* * *
Приезжали Гавр и моя мама, привезли Ксюше разных вкусностей. Постояли под окошком… Хотя этаж у нас второй, но очень высокий, общаться трудно. Ксюша сидела на подоконнике, как воробушек, и смотрела на папу и бабушку сквозь решётку. Бабушка не вынесла зрелища зарешёченной внучки и заплакала. Ксюша, чтобы развеселить её, стала пускать сквозь решётку бумажных голубков…
Так, в образе голубков, улетели: Ксюшин рисунок для бабушки и моё письмо для Гавра.
"Здравствуй, милый наш папочка!
Ну, слава Богу, это не корь – а аллергия. Уже чуть-чуть получше. Сыпь расплывается: сейчас у Ксюши тельце как будто из красного мрамора. Она – смеётся! Чудесный неунывающий ребёнок.
Сегодня утром ходила в третий корпус на прививку. Сделали. Идя по больничному двору, была поражена теплом и красотой. Нарвала Ксюне красных веток рябины и веток с белыми ягодами. С трудом нашла жёлтые кленовые листья. Ты прав: всё ещё зелено… А мне кажется, за ту вечность, что мы в больнице, уже должно было смениться не одно время года… А всё ещё бабье лето.
От твоего георгина Ксюша в восторге! Хризантемы и георгин стоят прямо в её изголовье, на тумбочке. Когда утром на георгин падает солнце – он весь сияет изнутри… Ксюша говорит: "Георгин – король, а хризантемы вокруг – принцессы!"
Мы не скучаем. Дочитали "Шляпу волшебника". Изумительно нежная сказка. Хотелось бы и мне родиться муми-мамой и жить в этом волшебном ласковом мире…
Слушаем Джо Дассена (в настоящую минуту). И отца Романа вчера слушали, но часто я его не ставлю, так как Ксюнечка очень печалится, когда его слушает. А уж как она была рада своей любимой медитативной музыке! "Как папа узнал, что это моя любимая?"
Эти две книжки ("Учитесь думать" и "Учитесь считать") Ксюше очень понравились. Конечно, она тут же прошла все лабиринты. А сейчас она раскрашивает их.
Вчера весь день вырезали зверяток и накнопливали на стены. У нас так весело теперь! Ксюша всем довольна. Особенно тем, что больше не колют.
Каждый день лечу её Рейки. А по утрам, когда она ещё спит, читаю Евангелие. Дома на это почти никогда не было времени.
Что нам нужно:
Молитвослов большой. Шарики надувные, разноцветные. Английские песенки в переводе Маршака. "Голубая стрела" Джанни Родари. Ксюшин красный утюжок, пластмассовый. Ещё Ксюша просит Большого Льва, Тигрёнка, Красного Дракончика и запасную соску. Мыльные пузыри. Ещё что-нибудь для вырезания. Альбом, кисточки и краски (акварель и гуашь).
Целуем тебя. Не скучай! Большой привет всем-всем нашим хорошим. Маме спасибо за сырники (Ксюня их уже умяла), и за половую тряпку: теперь мы богатые! А то ведь как: уборка бокса лежит на мне, а половых тряпок на всё отделение – одна. Теперь, с собственной половой тряпкой весёлого оранжевого цвета, мы совсем как дома.
Целуем тебя!!! Не скучай!!!
26 сентября 1994, понедельник."
* * *
Каждое утро, ещё до завтрака, прибегает из соседнего корпуса Антончик: "Ну, как вы тут? Как Ксюша?"
То, что он здесь, рядом, очень поддерживает меня. Чувствую его молитвы, его тепло.
Он кипит энергией! Чуть ему полегчало, и он уже весь в делах: пишет письма, задумал выпускать молодёжный литературный журнал, планы у него – ой-ой-ой!
"Я и вас с папочкой издам!"
Очень радуется, что Гавр в среду провёл в Новом домике тусовку. Звонил ребятам: все – в восторге! Говорят: "Антон, у тебя гениальный отец!"
* * *
Перед обедом приходит Гавр. Приносит набитые доверху пакеты с весёлыми пёсиками. Сколько у нас, однако, потребностей!
