словами, вместо одной проблемы, которую мы имеем теперь, мы получим две.
Владимир Андреевич сделал небольшую паузу, обдумывая свое предложение.
- Скажите, какой по вашим расчетам должна быть длина направляющих наземных установок?
Победоносцев назвал цифру.
- Для размещения направляющих такой длины у нас нет отечественного автомобиля, - вставил Гвай. - Хотя решение смонтировать установку на шасси автомобиля представляется единственно правильным. Это позволяет повысить не только мобильность установки, но и ее неуязвимость.
- Да, такого автомобиля у нас нет, - согласился с ним Малый. - Сейчас нет, но будет! Я сам поеду на ЗИС и переговорю с товарищами, попрошу помощи в парткоме. Будет автомобиль!
- Увеличение длины направляющих потребует удлинения рамы машины. А это значит, что потребуется новый тип автомобиля, - заметил Гвай. - Автозавод может не пойти на это, у них серийное производство.
- Хорошо, а если мы попросим их удлинить раму и ввести дополнительно еще один задний мост?
Техническое решение было найдено.
Собравшиеся вспоминали теперь те трудности, интриги, борьбу с недоброжелателями, когда приходилось доказывать даже членам правительства очевидные, казалось бы вещи, отбиваться от карьеристов, старавшихся приписать себе несуществующие заслуги.
В то же время с чувством особой признательности они вспоминали Николая Ивановича Тихомирова, родоначальника разработки снарядов, изобретателя бездымного пороха для их реактивных двигателей и создателя газодинамической лаборатории; Сергея Андреевича Серикова - разработчика пороховых шашек требуемой конфигурации, обеспечивающей постоянную поверхность горения, да еще и таких, что можно было их изготавливать массовым производством методом литья; Георгия Эриховича Лангемака - зам. начальника реактивного научно-исследовательского института за неоценимый вклад в разработку конструкций ракет, Бориса Сергеевича Петропавловского - конструктора самолетных ускорителей, от которых и отпочковалась идея создания эрэсов, Ивана Терентьевича Клейменова - начальника реактивного НИИ.
Глядя на сидевшего среди них Владимира Андреевича Артемьева, человека с мужественными чертами лица, спокойного, рассудительного, они вспоминали тот период, когда работали над пороховыми самолетными ускорителями старта.
Тяжелые бомбардировщики ТБ-1 с ускорителями, установленными под крыльями и на боковых панелях фюзеляжа, вовсю взлетали окутанные хвостами пламени, оглашая ревом окрестности Ржевки под Ленинградом. Длина разбега при этом сократилась на семьдесят процентов. И летчики по ускорителям давали очень хорошие заключения, особенно для старта с ограниченных площадок. А высокопоставленные военные все не принимали их на вооружение.
Уж очень разработчики опередили время со своими ускорителями. Да и то сказать, стартующий самолет с гофрированной обшивкой фюзеляжа, мощными стойками неубирающихся шасси, с незащищенно торчавшими из кабины головами летчиков в кожаных шлемах, смотрелся явным диссонансом грохоту и пламени ускорителей.
- Ненадежно все это, - заметил как-то военпред. - Однажды взорвется вся затея к …беней матери.
А так как это было сказано на стенде, где мотористы под контролем Артемьева установили пару ускорителей, Артемьев встал между ускорителями и крикнул ушедшим за бронированную стенку мотористам:
- Запускай!
И увидев расширенные глаза моториста, ответственного за испытания, повторил:
- Давай! Я приказываю!
Так Артемьев и простоял, стиснув решительно зубы, между двумя творениями собственного разума, изрыгающими пламя с оглушительным, превосходящим возможности человеческого восприятия, ревом.
- Думаю, что выражу общее мнение, - прервал раздумья Артемьев. - Конструкцию эрэсов, применяемые пороховые шашки и состав пороха реактивных моторов, конструкцию пусковых устройств и направляющих можно считать отработанными.
Он помолчал, обводя взглядом товарищей:
- Не ошибусь, если скажу: через три-четыре месяца, от силы - через полгода, мы дадим стране оружие небывалой эффективности и мощи для стрельбы по площадям, и такого оружия не будет иметь ни одна армия в мире.
