Ответ. Я не могу правильно оценить настроение населения немецкого Востока, так как мало знаю Восточную Пруссию. Однако с военной точки зрения в этом не было бы смысла, так как государства-победители через сравнительно короткое время могут напасть на нас с Запада, ударив нам в тыл. (При этом я помнил о днях в конце октября - начале ноября 1918 года, когда войска на Западе еще вели бои, а Южный фронт на Балканах и в Италии уже распался и противник начал там наступление.)
Я слышал, что подавляющее большинство офицеров штаба командования Пограничной стражи "Север" в ответах на анкетные вопросы отрицали возможность дальнейшей борьбы, хотя все мы страшно ругали и мирный договор, и правительство, которое его приняло. С согласия Национального собрания в Веймаре мирный договор был подписан представителями германского правительства 28 июня 1919 года.
25 июня 1919 года Гинденбург вышел в отставку. У нас говорили, что одним из его последних официальных высказываний было следующее: Гинденбург заявил, что хотя он не видит возможности оказывать вооруженное сопротивление, но, как солдат, он предпочел бы славную смерть позорному миру. Вскоре его снова начали выдвигать и чествовать как победителя в битве под Танненбергом. 30 июня 1919 года в отставку вышел и генерал Тренер. В это же время ушел с военной службы командующий Пограничной стражей "Север" генерал от инфантерии фон Кваст. При расставании он заявил собравшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам штаба, что он слишком стар, чтобы переварить все последствия войны и мирного договора.
В конце сентября 1919 года штаб командования Пограничной стражи "Север" был переведен в Кольберг и занял там часть здания, в котором располагалось бывшее Верховное командование. Большинство офицеров штаба Верховного командования были приняты на службу в министерство рейхсвера. Неотвратимо приближалось 10 января 1920 года - день, когда Версальский договор должен был вступить в силу. Этим затрагивался и район действия нашей Пограничной стражи, особенно в связи с уступкой Западной Пруссии, созданием Польского коридора к Балтийскому морю и образованием вольного города Данцига. Понятно, что нас, офицеров, не меньше затрагивали военные определения Версальского договора. Численность рейхсвера составляла пока что 400 тысяч человек. Этот контингент сокращался до 200 тысяч, а чтобы выполнить Версальские определения, надо было уволить еще 100 тысяч человек. Что будут делать тысячи уволенных солдат, унтер-офицеров и офицеров, особенно кадровые унтер-офицеры и офицеры?
Уже с лета 1919 года до штаба командования Пограничной стражи "Север" разными путями доходили сведения, что в Берлине командующий войсками I военного округа генерал от инфантерии фон Лютвиц намерен помешать дальнейшему сокращению армии, выступает вообще против политики выполнения Версальского договора и требует образования "национального правительства". Лютвиц знал, что его поддержат некоторое количество генералов и командиров частей, которые уже сыграли определенную роль в гражданской войне. В печати велась оживленная дискуссия по этим вопросам. Правые газеты более или менее открыто поддерживали точку зрения Лютвица. Левая печать, напротив, крайне резко выступала против угрозы республике, против попыток установить военную диктатуру, а также писала об опасности вмешательства держав-победительниц.
Министр рейхсвера социал-демократ Носке, который пользовался в офицерском корпусе большим авторитетом, поскольку хорошо защищал интересы рейхсвера и проявил "решительность" во время гражданской войны, прусский военный министр Рейнгардт, а также генерал фон Сект, сделавшийся тем временем начальником войскового управления (что соответствовало прежней должности начальника Генерального штаба), - все они наблюдали за домогательствами Лютвица, но не принимали каких-либо мер.
В феврале 1920 года штаб командования Пограничной стражи "Север" был расформирован. Некоторое время в Кольберге оставалась еще ликвидационная группа под началом капитана Генерального штаба Финка фон Финкенштейна, в составе около 25 офицеров, в числе которых был и я, а также 50–60 унтер-офицеров и солдат.
10 или 11 марта из телефонного разговора Финкенштейна с каким-то учреждением в Берлине мы узнали, что в связи с штанами генерала фон Лютвица ситуация там обострилась. 13 марта из Кольберга к нам дошли слухи о военном путче в Берлине. По телефону связаться со столицей не удалось. Поэтому мы обратились в штаб II военного округа в Штеттине, откуда одно за другим пришли следующие сообщения: "Морская бригада Эрхардта, не встретив сопротивления, вступила в Берлин, чтобы занять правительственный квартал", "Прежнее правительство бежало из Берлина в Дрезден", "В Берлине образовано новое национальное правительство под руководством Каппа. Министром рейхсвера будет Лютвиц", "Генерал фон Сект отсутствует: он болен", "Ожидается всеобщая забастовка". Мы связались также с пехотным полком рейхсвера в Кольберге. Командир его пользовался только слухами. Полк нес нормальную службу. После короткого совещания с офицерами Финкенштейн решил: "Ничего предпринимать не будем. Подождем, ведь мы только маленькая ликвидационная группа без войск". 15 марта забастовка началась и в Кольберге.