Действительно, много. Чтобы выжить в больничных условиях, необходимо создать жизненную среду. Вот мы и создаём. С папочкиной помощью.
Антон тоже поучаствовал: нарисовал Соловки. Мы повесили рисунок над Ксюшиной кроваткой.
* * *
Вечером приезжала Оля Щепалина, пообщались с ней в тамбуре у лифта. А через час – Анечка с Мишей! Привезли святой водички. Пообщались, пошутили… Такие микро-вливания жизненной энергии. Радуюсь – и, одновременно, горюю, что девочке моей нельзя выйти из бокса.
Вернулась в палату, принесла ей мешок гостинцев от ребят, она обрадовалась, конечно, особенно смешному плоскому крокодилу, но потом посмотрела на меня грустно и сказала:
– Не уходи так надолго. Мне плохо, когда ты уходишь.
– Прости, моя хорошая. Но мне показалось, что я уходила всего на чуть-чуть.
– Тебя не было тысячу лет!
* * *
Жизнь в аквариуме: на виду у всех. Мы с Ксюшей уже привыкли к тому, что все заглядывают в наши стеклянные двери. Дети – с любопытством, медперсонал – с недоумением, а мамы – с неприязнью.
Да, здесь есть ещё несколько мам.
В боксах, где с детьми мамы, целыми днями работают телевизоры (сюда, оказывается, можно притащить телевизор, но нам-то он зачем? Мы его и дома не смотрим). А ещё мамы любят курить в девчачьем туалете.
Но картинки на стенах – только у нас. Цветы на столе – только у нас. Воздушные шарики – только у нас. Такие простые и доступные вещи, но почему-то никто не додумался – и… злятся.
* * *
Нет, мы не хотим вызывать чью-то злость и зависть. Мы просто хотим жить нашей жизнью. Хотим жить – а не маяться.
И живём! И радуемся!
Магнитофон. Музыка. Шарики – чтобы двигаться. Танцуем, играем в волейбол. Пускаем бумажных голубей… Потолок высокий – голубки летают здорово!
Ещё играем в перетяжку каната. В "Замри", в "пятнашки"… Роюсь в памяти, вспоминаю детские игры…
Пускаем мыльные пузыри… Тоже очень здорово летают!
А ещё папа принёс много-много наклеек. Таких весёлых! Ксюня в восторге.
А потом папа принёс большой надувной мяч, и Ксюня стала на нём качаться. Как дома. Даже в футбол с ней играли! Мяч очень скрасил наше больничное существование. Большой, ярко-оранжевый, как солнышко в палате.
Правда, он здорово продырявился. Но мы его латаем пластырем – и опять играем и радуемся…
* * *
Две коробки кнопок извели. Вот как мы здесь всё обкнопили! Страшных стен уже не видно.
* * *
А Винни-Пух и в самом деле заболел. Я дозвонилась ему по неработающему (в коридоре) автомату, который вдруг заработал! Винни-Пуху тоже грозит больница, и он очень грустит.
Рассказала ему про наше житьё-бытьё. Он спросил: "Вы записываете что-нибудь?"
Я даже обиделась на него. Мои дети так тяжело больны, до литературного ли мне творчества? Даже странно, что он мог так подумать, будто я могу здесь что-то писать.
* * *
Ксюша плакала и умоляла взять её с собой в коридор к телефону-автомату.
"Мне же надо увидеть больничный мир! – убеждала меня она. – И на ребят очень интересно посмотреть…"
Презрев запрет лечащего врача, помолившись, мы вышли в коридор. Даст Бог, ничего к ней больше не прицепиться.
Ксюшины расширенные от любопытства глаза.
Мимо нас проносились мальчишки, их лица были до половины обмотаны майками и свитерами, мальчишки издавали воинственные крики, валились на кафельный пол, сшибали друг друга с ног… Они играли в черепашек нинзя.
Ксюша шла по больничному коридору – как по другой планете… Она была счастлива!
