Ключевой фигурой в русской историографии второй половины XVIII века можно считать Августа Людвига Шлёцера (1735–1809). Он учился в Виттенбергском и Гёттингенском университетах, в 1761–1767 годах жил и работал в России (адъюнкт истории Петербургской академии наук с 1762 года, профессор истории и статистики с 1765-го), а потом вернулся в Германию, где был профессором Гёттингенского университета. В 1768 году Шлёцер опубликовал в Германии работу "Опыт анализа русских летописей (касающийся Нестора и русской истории)", а затем создал фундаментальный труд "Нестор", который увидел свет в Германии в пяти томах в 1802–1809 годах, а в переводе на русский язык был опубликован в трех частях в 1809–1819 годах. Главной своей задачей Шлёцер считал "воссоздание истинного Нестора", то есть реконструкцию "Повести временных лет" в ее как бы "первоначальном" виде. Это была чисто источниковедческая, текстологическая задача, и таким образом Шлёцер по сути стал основоположником научного изучения русских летописей. Шлёцер не без оснований полагал, что русские летописи требуют научно-критического рассмотрения, поскольку они подвергались неоднократным изменениям и редакциям. С точки зрения современной науки задача Шлёцера по "воссозданию Нестора" кажется несколько наивной, но для того времени это был крупный шаг вперед. Научный подход к главному источнику по истории Древней Руси позволил Шлёцеру весьма презрительно отзываться о своих предшественниках и коллегах. По мнению Шлёцера, русская история до него была практически не разработана, а ученых, владевших соответствующей методикой и знавших основные иностранные языки, якобы не было. К Татищеву Шлёцер относился довольно пренебрежительно, позволяя себе некорректные высказывания типа "татищевские бредни" в отношении рассуждений Василия Никитича о древнейшей истории Европы. Стоит ли говорить, что и Иоакимовскую летопись он не признавал достоверной? Впрочем, в категорию "бредней" у него попадали и некоторые памятники, источниковедческое значение которых было оценено позднее. Так, например, этот заклятый, по определению советских историков, норманист считал скандинавские саги "глупыми выдумками" и предлагал "выбросить эти исландские бредни из всей русской древнейшей истории".
В варягах и Рюрике, вслед за Байером и Миллером, Шлёцер видел конечно же скандинавов, причем эта мысль была облечена им в самую крайнюю форму. Шлёцер писал, что "скандинавы, или норманны в пространном смысле основали русскую державу", а до их прихода местные племена якобы жили без всякого управления, "подобно зверям и птицам" (в этом отношении он, видимо, опирался на известную фразу "Повести временных лет" о том, что древляне и некоторые другие восточнославянские племена жили "зверинским образом", понимая ее буквально). Таким образом, получалось, что именно норманны основали Древнерусское государство; взгляд для того времени вполне объяснимый, если считать, что государство - дело рук конкретных людей.
По поводу происхождения слова "Русь" Шлёцер высказал гипотезу о том, что оно могло восходить (через финское посредничество) к шведскому названию Рослаген. Идея о происхождении финского названия шведов от этого топонима уже фигурировала в шведской науке XVII века у выдающегося филолога Юхана Буреуса. Рослаген - часть береговой полосы шведской провинции Упланд, жители которой издавна строили корабли для морских плаваний. Таким образом, вероятный первоисточник финского обозначения шведов был найден.
Важно то, что именно Шлёцер заложил основу сопоставления сказания о призвании варягов с похожими легендами других народов, отметив ирландскую параллель - рассказ о приходе в Ирландию в IX веке трех братьев из Норвегии (впоследствии такие параллели были многократно умножены, о чем речь впереди). Шлёцер великолепно уловил и основное направление будущих околонорманистских споров и блестяще выразил их суть: "Худо понимаемая любовь к отечеству подавляет всякое критическое и беспристрастное обрабатывание истории… Если Миллеру запрещают произнести речь о варягах потому лишь, что там варяги выводятся из Швеции; если для России считают унижением то, что Рюрик, Синеус и Трувор были морскими разбойниками, то никакой прогресс в историографии невозможен". Шлёцер, конечно, не прав, называя первых русских князей "разбойниками" - как не были только разбойниками ни Эрик Рыжий, ни Кнут Великий, ни Вильгельм Завоеватель, ни другие известные деятели эпохи викингов, - но относительно норманнской "проблемы", и сейчас продолжающей будоражить некоторые общественные круги, его мнение оказалось вполне справедливым. Другое дело, что крайность Шлёцера во взглядах на происхождение Русского государства ставила под удар всю "норманистскую" аргументацию.
