В известии о раздаче Рюриком городов упоминается также Полоцк, находившийся в земле полочан, родственных кривичам и живших по реке Полоте. Среди подчиненных Рюрику племен значится и финно-угорская мурома, в земле которой возник Муром и которая жила по берегам Оки к юго-востоку от мери. Таким образом, летопись очерчивает внушительный конгломерат территорий и племен, на которые распространялась власть Рюрика. Так ли это было на самом деле, сказать сложно, но относительно полиэтничности древнерусского государственного образования на севере сомнений быть не может. Славянские и финно-угорские племена жили здесь в соседстве и постоянном взаимодействии. Согласно исследованиям академика В. Л. Янина и других ученых, древний Новгород (археологические слои в этом городе прослеживаются не ранее X века) возник на месте трех племенных поселков, вероятно, с этнически разным населением. Впоследствии эти поселки дали начало трем древнейшим "концам" (районам) Новгорода - Славенскому, Неревскому и Людину. Возможно, в самих этих названиях отражены наименования племен - словен (Славенский), мери (Неревский) и, возможно, чуди (Людин как искаженное "Чудин"). Как полагают исследователи, древнее население Новгорода представляло собой объединение трех разноплеменных групп - словен, кривичей и мери, что отражено и в тексте Новгородской первой летописи: "Новгородстии людие, рекомии Словени, и Кривици и Меря". Поэтому совместные действия представителей нескольких племен выглядят вполне вероятными. По мысли В. Л. Янина и М. X. Алешковского, даже в словах Новгородской Первой летописи "и въсташа град на град" сохранилось свидетельство о первоначальной структуре Новгорода, состоявшего из трех поселений.
Обычно считается, что объединение племен Северной Руси, обратившихся к варягам, состояло из словен, кривичей и мери. Основанием для этого служит текст Новгородской первой летописи. Но помимо словен, кривичей и мери, летописи упоминают в числе активных участников событий и чудь. В Новгородской первой летописи чудь названа уже при первом перечислении племен, населявших Северную Русь, но говорится о ней особо. А в "Повести временных лет" чудь даже переместилась на первое место в перечнях племен "северного объединения". Вообще же чудь имела тесные связи с варягами, и, возможно, само слово "русь" пришло в славянский язык через посредство языка чуди.
Что же касается веси, то высказывалось предположение, будто название этого племени возникло в рассказе о призвании варягов потому, что летописец понял фразу "чюдь, словени, и кривичи, и вси" как "кривичи и весь", хотя имелись в виду "все (племена)". Но такая трактовка требует также объяснения не очень ясной фразы "Повести временных лет" в статье под 859 годом: "Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словенех, на мери и на всехъ, кривичехъ". Имеются ли здесь в виду "все кривичи", и тогда почему они "все", или же под этим словом подразумевалась весь? Кроме того, весь упоминается в рассказе о призвании варягов при перечислении коренного населения Руси - как раз после словен, кривичей и мери. Так что ее участие в событиях 862 года более чем вероятно.
Славянские и финно-угорские племена обратились за помощью "к варягам, к руси". Сейчас не будем подробно останавливаться на вопросе, кто такие варяги, который рассмотрим позже. Пока же обратим внимание на то, как определяет варягов-русь сама "Повесть временных лет". В ее начальной, еще не датированной части рассказывается о разделении земли тремя сыновьями библейского Ноя и о расселении народов в этих частях. Варяги и русь ("русь" здесь - не название страны, а название народа) упомянуты среди народов, населяющих северную часть Балтики. Это - варяги, "свей" (шведы), "урмане" (норвежцы), "готе" (жители Готланда), русь и "агняне" (жители Англии).