Перед сном, с блаженной улыбкой: "Как мы здорово прогулялись сегодня!…"
* * *
…Был вечер. Шёл дождь… Мы открыли окно, и вдруг… Из тьмы и дождя к нам в окно влетела БАБОЧКА! Чудесная золотистая бабочка! Это было так сказочно…
* * *
Бабочка стала прилетать к нам каждый вечер. Днём она вылетала в открытое окно – на солнышко, погреться. А вечером возвращалась. И спала на стене над Ксюшиной кроватью. Ксюша с нежностью: "Она меня любит!"
* * *
Итак, больница. На дворе – бабье лето не кончается, днём тепло, но по ночам очень холодно. У нас разбито окно. Мы заклеили дыру картинкой, но это не спасает. Каждую ночь, на рассвете, я просыпаюсь от того, что всё тело свело от холода. Пальцы на ногах просто ломит. Встаю и делаю небольшую зарядку, чтобы согреться, вспоминая про Антошины ночёвки на вокзалах: он так же согревался – зарядкой. Но мы-то в больнице! Ксюша по ночам кашляет от холода, хоть я и кутаю её в свитера, а на голову надеваю шерстяную шапку, но воздух в боксе такой холодный! И когда им долго дышишь, то всё внутри охлаждается – и там, в охлаждённых бронхах, зарождается кашель. Ксюшин нос по ночам отчаянно хлюпает – это удручает.
Папа принёс нам маленький обогреватель. Но наш колодец им не обогреть, тёплый воздух уплывает вверх и обогревает грязный потолок, а не нас.
* * *
"Здравствуй, милый мой Гавр!
Сегодня – великомученица Людмила, именины Людмилы Фёдоровны, нашей волшебной крёстной. Поздравляю! А завтра – Вера, Надежда, Любовь и мать их София. Если бы ты сегодня вечером зашёл в Храм и заказал на завтра благодарственный молебен Богородице о наших детках, – я была б тебе очень благодарна. А если б ты ещё и договорился с батюшкой на завтра, чтобы он пришёл и причастил всех нас, – это был бы настоящий праздник.
Телефон опять сломали. Вчера же. Что поделаешь: дети… Вчера все так накинулись на него, что он не выдержал.
Кстати, атмосфера здесь совсем не такая добренькая, как показалось в первые дни. Медсёстры и няньки жутко орут на детей. Дети плачут… До обеда (когда в отделении врачи), мед.тёти ведут себя потише, но вторая половина дня – сплошной крик. Просто в первые дни я была в полной отключке от внешнего мира, ничего, кроме Ксюшиных хрипов, не слышала. Теперь – слышу. Детишек жалко.
Большое тебе, папочка, спасибо от доченьки: "За конфетного клоуна, за слоника в шарике, за бегемотика, за утёнка, за курочку, за утюг, за шарики, за вафельные конфеты, за кексы очень вкусные, за наклейки, за фломастеры. И конечно же за азбуку!"
Азбуку, старенькую, мы сначала, очень недолго, изучали. А теперь, узнав, что ты купил новую, с упоением вырезаем из неё зверушек-симпатюшек. Вот, уже все кнопки опять израсходовали! Целую коробку. Ксюша – великий мастер вырезания. ("И раскрашивания", – добавляет она). В настоящую минуту она именно этим и занимается.
Да, у нас тут беда: порвался хвост у Льва (бумажного, на стене). Срочно нужен лейкопластырь! Или скотч. Этот Лев – Ксюшин любимец. Когда она засыпает, она смотрит на него…
А уж как дыня Ксюше пришлась по душе! Она её два дня уминала за обе щеки. Спасибо тебе, папочка. За дыню и за всё остальное, что и перечислить невозможно. Мы тебя очень любим. Я думаю, что в воскресение мы всё же устроим твоё пробирание к нам. Кроме белого халата, нужна ещё маска на лицо. У меня тут есть две салфетки, я тебе сошью. Наверное, лучше всего часов в шесть, или в семь, да, лучше в семь – чтобы не нарваться на вечерний обход дежурного врача. Может, вы с Колей к нам заглянете? Он какой-то вездепроходящий. Уж очень мне хочется, чтобы вы с Ксюшей повидались. Нельзя же так долго вам не видеться!