Серьезный и взвешенный подход к "варяжской проблеме" продемонстрировала "История государства Российского" Николая Михайловича Карамзина (1766–1826), ставшая выдающимся явлением русской науки и культуры. Она начала издаваться с 1816 года. Карамзин с большим почтением относился к трудам Байера, Миллера и Шлёцера, признавая, что для исторической науки их имена "незабвенны", и даже отослал первый том своей "Истории" на рассмотрение Шлёцеру в Гёттинген. Напротив, он чрезвычайно скептически относился к уникальным сведениям Татищева, почерпнутым из Иоакимовской летописи, отказывая ей в научном доверии (как видим, вполне справедливо). Скандинавское происхождение Рюрика и варягов Карамзин считал "неоспоримой истиной". Тщательно анализируя источники и глубоко аргументируя свои умозаключения, Карамзин выдвинул шесть "обстоятельств", доказывающих скандинавское происхождение варягов. Во-первых, это имена призванных князей и прежде всего Рюрика, хорошо известные в Скандинавии. Во-вторых, свидетельства европейских авторов, в том числе епископа Кремонского Лиутпранда (X век), которые в "русах" видели именно норманнов. В-третьих, телохранители византийских императоров в XI веке назывались "варангами", теми же "варягами" и также были норманнами. "Слово Vaere, Vara, есть древнее Готфское (то есть готское. - Е. П.) и значит союз: толпы Скандинавских витязей, отправляясь в Россию и в Грецию искать счастия, могли именовать себя Варягами в смысле союзников или товарищей. Сие нарицательное имя обратилось в собственное". В-четвертых, "русские" названия Днепровских порогов, которые сообщает Константин Багрянородный в X веке и которые "кажутся Скандинавскими: по крайней мере, не могут быть изъяснены иначе". В-пятых, это сходство древнейшего памятника русского права - Русской Правды - со скандинавскими и немецкими узаконениями. В-шестых, свидетельство Нестора, то есть "Повести временных лет", "что Варяги живут на море Балтийском к Западу и что они разных народов: Урмяне, Свие, Англяне, Готы".
Происхождение названия "Русь" Карамзин выводил из слова "Рослаген" через финское посредничество ("руотси" для обозначения жителей Швеции). Подтверждение этому он находил в Бертинских анналах, сообщавших о прибытии ко двору франкского императора послов народа "Рос", которые оказались шведами. Таким образом, Николай Михайлович почти полностью очертил тот круг источников, который на многие годы станет для "варяжской проблемы" основным. Однако Карамзин полагал, что какая-то часть варягов могла переселиться из Швеции в Пруссию, откуда уже потом пришла и на Русь. Тем самым он пытался объяснить известия источников XVI века (Степенной книги) о прусской прародине Рюрика. Авторитет "Истории" Карамзина был настолько велик, что его взгляды надолго определили основную линию русской историографии. Именно Карамзин счел призвание варяжских князей "началом Российской Истории". "Великие народы, - писал он, - подобно великим мужам, имеют свое младенчество и не должны его стыдиться: отечество наше, слабое, разделенное на малыя области до 862 года, по летосчислению Нестора, обязано величием своим счастливому введению Монархической власти". Начало истории русской монархии было для Карамзина одновременно и началом русской истории. Таким образом, 862 год стал в общественном сознании годом создания Русского государства.