Маршал Советского Союза, нарком обороны Семен Константинович Тимошенко, открыв створку шкафа, бросил на полку фуражку и, проведя ладонью по бритой голове, будто приглаживая несуществующие волосы, прошел вглубь кабинета к столу.
Он еще находился под впечатлением сообщений, доложенных ему в генеральном штабе.
Участились провокации немцев на границе, германские самолеты безнаказанно летают над нашей территорией. Что предпринять в такой ситуации? Сбивать их? Но между СССР и Германией действует договор о ненападении.
Адъютант принес папку с документами на подпись.
Семен Константинович открыл ее. Первым лежал проект приказа о принятии на вооружение минометов реактивного действия.
Тимошенко поторапливал подчиненных с подготовкой этого приказа, и вот он перед ним с несколькими визами под его фамилией, отпечатанной заглавными буквами.
Тимошенко читал приказ и будто вновь переживал увиденное.
Установка вначале ничем не поразила его. Это был обыкновенный серийный ЗИС, окрашенный в желто-зеленый цвет, отличающийся только тем, что у него было три оси вместо двух. На кузове грузовика - непонятное сооружение из каких-то рельсов.
Ближе к задней части грузовика на рельсах покоились снаряды внушительных размеров. Калибра 132 мм, как пояснил капитан с полигона.
Но когда маршал, стоя на площадке для наблюдения за стрельбой, поднес к глазам бинокль, а с установки с необъяснимым и ни на что не похожим звуком с промежутками в доли секунды стали улетать снаряды, отмечая траектории полета огненными шлейфами, он был потрясен увиденным.
Сплошное море разрывов накрыло мишенную обстановку, и когда пыль и черный дым рассеялись, маршал увидел, что мишенная обстановка попросту перестала существовать. "Распалась на молекулы", - мелькнула тогда мысль.
Тимошенко в волнении поблагодарил участников стрельбы, а молодые ребята, строем замершие подле установки, весело и задорно смотрели на маршала, с сознанием значимости того, что они только что продемонстрировали.
- Служим трудовому народу! - дружно ответили они на приветствие.
Капитан, сопровождавший маршала до машины, пояснил, что залп двух таких установок равнозначен залпу полка ствольной артиллерии.
Теперь, вновь переживая волнение, Тимошенко подошел к окну. Несмотря на позднее время, было довольно светло, на западе догорали закатные краски прошедшего дня.
Поскрипывая половицами паркета, Тимошенко вернулся к столу и поставил под приказом размашистую подпись. Сверяя число, поднял глаза к календарю: 21 июня 1941. Перевернул страницу Красным цветом - воскресенье, 22 июня.
- Так было потеряно целых три года по принятию реактивных минометов на вооружение Красной Армии. Но совсем скоро наш народ стал называть их с любовью "катюшами", а в официальных сообщениях - гвардейскими минометами, - так в 1960 году закончил свой рассказ студентам четвертого курса факультета двигателей летательных аппаратов Московского авиационного института Юрий Александрович Победоносцев. Один из создателей легендарных "катюш".
"Туполев-4"
(По свидетельству заслуженного лётчика-испытателя СССР, Героя Советского Союза Юрия Александровича Антипова)
Сообщение об успешном испытании атомной бомбы на полигоне в штате Невада президент Соединенных Штатов Америки Гарри Трумэн получил, будучи на Потсдамской конференции. В перерыве между совещаниями он сообщил об этом премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю, и они некоторое время решали, стоит ли об этом сообщить маршалу Сталину.
Война с Германией была окончена, и англо-американские войска стояли на Эльбе лицом к лицу с Красной Армией - армией пока еще союзников, но, в то же время, армией ненавистных им большевиков. Разведка сообщала, что в Красной Армии до сих пор, через месяц после победы, продолжаются разговоры, а не дойти ли до Ла-Манша?
К тому же, маршал Сталин обещал через три месяца после завершения войны с Германией объявить войну Японии. А это неминуемо приведет к нежелательному для Англии и Америки усилению русских на Востоке.