Но они (врачи) очень боятся какого-нибудь дополнительного вируса. И они правы, конечно. Нос у Ксюни всё ещё плохо дышит, и по ночам она подкашливает. На улице похолодало, больше я Ксюню в окошко высовывать не буду. Не дай Бог застудить! Она ведь такая слабенькая сейчас…
Вчера в наше отделение из реанимации перевели девочку. У неё была дифтерия носоглотки, как у Ксюши, но с отёком, и она чуть не умерла. Еле выходили… А нянечка рассказала, что недавно в нашем отделении умер ребёнок, которого не считали очень тяжёлым и не ввели дополнительную дозу сыворотки. И вообще, говорит няня, дети от этой проклятой дифтерии умирают довольно часто. А ещё чаще – взрослые.
Я прямо содрогнулась вся от её рассказа. И, оглянувшись на путь, которым прошли наши дети, понимаю, что и Антоша, и Ксюша прошли по ниточке. По тонкой-тонкой ниточке… По которой мы проходили уже не раз в нашей жизни. Этой ниточкой, как всегда, была молитва. Мы все (мы и наши друзья) отмолили наших детей. Моё спасибо безграничное каждому в отдельности – всем, кто мысленно, молитвенно был с нами в эти дни.
А ещё за наших детей молились Серафим Саровский, Сергий Радонежский, блаженная Ксения, Пантелеймон-целитель, Амвросий Оптинский, Никола Угодник, отец Александр Мень. И, конечно же, Матерь Божия. Я так остро чувствую их поддержку, так благодарна им, так люблю их, молитвенников наших.
Как-то совсем по-другому ощущаешь себя в мире – когда случается ТАКОЕ.
Только что приходила наш лечащий врач, Алина Николаевна. Говорит: все мазки у Ксюши плохие. Она продолжает выделять дифтерийную палочку. С этой палочкой нужно бороться, нужно пить антибиотики (вот почему их давали Антоше в таких огромных дозах). Но я боюсь за Ксюшин желудок и боюсь дополнительной аллергии, ещё и на антибиотики.
От антибиотиков отказались, решили бороться своими силами. Принесите нам ещё святой водички и маслице от преподобного Амвросия.
Хочется ещё музыки. Принеси, пожалуйста, кассету с Аликом Мирзаяном, что-то я по нему соскучилась. И ещё что-нибудь хорошее, какие-нибудь песни "ретро".
Всё, иду кормить Ксюню. И утешать. Сейчас капали в нос капельки от насморка, и она плачет…
А вот и ты пришёл, покричал мне под окошком… Иду! Надеюсь, что выберемся мы из всех наших проблем. И опять будем вместе. Так хотелось бы!
Не скучай сильно!
29 сентября 1994."
* * *
Но я всё-таки должна рассказать и о тягостных эпизодах в нашей больничной жизни. И прежде всего о Ксюшиных странностях, которые здесь, в заточении, я переживаю особенно остро.
Конечно, для меня не новость, что Ксюша не любит, когда её целуют. Поцелуй она воспринимает как покушение на личную свободу и независимость. Хотя никто ей этим не досаждает, но хочется ведь иногда поцеловать любимую дочку! Да и ей это на самом деле нужно, она многого лишает себя, отталкивая нас. Эта Ксюшина странность-особенность стала ярко видна на втором году её жизни, после тяжёлого гриппа. Так совпало, или болезнь это спровоцировала? Никто нам на этот вопрос не ответит. Но из того гриппа Ксюша вышла какой-то другой: раньше была ласкунчиком, а теперь… От поцелуев любимого папы и обожаемого брата Антоши Ксюша всячески уворачивается. Когда же тот или другой настигают её, – она с вызовом стирает поцелуй со щеки! Стирает папины поцелуи, стирает Антошины. Если чмокнуть не в щёку, а в макушку, – ожесточённо трёт макушку. Антон на это хохочет, папа – обижается…
До сих пор не стирались только мои поцелуи. Но так тоже было не всегда. Я долго и терпеливо, без навязчивости, приручала Ксюнечку. Делала то, на что у вечно спешащего папы и чересчур импульсивного Антоши нет ни времени, ни терпения. Здесь главное – почувствовать Ксюшино настроение и уловить момент, когда она расположена к ласке: например, перед сном, когда я её баюкаю на коленях и пою песенку, можно тихонечко поцеловать в щёчку. Или когда сидим в обнимку и читаем, тоже можно незаметно поцеловать в тёплую каштановую макушку… Но только ни в коем случае не фиксировать на этом внимание! А то может дёрнуться и отшатнуться. Ну, такая вот девочка, с такими вот особенностями… Конечно, родственников, особенно бабушек, всё это шокирует и обижает. Ведь она никому, кроме меня, не позволяет поцеловать себя. Ну, такая вот девочка загадочная, необычная, непростая… Да, это не тот ребёнок, которого можно обчмокивать с утра до вечера! И не мечтайте!