После того как в результате всеобщей забастовки рабочих, проведенной по всей Германии, капповский путч провалился и железные дороги снова начали работать, ликвидационная группа штаба командования Пограничной стражи "Север" прекратила свое существование. Мы, переодевшись в штатское, направились в свои войсковые части, и во второй половине марта 1920 года я прибыл в тогдашний 13-й саперный батальон рейхсвера в Ульме. Его командир подполковник Дейле сказал мне:
- Ну, Мюллер, хоть вы и служили в вышестоящем штабе, теперь вам придется стать командиром взвода саперной роты. Все это время мы высоко держали знамя. Имперское правительство искало защиты именно у нас, швабов.
Дейле имел в виду, что президент и имперское правительство бежали 13 марта из Берлина через Дрезден в Штутгарт.
Внимание офицеров рейхсвера еще с мая было приковано к конференции, которая была назначена на июль в городе Спа. Генерал фон Сект, ставший тем временем начальником Пивного управления сухопутных войск, сделал в Спа еще одну, впрочем, напрасную попытку добиться согласия на оставление в рейхсвере 200 тысяч человек. Удалось лишь отсрочить сокращение рейхсвера до 100 тысяч человек до 1 января 1921 года.
Во время отпуска, который продолжался с конца марта до середины апреля 1920 года, я узнал, что в Баварии в связи с путчем Каппа Баварская народная партия (бывший Центр) образовала было новое правительство. Об этом мне рассказал отец. Большую роль играл в этом командующий войсками Баварского военного округа генерал Риттер фон Мель, оказавший известное давление на прежнее социал-демократическое правительство и вынудивший его уйти в отставку. Мнения по поводу действий генерала фон Меля разделились. Многие партийные друзья моего отца да и он сам считали, что такое грубое вмешательство военных в политику внушает серьезные опасения. Я сам как военный не был связан с Баварией и хотя был баварцем, но служил как вюртембергский офицер. За исключением первых трех месяцев военной службы в качестве добровольца-одногодичника, я никогда не служил в баварской воинской части.
Вскоре из Баварии начали доноситься громкие голоса националистов. Часто можно было слышать выражения вроде следующего: "Бавария - ячейка порядка". Все большую роль там начинали играть "национальные союзы", особенно организация Эшериха ("Оргэш"), названная так по имени своего руководителя советника Эшериха. Очевидно, эти организации поддерживались баварским правительством. Главные политические цели "ячейки порядка Баварии" были следующие: борьба против Версальского договора, резкая критика уступчивости имперского правительства по отношению к державам-победительницам и в качестве отправного пункта - легенда "об ударе кинжалом в спину", то есть утверждение, будто бы причиной национального бедствия является революция 1918 года, нанесшая из тыла удар по армии, которая вела бои, и вызвавшая этим военное поражение Германии. Националистические круги настойчиво утверждали, будто армия осталась "не побежденной в бою" - выражение, которое тогдашний президент Эберт употребил еще в декабре 1918 года при вступлении одной из дивизий в Берлин.
"Удар кинжалом в спину" и "не побежденная в бою" - это были, так сказать, две стороны одной и той же медали. Так как Веймарской республике пришлось принять наследие кайзеровской империи и проигранной войны в форме Версальского договора, ненависть тех, кто считал себя "националами" не только в Мюнхене, но и во всем рейхе, еще с начала 1919 года обратилась против республики. Не всякий мог предвидеть тогда, какие тяжелые последствия будут иметь легенда "об ударе кинжалом в спину" и утверждение, будто армия осталась "не побежденной в бою". Распространители этой лжи, сознательно искажавшие факты, поддались самообману и были далеки от объективной действительности. И то и другое было обращением к субъективизму, сентиментальным с точки зрения чувства подходом к поражению 1918 года и поэтому сознательным введением в заблуждение широких слоев немецкого народа, отправным пунктом для реванша и призывов поправить дело новой войной. Легенды об "ударе кинжалом в спину" и о "не побежденной в бою" армии позднее взяли на вооружение нацисты. С ними и после них действовали те же силы, захватническая политика которых окончилась в 1918 году неудачей.