И они решили: да следует сказать.
При этом Черчилль будет наблюдать за поведением Сталина. И если они увидят, что маршал Сталин поймёт, что речь идёт о работах над атомной бомбой, то после этого сообщения на русских можно будет оказывать давление с позиции силы, особенно в процессе принятия важнейших решений по обустройству мирового послевоенного порядка.
Если же они увидят, что Сталин не поймет, о чем речь, то бомбу придется продемонстрировать на практике, на примере Японии.
Поэтому, после очередного раунда совещания, Трумэн подошел к Сталину и, самонадеянно улыбаясь, как бы доверительно, так, чтобы никто больше, кроме переводчиков, не слышал, сказал:
- Маршал Сталин, мне только что сообщили: Америка получила оружие небывалой разрушительной силы, и мы хотели бы применить его для скорейшего окончания Мировой войны.
Сталин мгновенно понял, что с этого момента ни Америка, ни Англия не нуждаются в союзе с Россией, Вторая мировая война заканчивается, и послевоенное время начинает выдвигать свои условия и ставить свои задачи.
"А ведь совсем недавно, и полгода не прошло, как они просили меня помочь наступлением Красной Армии, чтобы спасти их войска в Арденнах. И если бы мы не помогли тогда, вполне возможно, что встреча армий произошла бы не на Эльбе, а намного западнее. Может быть, на Ла-Манше. Очень жаль, что умер Рузвельт. А эти… Наивные ребята" - подумал, видимо, в этот момент Сталин, на стол которого вот уже несколько лет регулярно ложились листки с докладами о состоянии дел по проекту "Манхэттен", а также о работах и исследованиях в этой области, проводившихся в СССР.
Не станет же он говорить этим ребятам, что в дальневосточной тайге заключённые только что окончили укладку последних кубометров бетона во взлетно-посадочную полосу. Осталось подождать каких-нибудь десять дней, пока бетон не наберёт нужную прочность, чтобы на эту полосу могли приземлиться тяжелые бомбардировщики. Какие бомбардировщики? Ну конечно же, американские Б-29. Потому что одной атомной бомбы мало, нужно еще иметь средство ее доставки в нужную точку земного шара.
Сталин вспомнил, как однажды на ялтинской конференции Черчилль уже пытался переиграть его.
Как только Сталину докладывали о том, что в зале совещаний все собирались к назначенному времени, Сталин входил, и присутствовавшие, кроме больного Рузвельта, вставали. Разумеется, только из соображений вежливости. Вынужден был вставать и Черчилль. Перед ним, товарищем Сталиным.
Но однажды этот хитрый толстяк решил прийти после него. Сталину потом докладывали, какое недоумение отразилось на лице Черчилля, когда тот, войдя в зал, увидел, что кресло Сталина пусто.
А Сталин вошел тут же, вслед за хитрецом, заставив Черчилля снова встать, приветствуя его, товарища Сталина.
Мимолетно Сталин заметил понимающую улыбку Рузвельта, разгадавшего эту игру, и, подойдя к своему креслу, игриво погрозил Черчиллю пальцем.
Теперь же огромным усилием своей железной воли Сталин заставил себя не подать и вида, будто он понимает, о чем речь:
- Да? Хорошо, - спокойно, будто речь шла о чем-то обыденном, промолвил он. - Давайте продолжим нашу работу.
За его спиной лежала большая, дотла разоренная войной страна с самой могучей армией в мире. А у Америки, которая за двумя океанами, - атомная бомба.
Трумэн и Черчилль решили, что дядюшка Джо так и не понял, что речь шла о взрыве атомной бомбы.
Командир американского бомбардировщика Б-29 "супер-флаингфортресс" скорректировал обороты моторам и повел свой самолет с небольшим снижением в сторону Японского моря.
Иногда, чтобы сбить джэпов с толку, они вначале уходили западнее Японских островов. Тогда их маршрут пролегал над Формозой или над русской частью Сахалина. Там, развернувшись над территориальными водами русских, они ложились на боевой курс и, отбомбившись, уходили на свои базы, разбросанные на островах Тихого океана.