…И вот мы уже две недели прожили в больнице – близко-близко, ближе не бывает. И что же?… Ксюша ВДРУГ стала стирать мои поцелуи! Да ещё с таким ожесточением, с таким вызовом!
Когда это произошло в первый раз, я подумала, что это шутка, игра, воспоминание о доме. Но когда во второй, и в третий… Мне стало по-настоящему больно. И даже страшно. И безысходно…
Дочка. Любимая. Скоро пять лет. Сколько раз она меня поцеловала за последний год? Можно по пальцам пересчитать. А за эти долгие дни в больнице? НИ РАЗУ!!!
А я так нуждаюсь в её ответной ласке. Мне так этого недостаёт в жизни, а в этой, больничной жизни, в особенности…
Где-то неделю назад, перед сном, уже рассказала сказку про спящее королевство, уже спела её любимую "Песенку про сон", которую я сочинила года полтора назад, и с того дня пою её Ксюше перед сном каждый вечер. И вот, спела я ей песенку, перекрестила её, наклонилась и тихонько поцеловала в щёчку… Она как дёрнется! – как будто её ужалили – и давай тереть щёку! И смотрит на меня такими колючими глазками, что хоть умирай в эту минуту. ГОСПОДИ, ЗА ЧТО?! ПОЧЕМУ, ГОСПОДИ?!
– Ксюнечка, тебе что, неприятно, когда я тебя целую?
– Да! – как будто камнем в меня кинула.
– А ведь раньше было приятно?
Молчит. Смотрит в сторону.
– Посмотри на меня, доченька.
Смотрит в сторону. Гложет соску. Беру её за руку – резко выдёргивает руку.
– Ксюша, ты что… не любишь меня?
– Люблю. (Смотрит в сторону).
– Странно… Вот я тебя люблю, так мне всё время хочется приласкать тебя, прикоснуться к тебе, погладить по головке, поцеловать. Так всегда бывает, когда любишь человека. А разве тебе не хочется прикоснуться ко мне?
– Нет! – ещё один камень в моё сердце.
– Значит, ты не любишь меня, – сказала я в отчаянье.
Её глаза наполняются слезами. "Люблю!" – прошептала она сквозь слёзы, а смотреть продолжала мимо меня, в сторону.
Я понимала, что это похоже на выяснение отношений, с моей стороны это и было выяснением отношений, и я разрывалась между жалостью к моей маленькой, непостижимой девочке и между горьким желанием объяснить ей до конца, что я чувствую, когда она так странно себя ведёт. Ведь если я ей не скажу, то как иначе она об этом узнает?
– Мне ТАК жить трудно и больно, Ксюнечка.
– Почему? – с интересом спросила она.
– Ты кукол и зверушек своих гладишь и целуешь – а меня никогда. А ведь я живой человек. Мне твоя любовь нужна, как воздух. Не меньше, чем твоему пластмассовому Львёнку.
Молчит. Смотрит в сторону…
– Ты, наверное, хочешь, чтобы я стала старой и злой?
– Нет!
– Но если человека мало любят, он именно таким и становится. Как эта недобрая волшебница из сказки. Я думаю, она стала такой именно потому, что её не любили…
Ксюша закрылась с головой одеялом, давая понять, что разговор окончен.