* * *
Ещё в юности, прочитав стихотворение, я его запомнил:
Чтоб стать мужчиной, мало им родиться.
Чтоб стать железом, мало быть рудой.
Ты должен переплавиться. Разбиться.
И, как руда, пожертвовать собой.
Какие бури душу захлестнули!
Но ты – солдат, и всё сумей принять
От поцелуя женского до пули,
И научись в бою не отступать.
Готовность к смерти – тоже ведь оружие.
И ты его однажды примени…
Мужчины умирают, если нужно,
И потому живут в веках они.
Запомнил и автора Михаила Львова. А потом, когда мы с ним познакомились (я работал в "Литературной газете"), я прочитал ему эти строчки и тут же получил приглашение поехать в ЦДЛ, чтобы выпить на брудершафт. Миша казался по-настоящему взволнованным: " Надо же! Меня-то, оказывается, знают! "
Львов родился в Башкирии в деревне в семье сельского учителя. Башкирский знал не хуже русского, который шлифовал, учась в педагогическом техникуме. А потом в Литературном институте.
Освоив русский язык, стал писать на нём стихи. Первая его книга "Время" вышла в 1940-м. Кстати, там он объяснил происхождение своего русского псевдонима:
Я взял у Лермонтова – имя
(и в этом – молодость права),
Фамилию – для псевдонима -
Из имени Толстого Льва.
Он работал на военных стройках Урала. В 1943-м стал солдатом Уральского танкового корпуса. Печатал свои стихи, переводил на русский стихи татарских, башкирских и казахских поэтов.
В 1944 году в ноябре "Литературная газета" печатает стихи Михаила Львова с предисловием Эренбурга. Тогда же его принимают в Союз писателей.
По-моему, с публикацией у Львова проблем не было. Хотя стихов, подобных тем, что я процитировал вначале, он не писал, но это были грамотные, актуальные стихи. Так сказать, на темы, которые подбрасывали пропагандисты. Поэтому книги у Львова выходили часто.
Тем более что в начале 60-х он сменил Старшинова на посту заведующего отдела поэзией журнала "Юность". Через некоторое время, когда Наровчатов стал первым секретарём Московского отделения СП СССР, он сделал Львова секретарём отделения. А уйдя главным редактором в "Новый мир", Наровчатов пригласил Мишу стать своим заместителем. Они дружили – Наровчатов и Львов. Так что корысти здесь не было.
Но для издательских чиновников зам главного журнала или секретарь союза писателей – величина немалая. И Миша пользовался этим. Причём не столько для себя, сколько для других. Знаю, скольким он помог напечататься, скольким пробил книгу.
Он вообще был добрым человеком, не помню, чтобы кому-нибудь он причинил зло. Умер он 25 января 1988 года (родился 4 января 1917-го).
* * *
Николай Ильич Стороженко преподавал в Александровском военном училище и 1 Московской гимназии, где в 1864 году прочитал четыре лекции о Шекспире. Прочитав лекции, понял, в чём отныне его главный литературоведческий интерес.
Он поехал в Англию. Провёл там два года. Работал над темой "Шекспировская критика в Германии", а, кроме того, занимался предшественниками Шекспира.
Через некоторое время Стороженко был выбран советом Московского университета на кафедру всеобщей литературы. О его лекциях ходили легенды.
В 1878 году он защитил докторскую диссертацию на тему "Роберт Грин. Его жизнь и произведения". Работа была нова даже для англичан, которые, переведя её, выбрали Стороженко одним из вице-президентов Нового шекспировского общества.
В России Стороженко стал председателем (с 1894) в литературно-театральном комитете при дирекции Императорских театров. А с другой стороны, он писал оригинальные статьи и редактировал переводные сочинения по Шекспиру таких учёных, как Женэ, Кох, Левес, Брандес.
Он писал не только по шекспировским вопросам. Очень характерны для него такие статьи, как "Философия Дон-Кихота", "Юношеская любовь Гёте", "Личность Лермонтова". Но, разумеется, самый большой вклад Стороженко внёс в русское шекспироведение.