"В Афетове (третий сын Ноя) же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь (перечислены финно-угорские и балтские племена). Ляхове же (поляки), и пруси, чюдь преседять к морю Варяжьскому (то есть Балтийскому). По сему же морю седять варязи семо (отсюда) ко въстоку до предела Симова (старшего сына Ноя), по тому же морю седять к западу до земле Агнянски и до Волошьски (Священной Римской империи?). Афетово бо и то колено: варязи, свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане (жители Галлии, то есть Франции, или Уэльса), волъхва (волохи - что точно подразумевается под этим названием, неясно), римляне, немци, корлязи, веньдици (венецианцы), фрягове (генуэзцы) и прочии, ти же приседять от запада къ полуденью (то есть к югу) и съседяться (соседствуют) съ племянемъ Хамовымъ". Ясно, что варяги в данном случае - собирательное название племен, живших на севере Европы. К ним летописец причисляет и русь.
В статье под 862 годом русь снова оказывается одним из варяжских народов: "Те варяги назывались Русью, как другие называются шведы, а иные норвежцы и англы, а еще иные готландцы - вот так и эти". Это означает, что к варягам, помимо руси, относились народы древней Скандинавии и Англии (где еще с конца IX века на землях, захваченных викингами, существовала область "датского права", а сама Англия с начала XI века находилась под властью датских королей, а позднее - нормандских герцогов, также происходивших от скандинавов). Более того, летописец утверждает варяжское происхождение самого названия "русь": "И от тех варягов прозвалась Русская земля". Под властью варягов оказались новгородцы: "Новгородцы же - те люди от варяжского рода, а прежде были словене". Эту фразу летописи, видимо, следует понимать в смысле политическом, а не этническом, то есть новгородцы оказались принадлежащими "к политической организации варягов (тех варягов, которые стоят во главе их политической организации), а раньше, т. е. до призвания варягов, входили в организацию славянскую". Точно так же в текстах русско-византийских договоров первой половины X века фраза "Мы от рода рускаго" означает принадлежность послов к государственной организации Руси, как, например, в договоре Олега с греками: "Мы от рода рускаго, Карлы, Инегелд, Фарлоф, Веремуд, Рулав…" - далее следуют другие отнюдь не славянские имена.
Наконец, в той же летописи, в статье под 898 годом, рассказывается об апостольской миссии у славянского народа и, в частности, говорится: "Тем же и словеньску языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есмо Русь, тем и же нам Руси учитель есть Павел, понеже учил есть язык словенеск и поставил есть епископа и наместника по себе Андроника словеньску языку. А словеньскый язык и рускый одно есть, от варяг бо прозвашася Русью, а первое беша словене; аще и поляне звахуся, но словенькаа речь бе. Полями же прозвани быши, зане в поли селдяху, а язык словенски един". То есть: "Поэтому учитель славян - апостол Павел, из тех же славян - и мы, русь; поэтому и нам, руси, учитель Павел, так как учил славянский народ и поставил по себе у славян епископом и наместником Андроника. А славянский народ и русский един, от варягов ведь прозвались Русью, а прежде были славяне; хоть и полянами назывались, но речь была славянской. Полянами прозваны были потому, что сидели в поле, а язык был им общий - славянский". Примечательно, что в тексте летописи слово "язык" употреблено в двух разных значениях - и как "народ" (как позже у Пушкина - "и назовет меня всяк сущий в ней язык"), и как "речь". Иными словами, летописец указывает на этническую принадлежность современного ему русского народа: это славянский народ, который называется полянами, потому что "сидел в поле", а русью - потому что это название пришло от варяг.
Все это однозначно свидетельствует о том, что для составителя "Повести" варяжские "находники" Рюрик с братьями были родом из Скандинавии, а само слово "Русь" имело варяжское, то есть скандинавское происхождение. О том же, как понимались названия "варяги" и "русы" в других источниках (в том числе предшествовавших "Повести временных лет") и как их интерпретировали впоследствии ученые, будет рассказано в дальнейшем.
Остальные сведения сказания о призвании Рюрика с братьями понятны. Трое братьев пришли княжить и "судить по праву", разместились в трех городах, потом двое умерли и Рюрик объединил их владения под своей властью. Упоминание двух городов, где обосновались Синеус и Трувор - Белоозера и Изборска, - сложно считать искусственной конструкцией летописца. Ведь Белоозеро - это город веси (о чем прямо сказано в летописи), а Изборск - кривичей (хотя об этом в летописи и не говорится). Если полагать, что приход трех варяжских братьев должен был соответствовать трем приглашавшим их племенам - словенам, кривичам и мери, то получается, что меря осталась вовсе без князя. Да и сам порядок перечисления племен (в основном в текстах летописей это - словене, кривичи, меря, если пропустить чудь) не соотносится с владениями варяжских правителей (Новгород - словене, Белоозеро - весь, Изборск - кривичи). Это значит, что сопряжение Синеуса с Белоозером и Трувора с Изборском, скорее всего, не является домыслом летописца.