Своеобразным свидетелем, помимо своей воли разоблачавшим лживость легенды "об ударе кинжалом в спину", был генерал от инфантерии в отставке Людендорф, написавший книгу "Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.". Однако читать эту книгу надо критически и не рассматривать ее - как это хотелось бы автору - как реабилитацию его собственной деятельности и как обвинение против немецкого народа. Во многих местах книги Людендорф убедительно рассказывает о лежавшем на немецком народе и армии неслыханном бремени, вызванном затяжной войной и стремлением сравняться с противником, имевшим численное и материальное превосходство. Одновременно Людендорф показывает, как глубоко он в качестве ближайшего сотрудника Гинденбурга вмешивался в политику, в частности, ради осуществления захватнических целей на Западе и Востоке, сторонником которых он был. Говоря о Брестском мире, Людендорф признает, что фронт ждал мира не меньше, чем тыл. Он забывает, конечно, упомянуть о том решающем факте, что воздействие Брестского мира на заграницу состояло в раскрытии существа германской военной политики, а это усилило сопротивление целям немецких правящих кругов. Людендорфу приходится в конце концов признать провал немецкого наступления 1918 года и успех контрнаступления западных держав, а тем самым явное военное поражение Германии.
Людендорф считался весьма энергичным человеком. Однако на его примере видно, что даже величайшая энергия разбивается о действительность, если отсутствие сдержанности, предубеждение и недостаточная осмотрительность подавляют трезвую оценку известных фактов. Ближайший сотрудник Людендорфа в Верховном командовании полковник Бауэр в выпущенной уже в конце 1918 года издательством "Шерль" брошюре "Можно ли избежать, выиграть или прекратить войну?" писал, что армия "отступила лишь тогда, когда родина нанесла ей смертельный удар". Когда причину выдают за следствие и наоборот, то в жизни это всегда оказывается роковым, особенно если это делается с умыслом. Это одинаково относится к политикам, военным, а также к… врачам. Важно прежде всего не ограничиваться изучением внешней стороны событий, а стараться понять их подлинные причины. Внешняя сторона событий во время Первой мировой войны и при ее завершении, безусловно, свидетельствовала, что под воздействием невероятных жертв и лишений, невыполненных обещаний и разочарований немецкий народ устал от войны. Однако главная причина поражения состояла в том, что тогдашние правящие круги Германии домогались господства в Европе и во всем мире. Безгранично переоценив собственные силы, они поставили задачу, которая из-за стремления других народов к независимости и самоопределению была невыполнимой, а потому попытка решить ее неминуемо разбилась о сопротивление всего мира.
Ложь "об ударе кинжалом в спину" выдумали те, кто проиграл войну, кто заинтересован в захватах; она была исходным пунктом для их дальнейшей преступной деятельности. В прошлом круги крупных промышленников и военных поддерживали пангерманцев. Теперь они искали широкую базу в "патриотических" союзах и образовавшихся вскоре нацистских организациях, чтобы посредством националистической и реваншистской пропаганды, особенно же посредством "чествования" и "признания заслуг" солдат-фронтовиков, склонить немецкий народ к тому, чтобы вновь начать войну и, избегнув ошибок Первой мировой войны, добиться старых целей при помощи оружия.
Эти мысли пришли мне в голову позднее, при переоценке многих проблем. Но уже тогда мне стало ясно, что война превысила наши возможности. Несмотря на поражение, я не умалял чести германского солдата-фронтовика, того, кто находился на переднем крае, приносил наибольшие жертвы и терпел наибольшие лишения, хотя я и понимал, что, собственно, именно этим солдатом злоупотребили на войне, особенно когда она стала затяжной. Однако я предпочитал не говорить об этом.
Летом 1919 года я прочитал книгу о войне Франца Шаувеккера "В пасти смерти. Германская душа в мировой войне", посвященную немецким пехотинцам. Однако я никак не мог согласиться с тем, как автор расхваливал солдат-фронтовиков. Это было уж слишком! По мнению Шаувеккера, фронтовой солдат якобы живет ради войны, а война является источником всего сущего. Хотя я душой и телом был солдат, однако мне претили подобные взгляды.
Высшая военная подготовка и первое знакомство с нацистами
После того как я был принят в рейхсвер, 2 января 1921 года я был командирован в штаб V военного округа в Штутгарте на первый и второй курс подготовки помощников командиров, как называлась в целях маскировки запрещенная Версальским договором высшая военная подготовка в Военной академии. До этого, в августе 1920 года, я прошел отборочные испытания. Нас было двадцать офицеров - от старослужащего капитана до старослужащего лейтенанта.