Теперь же около сотни "суперкрепостей" сходу накрыли бомбовым ковром японский город и, сбив при этом несколько японских истребителей и потеряв пару-другую своих самолетов, уходили на запад в сторону России.
Командиру маршрут был хорошо знаком. Беспокоило лишь одно: самолет получил серьезные повреждения. На его машине пришлось отключить поврежденный правый крайний мотор. Хотя удачей можно было считать уже то, что маслосистема этого мотора позволила поставить лопасти винта "во флюгер", по потоку воздуха, что существенно снижало сопротивление полету.
Едва они убавили обороты крайнему левому мотору и добавили мощности выше той, что требуется для крейсерского полета, средним моторам, как у них тут же появилась надежда благополучно добраться до дома - им удалось почти убрать момент, разворачивающий самолет.
Обо всем этом он сообщил по радио ведущему, и теперь экипаж с грустью наблюдал, как в бескрайнем небе тает, удаляясь от них, основная группа самолетов.
В то же, время такое положение было достаточно привычным, чтобы омрачить букет радостных чувств, царивших в душе командира - они были живы. Только что рядом с их самолетом проносились трассы от японских истребителей, впереди распускались шары разрывов зенитных снарядов, да и пушки нескольких турелей их самолета грохотали беспрерывно, создавая защитную сферу неприступного огня, пока не кончились боеприпасы.
А теперь они были живы.
Между тем, думал он, отказы и повреждения моторов - не такая уж редкость в этих рейдах. Часть отказов можно было отнести на счет недостаточной доводки конструкции - самолет создавался в условиях постоянного, усиленного войной, дефицита времени. Другая часть относилась на счет особой назойливости японских летчиков, которые благодаря радиолокационным станциям, размещенным буквально по всему периметру островов, своевременно предупреждались о прибытии американских бомбардировщиков.
Командир беглым взглядом на приборы проконтролировал работу систем самолета, окинул взглядом просторную кабину, выполненную в виде полусферы на носу самолета. Сплошное остекление давало бы возможность сполна полюбоваться красотами пятого океана, если бы не постоянное настороженное ожидание - самолеты японцев появлялись так неожиданно, будто возникали из воздуха. И все же командир отметил, что цвет Японского моря неуловимо отличается от цвета Тихого океана, но море точно так же, как и океан, сливается вдали с небом и точно так же, как острова в океане, едва уловимым коричневым вкраплением прорисовывается вдали земля.
Штурман-бомбардир, расположившийся на мягкой кожаной подушечке, "прикнопленной" прямо к полу впереди пилотов, дремал, привалившись спиной к перегородке. Под ступни его ног, лежавших на каркасе остекления, медленно, как это кажется с высоты в двадцать пять тысяч футов, будто по реке времени, плыло, зеркально отсвечивая, Японское море.
В этом полете, работа у него была не такая уж сложная. Задания разбомбить какую-либо конкретную цель не было, это и делало задачу совсем простой: следовало ввести в прицел поправки на предполагаемые скорость и направление ветра и нажать кнопку сброса бомб, когда окраина города "вплывет" в окуляр прицела.
- До сброса двадцать секунд, - эта фраза была сигналом к передаче управления самолетом штурману-бомбардиру.
Под центропланом распахнулись огромные створки бомбового отсека.
- Самолет твой, - ответил командир, медленно разжимая руки.
- Отпусти штурвал, - и командир убрал совсем ноги с педалей и опустил руки, полностью устранившись от управления самолетом.
- Сброс, - спокойно промолвил бомбардир, не отрываясь от прицела и мягко нажимая кнопку сброса большим пальцем правой руки.
Вслед за этим из бомбового отсека в последовательности, продиктованной центровкой машины, ушли на город пять тонн бомб.
И так с каждого самолета, принявшего участие в этом налете. Суммарная цифра "пятьсот тонн" заставила командира вздрогнуть. Легкий холодок пробежал ознобом по его всему телу: японский город, оставшийся позади, скорее всего перестал существовать.