От Рюрика "откололись" его соратники Аскольд и Дир, которые, отправившись в Константинополь, по пути захватили Киев и остались там. Именно Аскольду и Диру "Повесть временных лет" приписывает поход Руси на столицу Византии Константинополь. По летописной хронологии этот поход произошел в 866 году, хотя на самом деле он имел место в 860 году. Этот поход был особенно важен для летописца, потому что именно с этого времени о Руси узнали на международной арене (прежде всего в Византии). А поскольку поход состоялся во время правления византийского императора Михаила III, то и начало его царствования стало первым датированным событием летописи (правда, и эта дата не соответствует действительности).
Здесь нужно сказать, что в принципе летописная хронология ранней русской истории в значительной степени условна. Ведь хронологическая сетка летописи создавалась только во второй половине XI века. Поэтому летописцам приходилось высчитывать даты тех или иных событий что называется задним числом. В каких-то случаях это удавалось сделать довольно точно (поскольку имелись, например, тексты русско-византийских договоров), в каких-то датировки домысливались. В дальнейшем мы еще не раз будем сталкиваться с такими моментами. Однако, поскольку никакой иной систематической хронологии древнерусской истории второй половины IX–X веков в источниках не содержится (можно лишь уточнить или проверить отдельные даты летописи по другим источникам), то эту хронологическую шкалу приходится принимать как данность.
Рюрик княжил на севере Руси 17 лет (862–879), но никаких сведений о его деятельности не сохранилось. Он умер, передав власть своему родственнику Олегу, потому что сын Рюрика Игорь был еще слишком мал. От этого Игоря и пошла затем вся династия древнерусских князей. Такая картина была нарисована "Повестью временных лет" и на протяжении нескольких веков оставалась незыблемой. Но в XV–XVI веках положение начало меняться…
Глава вторая
"Рус из прус" или внук Гостомысла?
В Новгородскую первую летопись (младшего извода) включен перечень новгородских посадников. В рукописи одного из ранних списков этой летописи, датируемой серединой XV века, он даже повторен дважды. Первый раз - перед собственно летописным повествованием, где приводятся также списки русских и новгородских князей, русских митрополитов, новгородских тысяцких, княжеские родословия и т. п., и второй - непосредственно в тексте летописи, после статей о Крещении Руси и Новгорода, также в числе других подобных перечней. Как показал академик В. Л. Янин, перечень "внутри" летописного повествования - более древний и был составлен около 1409 года. Возможно, его составление связано с созданием общерусского летописного свода, которое было инициировано митрополитом Киприаном (умер в 1406 году). Перечень, предшествующий летописи, был составлен на основе первого позднее - вероятно, около 1423 года.
Первым в обоих перечнях новгородских посадников стоит имя некоего Гостомысла. Затем следуют известные по летописям Константин ("Коснятин") и Остромир, личности вполне исторические. Они были новгородскими посадниками при Ярославе Мудром и его сыне Изяславе, то есть в первой половине XI века. Гостомысл же до XV века ни в каких летописях не упоминается. Почему появилось это имя в списках новгородских посадников и откуда оно взялось, сказать сложно. В. Л. Янин полагает, что память о Гостомысле сохранялась в устной новгородской традиции и оттуда его имя попало в список посадников. Но ничего, кроме самого имени, узнать из этих списков нельзя. Неясно даже, каким временем можно датировать его жизнь, если, конечно, считать Гостомысла историческим лицом, - IX или X веком. Имя Гостомысла, как и других представителей княжеско-боярской аристократии, состоит из двух основ. Первая часть, очевидно, восходит к слову "гость". Замечу, что это слово в древнерусском языке, помимо обычного и сейчас значения, имело также значение "торговец", "купец". Вторая часть "-мысл" соответствует словам "мысль", "мыслити", "мысленый", то есть "мышление", "умысел", "думать", "замышлять", "умственный". Значение всего имени можно понимать по-разному - и как "думающий о гостях", и как "замысливший торговлю", которая, кстати, была одной из важнейших основ жизни новгородцев. То, что имя Гостомысла может иметь какие-то реальные прототипы, косвенно подтверждается наличием подобных имен в Древней Руси. Речь идет, конечно, об известном прозвище галицкого князя второй половины XII века Ярослава Владимировича - "Осмомысл", о значении которого существует несколько версий (это прозвище, скорее всего, было прижизненным, потому что зафиксировано в "Слове о полку Игореве"). Однако эта аналогия не снимает вопроса о подлинности имени "Гостомысл", которое могло быть сконструировано по этому типу.