2 февраля 1894 года на праздновании 35-летнего юбилея научной деятельности Николая Ильича Стороженко была высказана мысль о создании кружка любителей западноевропейской литературы. Среди учредителей кружка были Фриче, Павел Коган, Александр Курсинский, близкий друг Бальмонта и Брюсова, привлёкший обоих в кружок, где они выступали с научными докладами.
А Стороженко однажды попробовал себя в драматургии. Написал пьесу "Троеженец", которую в 1896 году поставил Малый театр.
Умер Стороженко 25 января 1906 года (родился 22 мая 1836-го).
26 ЯНВАРЯ
С сыном Марии Иосифовны Белкиной Димой Тарасенковым я был однокурсником. У его отца, известного критика Анатолия Кузьмича Тарасенкова, давно к тому времени умершего, осталась уникальная библиотека. И Дима приносил книжки нам с Рощиным в журнала "РТ-программы", чтобы мы что-нибудь оттуда перепечатали.
И чтобы потом больше не останавливаться на Диме, скажу, что он напечатал в 1969 году в "Юности" весьма приличную детективную повесть "Человек в проходном дворе", где действует младший лейтенант Красухин. Так он пошутил: мы были дружны. А через девять лет он эмигрировал в США, где уже после смерти матери 26 января 2008 года (родилась 12 июня 1912-го) передал в дар Центру русской культуры в Амхёрсте коллекцию в почти полторы тысячи книг, представляющих собой русскую поэзию зарубежья, а также коллекцию писем русских эмигрантов.
Мать Димы, Мария Иосифовна, является автором до сих пор популярной книги "Скрещение судеб" о судьбах семьи Цветаевых-Эфрон. Книга основана на личных воспоминаниях о Марине Цветаевой, с которой Белкина встречалась после возвращения Марины Ивановны, и на воспоминаниях дочери Цветаевой, Ариадны Эфрон.
Это не первая книга Белкиной. До этого она написала шесть книг очерков и рассказов. Но, повторяю, самая известная.
Мария Иосифовна принимала участие и в документальном фильме, посвящённом Цветаевой.
* * *
Александр Павлович Скафтымов является основоположником саратовской филологической школы. Фольклорист, он в 1921 году приходит на кафедру русской литературы Саратовского университета, где становится профессором уже через два года.
Скафтымов не принял ни социологический, ни формальный подходы к изучению творчества русских писателей. Поначалу он отстаивал телеологический принцип изучения литературы. Он заключается в том, чтобы теоретической работой, способами художественного анализа постичь конечную цель, которую осуществил в своём творении художник, уяснить всю полноту творческого задания автора, – того задания, которым определяются части, компоненты, детали произведения как художественного целого.
Скафтымов рассматривает произведение как целостную систему. Изучение единства формы и содержания.
Ещё в работах о фольклоре Скафтымов выступил новатором. Былина исследовалась им как художественное произведение со своей поэтикой, своей эстетической функцией.
В 1923–1931 годах он пишет одновременно о Толстом, Достоевском, Чернышевском, о русской словесности XVIII века. Везде он старается внедрить новые теоретические принципы, показать их научную эффективность.
Что не устраивало Скафтымова в работах Овсянико-Куликовского и Мережковского, Гершензона и Переверзева, фрейдистов и компаративистов? Его не устраивало, что, несмотря на несхожесть подхода к произведению, все они, пусть и не желая того, навязывали автору своё "я". Скафтымов старался сказать о произведении только то, что оно само о себе сказало.
Какие работы Скафтымова актуальны сегодня? Да все. И "Тематическая композиция "Идиота"", и "Идеи и формы в творчестве Толстого", и "Чернышевский и Жорж Занд", и "О психологизме в творчестве Стендаля и Толстого", и, конечно, его чудесные работы о Чехове, являющие собой вершину научной деятельности Скафтымова, – "О повестях Чехова "Палата № 6" и "Моя жизнь", "К вопросу о принципах построения пьес Чехова", "О единстве формы и содержания в "Вишнёвом саде" Чехова", "Пьеса Чехова "Иванов "в ранних редакциях".
