В начале декабря я впервые подметил, что между Шлейхером и Сектом возникают разногласия. По поводу принятия закона о чрезвычайных полномочиях Шлейхер говорил: "Мы, солдаты, не имеем к этому вопросу никакого отношения. Другое дело, если будут нарушены общественная безопасность и порядок - тогда мы вмешаемся". Я понял, что Сект, по-видимому, придерживается на сей счет другого мнения.
Вскоре после Нового года Шлейхер заявил, что настало время подумать об отмене чрезвычайного военного положения. Он понимал, что экономические задачи отныне имеют первостепенное значение. По его мнению, вмешательство командующих военными округами в экономические вопросы могло бы только повредить репутации рейхсвера в служебном и политическом отношении. Сект, наоборот, выступал за сохранение чрезвычайного положения.
То, что командованию рейхсвера пора было прекратить открытое вмешательство в политику, чтобы не дискредитировать себя, видно из одного характерного происшествия. В середине января 1924 года на съезде Вестфальского крестьянского союза в Мюнстере его председатель, помещик барон фон Керкеринк цур Борг, обрушился на имперское правительство. Командующий войсками VI военного округа генерал-лейтанант фон Лосберг поддержал эти нападки и даже пошел дальше, заявив:
- Я ведь и сам пытался, поскольку я знаю положение в сельском хозяйстве и разбираюсь в нем, использовать свою власть и обратить внимание Берлина на то, что с требованиями, которые взваливают на сельского хозяина, дело дальше не пойдет… Когда-нибудь придет время и мы рассчитаемся с теми, кто теперь притесняет нас. Я не пацифист. Если бы я был пацифистом, то меня надо было бы вздернуть на фонарный столб. Я человек простой и выступаю за то, чтобы дать отпор людям, которые нас притесняют, и нам нечего бояться, даже если начнется отчаянная драка. Если вы поняли, чего я добиваюсь, то самое лучшее, если вы поддержите мою просьбу и дадите мне молодежь для рейхсвера.
Случай этот вызвал много шуму. Мне неизвестно, чем все кончилось. Дело было улажено между Сектом и Лосбергом с глазу на глаз.
Во второй половине одного из первых февральских дней 1924 года Шлейхер возвратился от Секта после доклада, длившегося пять или шесть часов. Когда он вошел в мою комнату, я сообщил ему, что особа, у которой он жил на Маттеикирхштрассе, знакомая мне вдова коммерции советника Шульц-
Энгельгардта, звонила уже несколько раз и спрашивала, почему он не идет обедать. Однако мысли Шлейхера были заняты совершенно другим.
- Сегодня снова был спор с Сектом, - сказал он. - Хоть Хассе и поддерживал меня [он имел в виду начальника Войскового управления. - В. М.], Сект не хотел примириться с мыслью, что пришло время по собственной инициативе возвратить президенту исполнительную власть. В конце концов мне почти удалось уговорить его; будем надеяться, что он согласится с нами. Ведь он должен радоваться, что я уберег его от глупейшего намерения установить директорию.
- Мне о директории ничего не известно, по этому вопросу я читал лишь отдельные сообщения, - заметил я.
- Так пусть Маркс расскажет вам о директории, - посоветовал Шлейхер.
Капитан Маркс был референтом по делам прессы в отделе T-I–III и являлся одним из старейших сотрудников Шлейхера. Они знали друг друга еще по службе в Верховном командовании.
В один из ближайших вечеров, когда Маркс вернулся от Шлейхера, которому докладывал о сообщениях прессы, он сухо сказал мне:
- Я должен объяснить вам кое-что.
Из многословного сообщения Маркса я изложу лишь самое главное.
- В наиболее интересное время вас еще не было в нашей лавке, - начал Маркс. - Но об этом периоде я готов рассказать вам несколько позже. А сейчас мы поговорим о наиболее актуальных вопросах - о Секте и директории. Не следует думать, что в этом доме все идет совершенно гладко, как это можно предположить, читая распоряжения и приказы или присутствуя на совещаниях. Хотя Шлейхер в хороших отношениях с Сектом и может говорить с ним совершенно откровенно, но ему не всегда удается добиться своего. Другие тоже влияют на Секта. Так, например, в начале 1923 года я узнал, что Сект уже с осени 1922 года поддерживает связи с мюнхенскими деятелями, главным образом с Каром. Когда французы в январе прошлого года вступили в Рейнскую область, нам было совершенно ясно, что, учитывая настроения рабочих, нельзя пойти на открытое военное сопротивление. Мы начали на оккупированной территории малую войну, например, взрывали мосты и разрушали другие сооружения. Вот почему французы расстреляли Шлагетера. Он принадлежал к фрейкору, которому мы поручили осуществление саботажа. Рейхсвер якобы стоял в стороне от этого дела. Право подымать шум намеренно было предоставлено национальным союзам, что они эффективно и делали не только в Мюнхене, но и у нас на Севере. Сект же собирался оказать сопротивление, если только французы продвинутся восточнее Рурской области. Свои расчеты он строил на том, что англичане не присоединились к акции против Рурской области и поэтому, вероятно, неодобрительно отнесутся и к новым военным выступлениям против Германии.