Вслед за Карамзиным о большой роли скандинавов в древнейший период русской истории писал известный литератор Николай Алексеевич Полевой (1796–1846) в своей "Истории русского народа" (первый том вышел в 1829 году). Названием своего труда и его концепцией Полевой как бы вступал в соперничество с Карамзиным, попытавшись создать историю народа, а не правителей и политических или военных событий. Попытка эта в общем не удалась, и Полевой так и не смог выйти за рамки истории государства. Его "История", не сопоставимая с уровнем труда Карамзина, была встречена читающей публикой более чем прохладно. Между тем в исторической науке возникали и иные версии о происхождении варягов-руси, порой отличавшиеся большой оригинальностью. Например, профессор Дерптского (ныне Тартуского) университета Иоганн Филипп Густав Эверс (1781–1830) в своих работах развивал версию о хазарском происхождении варягов, не нашедшую, впрочем, поддержки среди историков.
Существенным шагом вперед в изучении "варяжского вопроса" стал вышедший в 1844–1845 годах в Петербурге на немецком языке двухтомный труд "Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen" ("Призвание шведских росов финнами и славянами"), принадлежавший перу Ариста Аристовича Куника (1814–1899), выдающегося нумизмата, адъюнкта, а затем академика Императорской Академии наук, который в течение сорока лет служил хранителем в Императорском Эрмитаже. Среди существенных сторон исследований Куника была лингвистическая разработка проблемы. Он, в частности, предложил существенное уточнение в скандинавской этимологии слова "Русь". Название "русь" могло восходить к скандинавскому слову rodsen, имевшему значение "гребцы".
Так якобы называли себя скандинавы, отправлявшиеся на восток, в земли финских, а затем и восточнославянских племен. На финской почве это слово приобрело форму ruotsi, которым и сейчас в финском языке называют шведов (напомню, что финно-угорские племена, к которым относились и чудь, и меря, и весь, в древности населяли огромные территории на севере Руси). Затем из ruotsi возникло слово "русь", которым первоначально именовали варягов, составлявших основу дружины первых русских князей. Потом слово "русь" распространилось уже на все подвластные этим князьям племена и стало названием народа и государства. Эта версия, лингвистически весьма хорошо обоснованная, до сих пор остается одной из наиболее вероятных (хотя отношение самого Куника к ней впоследствии стало скептическим).
Куник также придавал в древнерусской истории большое значение хазарам, полагая, что летописные основатели Киева - Кий и его братья - имели хазарское происхождение (много позже эта мысль также получила развитие у некоторых историков). Важными были наблюдения Куника и над параллелями летописного рассказа о призвании князей. Он, в частности, обратил внимание на похожую легенду о прибытии саксов в Британию, которую зафиксировал немецкий автор X века Видукинд Корвейский. Поскольку находились всё новые и новые аналогии у разных народов, Куник предположил, что сказание о призвании князей является "бродячим мотивом", повторяющимся в разных преданиях Европы. Так постепенно расширялся культурный контекст летописного известия о Рюрике.
Наиболее активным сторонником "норманнской теории" в середине XIX века был Михаил Петрович Погодин (1800–1875), который вообще был очень яркой и неординарной личностью. Сын крепостного крестьянина, получившего вольную, Погодин окончил Московский университет, где впоследствии был профессором, с 1835 года занимая кафедру русской истории. В 1841 году он был избран академиком Петербургской академии наук. Погодин являлся одним из крупнейших историков своего времени и прославился также как собиратель древностей, пополнивших позднее ведущие музеи и библиотеки страны. В 1856 году Погодин построил в Москве деревянный дом (так называемая "Погодинская изба") в "русском стиле", где и разместил свое уникальное "древлехранилище". Это здание сохранилось до сих пор.
