Чара имела лишь зимнее автомобильное сообщение (зимник) до Могочи (станция на Транссибирской железной дороге), протяженностью более 600 км, существовавшее до начала 1980-х годов, и авиасообщение с Читой (658 км).
Аэропорт в Чаре тогда представлял большое поле, куда иногда прилетали небольшие самолеты (ИЛ-2, АН-2), в другое время на нем паслись коровы. Перед прилетом самолетов начальник аэропорта Петр Петрович Сало бегал и прогонял коров с взлетно-посадочной полосы.
Это теперь там проходит трасса БАМ, есть большая железнодорожная станция и поселок Новая Чара и несколько других населенных пунктов, которых не было и в помине.
В Чаре нас должны были ждать олени. Это очень симпатичные животные, весной с растущими, покрытыми мягким пушком рогами. Они хорошо ходят, неприхотливы в пище, но по сравнению с лошадью или ишаком, довольно слабенькие. Один олень может нести не более 24–25 кг груза, равномерно расположенного в двух аккуратных вьюках, перекинутых через его спину. Если вес больше, или вьюки сделаны небрежно – у оленей натирается до крови шкура, возникают нарывы, олень выходит из строя как транспорт и может даже умереть. Мы довольно долго готовили аккуратные вьюки для оленей, взвешивали их, чтобы не перебрать возможный вес в 12 кг.
В ожидании каравана оленей мы несколько дней изучали берега р. Чары на надувной резиновой лодке. В мою задачу входил сбор гербария, который чуть не съела корова во время одной из ночных стоянок на берегу.
Наша обычная зеленая двухместная палатка (на троих) вызывала интерес местных жителей, иногда утром или вечером они тихо без слов открывали ее дверку и с удивлением смотрели на нас. Как в зоопарке! Читая недавно путевые заметки А. А. Григорьева о Якутской экспедиции 1925–1926 гг., нашла там сходные описания любопытствующих туземцев.
Наконец в Чару пришел наш караван оленей. Вел его молодой эвенк Владимир (Ильич!) Трынкин, который недавно вернулся из армии, имел квалификацию водителя танка, но техника его не прельщала, ему больше по душе были таежные маршруты. Вместе с Володей путешествовала и его мама Ирина Алексеевна. Она была приветливой маленькой старушкой (а может, ей не было и 50 лет!?), почти постоянно задумчиво курила трубку, иногда пекла на костре пресные лепешки из белой муки, которые казались очень вкусными после обычных у нас черных сухарей. Она ловко ехала верхом на олене. Живой груз олени могли везти больше, чем 25 кг. Как-то раз меня уговорили переправиться через реку верхом на олене, мне не понравилось, хотя у него и четыре ноги, но уж больно тонкие. Свои две мне представлялись гораздо более надежными, тем более что вода все равно резво заливалась в сапоги, что верхом на олене, что обычным бродом.
В. С. Преображенский и Т. Д. Александрова. Высокогорье Кодара.
И вот мы двинулись в путь к Кодару. Ровная Чарская котловина. Лиственничный лес с подлеском из кустарниковой березки, комары. И вдруг – пустыня. Почти барханы. Остатки мощных флювиогляциальных потоков. Это было урочище "Пески", хорошо выделяющееся на снимках из космоса. Сейчас – один из интересных туристических объектов севера Забайкальского края.
До высокогорья, где располагались ледники, нужно было пройти не один десяток километров. Олени с нашим грузом шли до заранее оговоренного с проводником места планируемого ночлега, мы двигались пешим ходом, наблюдая за рельефом и растительностью, ведя записи в полевых дневниках.
Сначала шли по долине реки Средний Сакукан, где местами сохранились участки дороги, по которой в конце сороковых годов ездили машины в так называемое "Мраморное ущелье". Теперь известно, что это был Борский исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГ а, основные подразделения которого находились как раз в центре Кодара и у его подножья. Он входил с состав Ермаковского горнорудного предприятия, которое в 1949-1951 гг. добывало здесь урановую руду для первых советских ядерных бомб. Большой документальный материал на эту тему собран и издан забайкальским журналистом Анатолием Снегуром ("Ключ Мраморный", 3-е изд. 2010), который свыше сорока лет живет в Каларском районе и остро переживает все его сложные природоохранные и хозяйственные проблемы.
Думаю, мы случайно зашли на территорию лагеря, которая частично была огорожена колючей проволокой. Там было несколько изб, в них было темновато, сохранились нары, к которым были прибиты таблички с именами заключенных и их "статьями". Сохранилась и деревянная наблюдательная вышка. Мрачное место. Мы его быстро покинули. Этот жуткий объект стал с середины 1980-х годов почти туристической "меккой", куда организовывались даже специальные маршруты.