С этими планами Секта, - продолжал Маркс, - было связано и злополучное дело с "черным рейхсвером" на территории III, а также II военного округа, а в конечном счете, и путч Бухруккера. После роспуска верхнесилезской самообороны ее военнослужащие остались в пределах II и III военных округов и были устроены главным образом на сельскохозяйственных работах в помещичьих имениях или использовались в самом рейхсвере в качестве рабочих команд по сбору большого количества еще находившегося на руках оружия, уходу за ним, хранению и сокрытию его от союзнического контроля. Эти фрейкоровцы были умышленно частью задержаны, а частью учтены поименно на тот случай, если бы французы вышли за пределы Рурской области и дело дошло бы до вооруженного столкновения. Командованию III военного округа, а затем и нам стало ясно, что "черный рейхсвер" все более угрожает политической жизни страны. Эта опасность еще больше возросла, когда летом выяснилось, что пассивное сопротивление в Руре обречено на провал. Таким образом, отпала и вероятность вооруженного столкновения с французами, а тем самым исчезла надобность в особых резервах для пополнения рейхсвера. Роспуск рабочих команд был назначен на конец августа - начало сентября. Путч Бухруккера был попыткой помешать роспуску. Нам надо было освободиться от этих людей, тем более что осенью внутриполитическое положение и без того сильно обострилось. Вот почему мы были очень заинтересованы в проведении процесса Бухруккера уже в первой половине октября 1923 года, чтобы как можно быстрее развязаться с "черным рейхсвером", который нас связывал.
Примерно с августа прошлого года, после отставки правительства Куно, у нас возникли серьезные опасения в связи с обострением внутренних противоречий. Чрезвычайное военное положение должно было предотвратить переворот и создать предпосылки, чтобы в какой-то степени наладить экономическую и государственную жизнь. Каким должно быть будущее Германии - этого никто не представлял себе толком. Уже в начале августа возник план заменить ответственное перед парламентом правительство директорией, которая независимо от рейхстага и его большинства решила бы самые важные и неотложные задачи. Практически это означало бы установление в Германии военной диктатуры.
Планы создания директории, - продолжал Маркс, - исходили главным образом от Гугенберга, Гласса, Стиннеса и других представителей тяжелой промышленности. Назывались и другие заинтересованные лица, например, бывший крупповский директор, а ныне германский посол в США Видтфельд, обер-бургомистр Любека Нейман и другие. Однако наибольший интерес к этому вопросу проявлял Сект. Любопытно, что мюнхенцы (Кар, Зейссер, Лоссов) преследовали те же цели, причем до сих пор не ясно, шли ли они в том же направлении, что и Сект, или, скорее, по пути сотрудничества с нацистами. Во всяком случае, сторонниками планов создания директории были видные правые деятели и, как правило, представители промышленных кругов. При этом Стиннес старался угодить и нашим и вашим: его генеральный директор Мину не только финансировал боевые отряды Гитлера и Людендорфа и поддерживал отношения с Каром, но был связан и с берлинцами, с Сектом. Эти планы вовсе не были секретными. О них говорили совершенно открыто. Ведь предполагали, что такая директория будет назначена самим Президентом Германии, поскольку других возможностей создать ее не было. Из-за того, что в октябре 1923 года обстановка складывалась неблагоприятно и ни у кого не было большой охоты участвовать в такой директории, Сект в начале ноября 1923 года списал со счета Кара и предостерег его от авантюр. Быть может, это и послужило решающей причиной того, что Кар отказался принять участие в новом правительстве, когда оно было провозглашено нацистами.
В одном только, - говорил Маркс, - нет никакого сомнения: до начала ноября Сект не занял по отношению к мюнхенцам ясной позиции, хотя и резко осуждал то, что 7-я дивизия присягнула баварскому правительству. Очевидно, он хотел идти своим собственным путем. Но в любом случае он намеревался сохранить целостность рейхсвера. Своей всегда неясной и двусмысленной позицией Сект дезориентировал других. Нам просто повезло, что судебный процесс по поводу гитлеровского путча состоялся в Мюнхене и что не в интересах баварцев было открыто обсуждать все эти дела и взаимосвязи. Из сказанного видно, почему Секту так трудно сейчас согласиться с отменой чрезвычайного положения, поскольку его поддерживают некоторые старые генералы, в руках которых находится исполнительная власть.