В 2008 году в Самаре вышел трёхтомник выдающегося учёного, скончавшегося 26 января 1986 года (родился 28 сентября 1890-го).
* * *
Леночка Николаевская. Так звали её знакомые всех возрастов. Студенческая подруга по Литинституту почти всех моих друзей-фронтовиков. И не только их. Но и тех, кто не воевал, кто пришёл в институт чуть позже.
Елена Матвеевна Николаевская, скончавшаяся 26 января 2006, не дожив полгода до 83-х (родилась (18 июля 1923), быстро прославилась как переводчик поэзии. Переводила много и многих. Мустая Карима, например. Или Расула Гамзатова. Причём, на мой вкус, Гамзатова она переводила лучше, чем Яков Козловский. Переводила стихи поэтов Кавказа. Особенно – поэтов Армении.
Она дала почувствовать русскому читателю, что такое стихи Сильвы Капутикян или Георга Эмина. Для русского читателя очень труден Паруйр Севак. Я знаю только двух поэтов, в переводах которых он адекватен себе. Это Елена Николаевская и Олег Чухонцев.
Я однажды присутствовал на вечере Николаевской в Ленинакане. Зал был большой. Лена начала с классиков – с Саят-Новы, Егише Чаренца, Ваана Терьяна. Сперва читала она, а потом из-за стола на сцене вставал человек и читал это же стихотворение в оригинале. Поразило даже не ритмическое совпадение, а совпадение чувства, настроения. А когда Елена Матвеевна взялась за современников, благодарные слушатели стали волнообразно качаться в ритм.
На банкете, который был дан в честь Леночки, какие произносили цветистые речи. Причём – с достоинством. Без намёка на подхалимаж.
Её любили в Армении, где она получила премию Ованеса Туманяна, была удостоена звания Заслуженного деятеля культуры Армении. Но её любили и в Грузии. Конечно, прежде всего за переводы тех, кем гордятся грузины, – Карло Каладзе, Симона Чиковани, Акакия Церетели, Отара Челидзе, Анны Каландадзе. И здесь она получила республиканскую премию Георгия Леонидзе.
Но коль речь зашла о наградах, не забудем о премии "Венец", которую Союз писателей Москвы присудил Елене Николаевской за многолетний вклад в литературу в области художественного перевода. Она одна из немногих москвичей, удостоенных "Венца" именно за это. И всё же мне кажется, что Елена Матвеевна была слишком скромна к себе. Переводчиком она была, разумеется, хорошим. Но и оригинальным поэтом – тоже. Вот стихи, которые говорят о подлинности:
Не читайте старых писем,
Ни весёлых, ни печальных -
В миг дыханье перехватит,
Если попадутся в руки:
Каждое – как знак разлуки
И как память об утрате
Тех мгновений изначальных,
От которых мы зависим…
Не читайте старых писем!..
Нет, я с этим не согласна!
Лишь былое нам подвластно:
Ведь никто отнять не может
Час и год, что нами прожит…
Если что-то в нашей власти
Целиком, а не отчасти,
Если чем-то мы владеем
В пику призрачным идеям
Это памятью о счастье,
Да, ни грёзами, ни снами, -
Только тем, что было с нами…
Лишь былое постоянно,
Лишь минувшая минута
Без подвоха, без изъяна,
Без обмана, – потому-то
Возвратимся к старым песням,
К старым басням, к старым письмам,
Позовём, окликнем, свистнем -
И очнёмся, и воскреснем…
* * *
Владимир Яковлевич Лазарев (родился 26 января 1936 года) часто приходил к нам в "Литературную газету". Не со стихами. Печатался у нас он редко. А просто пообщаться.
Он вообще был невероятно общителен. Родился он, кажется, в Туле. Во всяком случае, жил там в детстве. Но потом переехал в Москву.