В верхнем течении Среднего Сакукана практически не было троп, шли по бечевнику, переходя с берега на берег, когда скалы вплотную подходили к руслу, прокладывали тропу по осыпям, уходящим из-под ног.
Добравшись до высокогорья, на высоте 1800 м мы развернули базовый лагерь – поставили две двухместные палатки и навес для укрытия грузов. Началось изучение ледников. Несколько десятилетий спустя В. С. Преображенский писал "…первых впечатлений о ледниках не помню. Помню другое – восторг от того, что на аэроснимках, которые крутили в руках специалисты, увидел, расшифровал много ледников. …Я шел по Сакукану и ждал их. …Я был настолько уверен в правильности моего прочтения снимков (что это не просто заснеженные пространства), что шока и даже восторга, как вспоминаю сейчас, не было".
Для меня это были первые высокие горы и первые ледники. До этого на практике после первого курса я видела лишь Хибины с их снежниками, пахнущими арбузами.
Все было необычно, интересно, трудно. Из базового лагеря мы делали маршруты на ледники. Устанавливали рейки для наблюдения за таянием снега. Для определения запаса воды в снеге рыли шурфы в снежной толще, измеряли плотность снега из разных слоев шурфов. Рыть шурфы – довольно трудоемкая работа. Игорь Тимашев как-то подсчитал, что из одного шурфа глубиной 4,5 метра было выброшено около 24 кубических метров снега. То есть почти 12 тонн.
После работы на нескольких ледниках был подсчитан запас воды в снеге, который оказался равным 1000-1200 мм! Это было в 3–4 раза больше чем в Чаре, где годовое количество осадков – 300-400 мм, и объясняло, за счет чего ледники существуют.
Маршруты на ледники чаще были однодневными, но пару раз забирались с несколькими ночевками прямо на ледник, чтобы более тщательно его изучать. На высоте 2450 м над ур. моря была сооружена небольшая метеоплощадка, на которой 4 раза в сутки (1, 7, 13, 19 час. по местному времени) проводились измерения температуры и влажности по аспирационному психрометру Асмана и осадков с помощью дождемера. Это нужно было для того, чтобы путем сравнения с данными метеостанции в Чаре получить градиенты температур. Проведение метеонаблюдений было моей обязанностью. Иногда с содроганием вспоминаю, как в час ночи нужно было вылезать из спального мешка и из палатки, заводить психрометр, с фонариком снимать показания.
Кроме ледников, объектом моего наблюдения было фенологическое развитие крохотных растений высокогорья на трех небольших площадках, что стало основой моей первой заметки в журнале "Природа" в 1959 г.
Были проблемы с приготовлением еды. Чтобы добыть дрова для костра, нужно было спускаться вниз до границы леса, на что часто не было ни времени, ни сил. С собой у нас был крохотный очень капризный альпинистский примус, небольшой запас бензина. Приходилось иногда использовали мелкие сырые кустики полярной ивы; как-то во время сильного бесконечного дождя пытались в палатке сварить вермишель на свечках. Иногда приготовление завтрака или ужина – кипячение чая, варка каши или макарон (которые ели с тушенкой из банки 338 г., делившейся на две еды – ужин и завтрак для троих человек) – занимало до трех часов. Днем в пути "обедали" черными сухарями и сахаром, при наличии дров кипятили чай.
Изредка эвенкам удавалось подстрелить что-то более вкусное. Помню первую убитую маленькую кабаргу, есть мясо которой я не смогла, жалко ее было до слез! Потом немного привыкла. Иногда мы варили тарбаганов (толстые черношапочные сурки), однажды жарили на костре крохотную белку – ужин на четверых. Однажды случилось невероятное событие: во время грозы на ночной стоянке близ большого озера почти прямо в наш костер влетело около трех десятков диких уток, которых быстро поймала собака, приблудившаяся к отряду еще в начале маршрута. Этих "мюнхаузеновских" уток мы несколько дней жарили на костре.
Летом 1959 г. отряд в том же составе опять отправился к Кодарским ледникам. К нам на несколько дней присоединился сотрудник Забайкальской гидрометеослужбы Г. Н. Глубоков. А на более длительное время – шумная компания из двух кинооператоров (из студии научно-популярных фильмов) Михаила Александровича Заплатина и его помощника Саши Галаджева и оленевода Гоши с караваном оленей, груженных аппаратурой и едой. Кинооператоры старались не мешать нашей работе, а оперативно делать свою. Им удалось выпустить два короткометражных фильма "К ледникам Кодара" и "В Чарской долине". М. А. Заплатин издал две книги "Чара" и "К ледникам Кодара", текст которых, живо рассказывающих о буднях и нашего отряда, ныне выложен в Интернете.