Должен вам сказать еще кое-что о Стиннесе, - продолжал Маркс. - Шлейхер настроен против него. Во-первых, по причинам, которые относятся к военному периоду. В июле 1917 года тогдашний начальник Шлейхера Тренер, возглавлявший Управление военной промышленности, направил рейхсканцлеру памятную записку с очень важными данными о социальных последствиях экономической политики правительства и, главное, о непомерных военных прибылях промышленности.
Именно Стиннес пожаловался в связи с этим на Тренера Людендорфу и добился того, что Управление военной промышленности было распущено, Тренера назначили командиром дивизии, а Шлейхера - начальником оперативного отдела штаба пехотной дивизии. Это был принципиальный конфликт по вопросу о роли экономики в войне. Во-вторых, Шлейхер разозлился на Стиннеса за то, что тот самостоятельно вел с французскими промышленниками переговоры по поводу репараций, причем имперское правительство не было должным образом информировано о содержании этих переговоров. Неумеренные требования Стиннеса дискредитируют Германию.
Рассказ Маркса подтвердил мое предположение, что между руководящими деятелями рейхсвера имеются разногласия по ряду вопросов и что особенно в отношениях между Сектом и Гесслером не все ладно. Они никогда не встречались друг с другом, хотя положение в стране было напряженным. Посредником между обоими служил Шлейхер. Я обратил внимание на тот факт, что между начальником Войскового управления генералом Хассе и Шлейхером были прекрасные отношения. Шлейхер подолгу бывал у Хассе и вместе с ним ходил к Секту, а Хассе, по крайней мере в этот период, в основном, разделял политические взгляды Шлейхера.
Самым важным в рассказе Маркса было сообщение о планах Секта по созданию директории и о его прежних связях с мюнхенцами. Начальник Главного управления сухопутных сил, следовательно, двурушничал и выжидал, какие возможности представятся для осуществления его плана заполучить руководящее влияние на политику Германии. Маркс говорил, что в начале ноября Сект "списал" баварского государственного комиссара фон Кара в Мюнхене. Этим Маркс дал понять, что до той поры Сект и Кар, который в Мюнхене поддерживал враждебные рейху и конституции течения, действовали заодно. Вот почему я считаю весьма важным документом письмо, которое Сект, по данным его биографа Рабенау, написал Кару 5 ноября 1923 года. Оно проливает свет на политику, которую Сект проводил, будучи начальником Главного управления сухопутных сил. В этом письме, между прочим, говорится:
"Положение рейха заставляет в этот час отбросить любое сомнение и осторожность. Поэтому я позволю себе обратиться к вам сегодня и ссылаюсь на разговор между нами, на который вы столь любезно согласились. У меня осталось убеждение, что по многим принципиальным вопросам мы едины, наши расхождения лишь касаются путей, по которым надо идти к цели, и темпов. Я позволю себе не останавливаться на этих вопросах, так как стремлюсь подчеркнуть общность наших взглядов и целей.
Когда я имел честь беседовать с вами последний раз, у власти находился кабинет Вирта, с которым ввиду его социал-демократического уклона вы считали нужным вести борьбу; я предвидел, что этот кабинет падет, и полагал, что надо просто выждать. После того как к власти пришел кабинет Куно без социал-демократов, я надеялся на достижение взаимопонимания между рейхсвером и политикой кабинета. Относясь с большой симпатией к хорошо знакомому мне канцлеру, я влиял на его внутреннюю политику лишь в той мере, чтобы обеспечить себе его поддержку по всем вопросам, касавшимся вооруженных сил и вооружений. За это время в этой области сделано больше, чем я могу вам рассказать… Одобрял я или не одобрял политику имперского правительства - такой вопрос не возникал, так как я не считал себя вправе открыто высказывать свое мнение. Несмотря на это, я не забываю, что я и рейхсвер должны выглядеть как сильнейшая опора правительства, с политикой которого я по важным вопросам внутренне не согласен…
Веймарская конституция не является для меня nolime längere, я не участвовал в ее создании, и ее основные положения противоречат моему политическому мышлению. Поэтому я с пониманием отношусь к тому, что вы объявляете ей войну, как это стало ясно во время нашей последней беседы. Я полагал, что развитие событий приблизит изменение конституции, и надеялся помочь осуществлению этой цели, но таким путем, который лишь в случае необходимости ведет через гражданскую войну…
Выносить приговор избранной вами политике - это не моя задача и не мое намерение… Я считаю кабинет Штреземана даже после его реорганизации нежизнеспособным. Это я высказал самому канцлеру и президенту, заявив им, что не могу долго ручаться за поведение рейхсвера при правительстве, к которому он не питает доверия. Более того, если в имперском правительстве не будет изменений, я с уверенностью предвижу гражданскую войну. Чем она кончится - неизвестно; во всяком случае, если ее не будут вести сплоченным единым фронтом все патриотически настроенные немцы, ее исход будет для нас гибельным".