Наш преподаватель тактики, майор Генерального штаба Франке с терпеливой настойчивостью учил нас, как он говорил, военному ремеслу: принципам составления приказов и их обработке. Преподавание военной истории являлось введением к оперативной подготовке; на занятиях по истории изучались отдельные эпизоды из истории войн Фридриха I Прусского, Наполеоновских войн и войн 1866 и 1870 годов. Однако на первом плане были кампании, операции и битвы мировой войны, прежде всего битва на Марне в сентябре 1914 года во Франции, с анализа которой, собственно, и началось изучение тактики. На основании мемуаров нескольких видных генералов разбирались ошибки, допущенные в результате отклонения от первоначального плана Шлиффена во время развертывания, а затем и в самом ходе решающих боев. Битва на Марне была главной темой не только в нашей аудитории. Она много лет господствовала в немецкой военной литературе. Именитейшие генералы и военные специалисты занимались ею, преимущественно ошибками этой битвы. Отход от плана прежнего начальника Генерального штаба Шлиффена, по которому предусматривалось сосредоточение крупных сил на правом фланге армии, рассматривался как причина провала расчетов на быстрое окончание войны. Подробно обсуждались и другие ошибочные решения тогдашнего начальника Генерального штаба Мольтке.
Такой метод трактовки военных событий приводил - понимали или не понимали это отдельные преподаватели и военные литераторы - к упрощенчеству в объяснении исхода Первой мировой войны, а также к игнорированию взаимосвязей и имел целью "поправить дело" новой попыткой установить германское мировое господство. Разумеется, детальное рассмотрение ошибок и их причин, тем более стратегических и оперативных ошибок, с целью извлечения опыта входит, в конце концов, в задачу истории военного искусства. Однако для такой битвы, какой являлась битва на Марне, с которой связывались все надежды на победу, чисто военного анализа было недостаточно. В данном случае исследование должно было бы охватывать общее политическое и экономическое положение Германии. С изучением битвы на Марне и кампании в августе-сентябре 1914 года во Франции, а также дальнейшего хода войны был непосредственно связан вопрос, возможно ли вообще решать судьбу немецкого народа путем войны. Однако эта сторона дела оставлялась без всякого внимания. Правда, тогда, то есть в 1921–1922 годах, материалов о ходе военных действий было еще мало. Но и в позднейших публикациях, по крайней мере в тех, которые мне известны, ни один немецкий военный автор ни разу не поднял этого вопроса.
На занятиях по другим, менее важным предметам разбирались главным образом вопросы вооружения. На обоих курсах был добавлен новый предмет - гражданская подготовка, которую преподавал профессор Бильфингер из Тюбингена. В живой форме он излагал историю германской конституции, начиная с 1848 года, особенно бисмарковскую конституцию 1871 года, веймарскую конституцию, а в связи с этим и закон о вооруженных силах от 23 марта 1921 года. Говоря о вооруженных силах Веймарской республики, он, в частности, указывал на то, что республика была обременена наследием кайзеровского рейха и проигранной мировой войной.
Его лекции произвели на меня глубокое впечатление. Но, к сожалению, на них присутствовали только двадцать слушателей курсов помощников командиров в Штутгарте да, быть может, еще некоторое их число в других округах. Штабные же и строевые офицеры не получали систематической подготовки по столь важным для них и актуальным вопросам.
Курсы помощников командиров были подчинены начальнику штаба V военного округа, полковнику Генерального штаба Велльварту, а затем его преемнику - подполковнику Генерального штаба Бломбергу, будущему военному министру Гитлера. Во время нашего двухгодичного обучения несколько раз на занятиях присутствовал также командующий войсками V военного округа генерал-лейтенант Рейнгардт. Он был последним прусским военным министром. О Рейнгардте говорили, что во время капповского путча он в противоположность генералу фон Секту считал, что рейхсвер может оказаться вынужденным вести огонь по рейхсверу, то есть по вступавшей тогда в Берлин бригаде Эрхардта. Не раз он выступал перед нами, будущими офицерами Генерального штаба. Рейнгардт говорил нам, как необходимы сплоченность рейхсвера, безоговорочное подчинение приказам начальников и то, чтобы офицеры держались вне политики. Рейхсвер должен быть надежнейшим и сильнейшим инструментом государственной власти хотя бы уже для того, чтобы враги не имели повода его критиковать. Особенно часто говорил он о
Версальском договоре и призывал к трезвой по-военному оценке положения. В отношении деятельности Межсоюзнической военной контрольной комиссии (ИМКК) он предостерегал нас от мальчишеских и глупых выходок, например, от сокрытия сверхкомплектного оружия. Когда Германия снова станет свободной, говорил он, то оружие найдется и без этого. Генерал Рейнгардт пользовался у нас большим уважением.