В 1825 году Погодин защитил магистерскую диссертацию "О происхождении Руси", которая была опубликована отдельным изданием. В диссертации он полемизировал со взглядами известного историка и литератора, профессора Московского университета Михаила Трофимовича Каченовского, который разделял мнение Эверса о хазарском происхождении Руси (Каченовский известен также как глава так называемой "скептической школы" в русской историографии, ставившей под сомнение достоверность древних русских летописей и других источников того времени). Погодин собрал и проанализировал всевозможные письменные источники, в которых упоминались варяги-русь, и на основе этого анализа сделал вывод об их скандинавском происхождении. В этой работе был обозначен исследовательский метод Погодина, которому он оставался верен всю жизнь. Прежде чем делать какие бы то ни было исторические умозаключения, необходимо изучить максимально возможный комплекс источников по теме и только после этого на их основе строить научные теории. Иными словами, это был очень логичный источниковедческий подход - идти от частного к общему, от конкретных данных, сведений, известий к теоретическим обобщениям. Собственно ничего в этом экстраординарного нет - по идее, так и должен поступать любой исследователь. Поэтому выводы Погодина оказывались достаточно аргументированными. Вообще Погодин в своих произведениях стремился к возможно большей, даже "математической" точности и доказательности (что, правда, не всегда ему удавалось).
Вторая диссертация Погодина называлась "Нестор. Историко-критическое рассуждение о начале русских летописей" (1839; название перекликалось с главным трудом Шлёцера). Она была направлена против адептов "скептической школы", в дискуссии с которыми Погодин доказывал достоверность "Повести временных лет", подкрепляя свои доводы сведениями зарубежных источников. "Варяжская тема" была продолжена им в книгах "Норманский период русской истории" (1859) и "Древняя русская история до монгольского ига" (1871). Само название первой работы однозначно свидетельствует о взглядах автора. Собственно, Погодин и ввел в науку понятие "норманский период русской истории", который он простирал до 1054 года, то есть до смерти Ярослава Мудрого. По мнению Погодина, в этот период норманны играли ведущую роль в русской истории, по сути дела, создав Русское государство. Свое "норманистское" кредо Погодин четко и емко выразил в следующих выводах: "Варяги-русь - племя норманнское. Имя руси принадлежало этому племени. Откуда происходит имя руси - открытое поле для догадок. Где жила первоначально русь - открытое поле для догадок (точно такое же открытое поле для догадок о происхождении имени варягов)".
С именем Погодина связан и второй публичный диспут по "варяжской проблеме" в истории отечественной науки. Михаил Петрович был вообще очень активным полемистом, можно сказать, настоящим борцом "исторического фронта", воспринимавшим научную дискуссию как личное дело чести. Одна из его работ даже называлась "Борьба не на живот, а на смерть с новыми историческими ересями" (1874). Впрочем, военизированная лексика была в те годы вообще характерна для исторической науки (применительно к древнерусской истории) - можно вспомнить и название книги П. Г. Буткова "Оборона Летописи русской, Несторовой, от наветов скептиков" (1840). Диспут же Погодина с Костомаровым, состоявшийся 19 марта 1860 года, напоминал скорее эффектную интеллектуальную дуэль.
Но вначале познакомимся со вторым дуэлянтом. Николай Иванович Костомаров (1817–1885), выпускник Харьковского университета, много занимался исследованиями в области украинской истории (и в частности, эпохой Богдана Хмельницкого), истории Речи Посполитой и Московского царства. Будучи профессором Киевского университета, он вместе со своими единомышленниками (среди которых был и Т. Г. Шевченко) организовал тайное общество - так называемое "Кирилло-Мефодиевское братство", участники которого разделяли идеи панславизма. В 1847 году общество было разгромлено, Костомарова, как и его товарищей, арестовали, и год он провел в Петропавловской крепости. После этого несколько лет историк прожил в Саратове, фактически в ссылке, откуда вернулся в 1856 году и вскоре стал профессором Петербургского университета. К числу самых известных его произведений относится "Русская история в жизнеописаниях главнейших ее деятелей". Особенную актуальность публичному диспуту Погодина и Костомарова придавал тот факт, что само это действо происходило незадолго до празднования 1000-летия России, отмеченного в 1862 году с большим размахом.