Еще более очевидные аналогии имени можно обнаружить у западных славян, прежде всего у чехов (о другом западнославянском соответствии будет сказано позднее). Основателем чешской княжеской династии считался некий Пржемысл, легендарный пахарь, ставший князем. В наиболее полном виде легенда о Пржемысле нашла отражение в "Чешской хронике" Козьмы Пражского, первого чешского хрониста, который был деканом собора Святого Вита в Праге. Хроника была создана в конце 1110-1120-х годах, почти одновременно с "Повестью временных лет". Козьма Пражский так рассказывает о Пржемысле.
Среди чехов был "некий человек, по имени Крок", который пользовался очень большим авторитетом: "У этого столь многоопытного человека не было мужского потомства; но у него родились три дочери, которых природа щедро одарила мудростью не меньшей, чем обычно наделяет мужчин". Дочерей звали Кази, Тэтка и Либуше: "Среди женщин Либуше единственная была в своих решениях предусмотрительна, в речи - решительна, телом - целомудренна и нравом - скромна… Так как она предсказывала народу многое и притом правильно, то все племя, собравшись после смерти ее отца на общий совет, избрало Либуше себе в судьи". Но со временем чехи стали требовать себе князя, и Либуше указала им на пахаря Пржемысла, чтобы они привели его "себе в князья, а ей в супруги". Имя Пржемысла было объяснено Козьмой Пражским так (словами Либуше): "Имя же этому человеку Пржемысл; он выдумает много законов, которые обрушатся на ваши головы и шеи, ибо по-латыни это имя означает "наперед обдумывающий" или "сверх обдумывающий"".
Когда посланцы племени пришли к Пржемыслу, они обратились к нему с такими словами: "Госпожа наша Либуше и весь наш народ просят тебя прийти поскорее к нам и принять на себя княжение, которое предопределено тебе и твоим потомкам. Всё, что мы имеем, и мы сами в твоих руках. Мы избираем тебя князем, судьей, правителем, защитником, тебя одного мы избираем своим господином". Пржемысл прервал возделывание своего поля, воткнул палку, которую держал в руке, в землю и распряг волов (которые потом чудесным образом исчезли). "А та палка, которая была воткнута Пржемыслом в землю, дала три больших побега; и что еще более удивительно, побеги оказались с листьями и орехами". Пржемысл пригласил послов на трапезу. "Между тем, пока они ели и пили воду из кувшина, два ростка, или побега, высохли и упали, а третий сильно разросся ввысь и вширь. Поэтому удивление гостей возросло еще более, а с ним и страх. [Пржемысл] же сказал: "Чему вы удивляетесь? Знайте, из нашего рода многие родятся господами, но властвовать будет всегда один"". Затем Пржемысл отправился с послами к Либуше, женился на ней и стал князем. Среди наследников Пржемысла, его потомков, Козьма Пражский называет еще двух с подобными именами: сына Пржемысла Незамысла и шестого князя этого рода Кржесомысла. Восьмым правителем был некий Гостивит. Первая часть этого имени, как видим, соответствует первой части имени Гостомысл. Гостивит был отцом Борживоя, который княжил во второй половине IX века и принял христианство.