В 1959 г. мы исследовали ледники в верховьях рек Верхний Сакукан и Лев. Сыгыкта и их притоков. Добирались до объектов изучения по нескольку дней, пробираясь сквозь тайгу, часто переходя вброд бурные горные реки. Иногда приходилось прорубать тропу, когда наш запланированный маршрут проходил по зарослям кедрового стланика. Такие участки пути были очень сложны и выматывали не только людей, но и оленей, которые с вьюками с трудом пробирались по узким прорубленным участкам. Случались и всякие ЧП: пару раз срывалась с крупных скользких камней, пыталась тонуть. Вытащили.
Погода не баловала нас. На высотах более 2000 м в июле-августе довольно часто были снегопады и даже снежные бури, когда за день выпадало до 20 см снега, так что палатки за ночь прогибались под его тяжестью.
В течение двух летних полевых сезонов удалось обследовать 13 ледников, выявить их характерные черты, "гамму переходов от типичных каровых и карово-долинных ледников к ледникам подножий склонов". Все ледники находились в стадии небольшого отступания, которое продолжается и поныне. Результаты исследования были обобщены в нескольких статьях и книге "Кодарский ледниковый район".
Некоторые изученные ледники получили имена. В. С. Преображенский не хотел давать ледникам имен героев прошлых веков, потом жалел, что не оценил заслуги Мартена и геолога П. А. Кропоткина. Он называл ледники именами своих современников, изучавших горы. Это Д. М. Колосов – сотрудник Института географии, исследователь Северо-Востока России, умерший в 1950 г. в возрасте 37 лет от лейкемии. Е. В. Тимашев – мастер спорта по альпинизму, аспирант Института географии; погиб в районе Домбая в 1951 г. (отец Игоря Тимашева). На ледниках Колосова и Тимашева мы заложили в туры защищенные от влаги их журнальные некрологи. Ледники получили имена Н. И. Азаровой – геолога, погибшей при исполнении служебного задания в Кодаре в 1949 г. Ее могила на правом берегу Ср. Сакукана на подходах к пику БАМ (высочайшей вершине Кодара 3072 м). Н. А. Еповой – исследователя растительности Прибайкалья. Один из самых крупных ледников, имеющий две ветви, стал ледником Советских географов.
Новые исследователи назвали именем Преображенского единственный переметный ледник, залегающий на границе двух субъектов РФ – Иркутской области и Забайкальского края (по мнению бодайбинского энтузиаста-краеведа В. Исаева – самый красивый и своеобразный из кодарских ледников). На туристических картах Кодара есть и перевал Преображенского. А 23 июня 2003 г. в год 350-летия российского Забайкалья один из известнейших каларских краеведов и альпинистов В. С. Рыжий совершил первовосхождение на вершину высотой 2824 м. (несколько километров западнее ледника Преображенского) и назвал ее "пик Преображенского".
После открытия Кодарского ледникового района отдельные ледники изучались географами МГУ (А. А. Лукашов, М. И. Лаптев, затем – Н. А. Володичева, В. В. Поповнин и др.). В 1970–80-е годы сотрудники академических институтов Иркутска и Читы (Л. А. Пластилин, В. М. Плюснин и др.), проводя гидрометеорологические и инженерно-геологические исследования в высокогорной зоне, обнаружили еще 9 маленьких ледников. Исследования ледников продолжаются и в XXI в. В разные годы там побывали экспедиции географического факультета МГУ, иркутских институтов географии и лимнологического, читинского института природных ресурсов.
Сразу после открытия Кодарского ледникового района туда устремились туристы и альпинисты. Первой была группа Ю. А. Штюрмера, затем Б. Огородникова. Уже много десятилетий продолжается штурм Кодара. Сейчас, когда Россия осталась без Памира и Тянь-Шаня, Кодар особенно привлекает альпинистов, которые осваивают сложные маршруты, отвесные каменные стены, новые вершины. В связи с относительно простой доступностью (БАМ проходит у подножья Кодара) десятки групп из России и других стран ежегодно бывают на Кодаре.
Кодарские ледники в 1986 г. решением Госплана РСФСР были объявлены памятником природы республиканского значения. В конце 1980-х – начале 1990-х годов разрабатывался проект Кодарского национального природного парка, в котором в качестве особой зоны выделялись ледники, полностью исключенные из хозяйственного оборота. Однако в 1990-е годы проект национального парка заглох, судьба его неизвестна. Часть Кодарского ледникового района, относящаяся к Иркутской области, входит в состав Витимского государственного заповедника.