Как правило, выступал на всех писательских собраниях. Если, конечно, это были не съезды и не пленумы. В правление Союза писателей Володя не входил.
Но меня настораживало, что в его выступлениях мелькали националистические нотки. Помню, как расцеловал он Татьяну Глушкову, выступившую в обычной для неё полуфашистской манере. " Спасибо, очень здорово! " – говорил Тане Володя. Сам он выступил тут же, но градусов на десять ниже глушковского кипения.
А потом академик Лихачёв добился, чтобы при его фонде мира открылся журнал "Наше наследие", куда главным Лихачёв пригласил своего любимца из софроновского "Огонька" Владимира Енишерлова. Журнал был очень красивый, напоминал дореволюционный "Мир искусств". Очевидно, такой бумаги и такой печати в России не было. Он печатался в Лондоне, куда ежемесячно ездил теперь Енишерлов.
Енишерлов и набрал себе команду, куда взял и Лазарева. И снова неприятно кольнуло от этого известия. Команда Енишерлова была почти бывшая "огоньковская" – "софроновская". Ну, не совсем, конечно. Но там преобладали активисты общества охраны памятников старины, которые, как правило, входили в "Русскую партию".
Лазарев (а это уже были горбачёвские времена) печатался в парижском Вестнике русского христианского движения и в нью-йоркском "Новом журнале", стал председателем Совета содействия библиотечному делу фонда культуры, председателем общественного комитета спасения Российской государственной библиотеки (был период, когда от Ленинки отгоняли всякого рода нечистых людей, лезущих в директоры). Володя оказался инициатором создания научно-просветительского общества "Лосевские беседы" и Центра русской религиозно-философской мысли "Дом Лосева".
Но потом при Ельцине "Наше наследие" начало увядать. Платить за его издание огромные деньги государство больше не стало. И журнал сократился в объёме, перестал быть ежедвухмесячным, прекратил издавать книги (а он создал было собственное издательство), наконец, перешёл на российскую печать.
Лазарев там давно уже не работает. Но он и не живёт в России. Уехал в Калифорнию. Любопытно, остался ли при этом он членом Попечительского совета музеев Л.Н. Толстого в России?
27 ЯНВАРЯ
27 января по новому стилю в 1891 году родился Илья Григорьевич Эренбург, очень известный во время войны публицист, начавший любопытными романами и неплохими стихами. Словом, человек, чрезвычайно разносторонний.
Следует упомянуть и его воспоминания "Люди, годы, жизнь", восстановившие имена и стихи таких поэтов, как Марина Цветаева и Осип Мандельштам.
Правда, отпечаток времени лежит на советском периоде его творчества. Скучные романы, вялые стихи, осторожно касающиеся острых тем воспоминания.
Всем своим знакомым Эренбург обещал, что напишет главу воспоминаний о Сталине, которого очень хорошо знал и который к нему неплохо относился: доверял выезжать заграницу, награждал орденами и премиями. После смерти Сталина Эренбург написал повесть "Оттепель", уже самим названием запечатлев период советской истории.
Увы, "Оттепель", пожалуй, была самым смелым поступком Эренбурга. Главу о Сталине он так и не написал.
Эренбург обожал Францию, её поэтов, её модернистов-художников. Вот об одном из французских поэтов привожу стихотворение:
Верлен в старости
Лысый, грязный, как бездомная собака,
Ночью он бродил забытый и ничей.
Каждый кабачок и каждая клоака
Знали хорошо его среди гостей.
За своим абсентом молча, каждой ночью
Он досиживал до "утренней звезды".
И торчали в беспорядке клочья
Перепутанной и неопрятной бороды.
Но, бывало, Муза, старика жалея,
Приходила и шептала о былом,
И тогда он брал у сонного лакея
Белый лист, залитый кофе и вином,
По его лицу ребёнка и сатира
Пробегал какой-то сладостный намёк,
И, далёк от злобы, и далёк от мира,
Он писал, писал и не писать не мог…
Умер Илья Григорьевич 31 августа 1967 года.