Письмо это доказывает, что Сект влиял на внутреннюю политику и что он как начальник рейхсвера отвергал веймарскую конституцию, основу республики, защищать которую был призван рейхсвер. Если Маркс говорил, что Сект в начале ноября "списал" Кара, то это, следовательно, означает, что Сект отошел от мюнхенской группы, чтобы самостоятельно добиваться создания директории. Из важных показаний, данных на процессе против Гитлера, ясно, что мюнхенские заговорщики, как Кар, так и нацисты, преследовали одинаковые цели. Так, например, в обосновании судебного приговора по делу о гитлеровском путче от 1 апреля 1924 года говорится:
"Своей главной задачей Кар [как и фашистский Немецкий союз борьбы. - В. М.] считал борьбу против марксизма и создание надпартийной директории, ориентированной вправо и свободной от давления и изменчивых влияний парламента".
Гитлер на процессе подчеркивал общность целей Кара, JIоссова и Зейссера. А Сект заявил о беседе с Гитлером: "Наши цели были едины, только шли мы к ним разными путями". Разница же состояла в том, что мюнхенцы хотели прийти к власти с помощью насилия, посредством "марша на Берлин", на манер марша Муссолини и итальянских фашистов на Рим, тогда как Сект хотел добиться того же легальным путем, то есть через посредство президента. Когда возникла такая возможность, Сект не использовал ее, так как считал, что время для диктатуры еще не пришло, и он действовал так главным образом потому, что учитывал противодействие диктатуре со стороны рабочих и других слоев населения.
"От солдат я требую повиновения!" - за этот принцип Секта хвалили, им восхищались, а сам принцип истолковывали как свидетельство того, что рейхсвер стоит вне политики. Однако этим словам давали и другое толкование: солдаты и офицеры должны выполнять только приказы своих начальников и воздерживаться от собственных мнений и решений. Среди офицеров постепенно возник своего рода миф о подлинных и мнимых высказываниях Секта. Когда 13 марта 1920 года ожидалось вступление морской бригады Эрхардта в Берлин и Эберт спросил, как относится к этому рейхсвер, Сект якобы ответил: "Рейхсвер не стреляет в рейхсвер". Месяц спустя Сект был назначен начальником Главного управления сухопутных сил. В другой раз Сект на вопрос, надежен ли рейхсвер, ответил: "Надежен ли он, я не знаю, но мне он подчиняется". В связи с обсуждением опасности путча в Баварии в 1922 году Сект якобы заявил на заседании кабинета: "Господа, в Германии никто не может организовать путч, кроме меня. Я же заявляю, что не собираюсь устраивать его". Наконец, на заседании правительства 26 ноября 1923 года, непосредственно перед введением чрезвычайного положения, Сект на вопрос, кому подчиняется рейхсвер, якобы ответил Эберту: "Рейхсвер подчиняется мне".
О подобного рода высказываниях Секта я с ноября 1923 года слышал немало разговоров в Министерстве рейхсвера. Но никогда на эту тему не говорили Шлейхер или сотрудники его отдела. Все, кто распространял заявление Секта, в большей или меньшей степени выражали удовлетворение тем, что в них содержатся оговорки в отношении республики, правительства, а также президента Эберта. Собственно говоря, безразлично, действительно ли каждое высказывание Секта по содержанию и по обстановке, в какой оно было сделано, отвечает истине. Имеет значение другое: Сект, как особенно хорошо видно на примере событий 1923 года, поддерживал связи с антиреспубликанскими кругами и преследовал цели, направленные против республики. В рейхсвере, например, в Мюнхене, он с 1921 года терпел такие порядки, которые если не вызвали, то по крайней мере обострили политический кризис осенью 1923 года. Притворяясь, что он симпатизирует баварским националистам, Сект поддерживал в рейхсвере, особенно в его баварских частях, известные надежды. Если Гесслер в 1923 году считал, что рейхсвер слишком слаб, чтобы предупредить выступление мюнхенских путчистов, то можно констатировать, что у Секта не было никакого повода для вмешательства рейхсвера, так как он собирался использовать путчистов для своих целей. Восторженные поклонники и сторонники Секта внутри и вне рейхсвера называли его сфинксом, выражая этим ему признание и одобряя его непроницаемость. Они выражали надежду, что, когда настанет час, республике будет нанесен удар. Свое желание изменить государственный строй эти круги связывали с новыми надеждами на создание предпосылок для осуществления более жесткой внешней политики. Они мечтали о реванше за проигранную войну и Версальский договор.