Высокогорной жемчужиной Забайкалья называют Кодарский ледниковый район.
Н. А. Караваева
Первозданная тайга, гнус и болота
Недаром император Петр II сослал неугодного А. Д. Меньшикова в Березово (тогда – Березов, центр Тобольского наместничества, основанный в XVI в.). В то время это место считалось "краем света". Высокий берег вблизи устья р. Северной Сосьвы, очень широкая в несколько километров гладь Оби и необозримая тайга, никаких поселений вокруг, безлюдье. Дорог нет, их нет и сейчас, дорога – только Обь, мощная и глубокая, в те времена – труднопреодолимая. Красивейшее место во всей Западной Сибири по безграничности обозримого пространства, нетронутости человеком!
В Березове началась моя Западно-Сибирская экспедиция. Весной 1964 г. И. П. Герасимов предложил мне перейти в руководимый им отдел географии почв ИГАНа. В первых числах июня Марк Ильич Нейштадт, тогда заместитель директора ИГАНа, быстро оформил документы для моего перехода из Почвенного института, где была закрыта вся северная тематика (институт перешел в ведомство ВАСХНИЛ). Через неделю я уже должна была выехать в экспедицию, в Березово.
В. И. Суриков. Меньшиков в Березово.
Научным руководителем Западно-Сибирской экспедиции Института был Марк Ильич Нейштадт. Кто же в Институте был знатоком болот и торфяников, кроме него? К тому же он был профессиональным геоботаником и флористом. Было организовано сразу несколько полевых отрядов: гидрологический (Л. К. Малик); два физико-географических (К. Н. Дьяконов и А. Ю. Ретеюм в низовьях Оби) и Тазовский (Б. Н. Лиханов, В. Л. Суходровский, В. О. Таргульян, А. Козлова, А. Гудына); наш почвенно-геоморфологический (Д. А. Тимофеев, Н. А. Караваева). Позже с нами несколько лет работала Евгения Ивановна Лапшина, замечательный геоботаник из Новосибирска, ученица В. Б. Сочавы. Были и другие ученые-географы из Иркутска, Владивостока, Ленинграда.
Нужно отметить, что 60-е годы прошлого века были начальными в газо-нефтяном освоении Западной Сибири. Было разведано уже множество месторождений, перспективность региона не вызывала сомнений. Однако добыча углеводородов пока велась лишь в нескольких местах – Уренгое, Нижневартовске, на Тазовском месторождении и ряде других. Внимание государства к региону было велико. Для нас – полевиков – это проявилось весьма положительно: финансирование экспедиций было обильным, разрешалось использовать вертолеты, самолеты, привлекать местных жителей, арендовать помещения под базу отряда и др. Продуктовое снабжение магазинов даже в маленьких поселках было лучше, чем в Москве. Областные и местные органы власти всегда охотно помогали, если требовалось их участие. А "Газпром" в то время еще не носил амбициозное имя "национальное достояние", а был просто одной из энергетических добывающих организаций страны.
Экспедиционные работы на территории таежной части Западной Сибири продолжались, с перерывами, в течение 12 лет. Первые полевые сезоны (5 лет) охватили западную часть равнины, до этого времени неизученную, относительно более дренированную. Начальником отряда в эти годы был известный геоморфолог Дмитрий Андреевич Тимофеев. Наибольший его интерес вызывали процессы формирования эрозионно-денудационного рельефа на сравнительно молодых рыхлых поверхностных отложениях, подстилаемых мощным, также рыхлым фундаментом. Меня, как почвоведа-географа, на неизученной территории интересовало все: почвы и их взаимосвязи в почвенном покрове и в ландшафтах, состояние и поведение границы болот и суходолов, вопросы почвенной зональности, картографирование почв. В это время составлялась Государственная почвенная карта СССР М 1:1 млн., начатая еще в 30-е годы академиками Л. И. Прасоловым и И. П. Герасимовым. Я была участником этой многолетней фундаментальной работы, и материалы всех экспедиций в отдаленные районы страны должны были внести свою лепту в создание этого картографического произведения.
Первый наш маршрут проходил вверх по р. Малая Сосьва, притоку Сев. Сосьвы. Шли на двух лодках с моторами. Маршрут был одним из самых тяжелых, но дал хороший опыт для последующих работ, – никогда не ходить вверх по течению малых таежных рек, только – вниз. Множество лесных завалов довольно скоро заставило отказаться от моторов и перейти на весла. Все-таки конечная запланированная точка была достигнута, но ценой больших усилий, так как лодки часто приходилось протаскивать вручную. Этот маршрут сразу показал, насколько активно идет горизонтальное расширение болот. На многих участках заторфованной оказыва-