Чингисхан был тронут расторопностью Барчука; она ему польстила тем более, что уйгурская культура пользовалась большим авторитетом в его кочевническом окружении. Визитер был принят необычайно ласково; ему даже пообещали руку монгольской княжны Алалтун.
Государи расстались довольные друг другом. Хозяин Шелкового пути, или, по меньшей мере, его северного отрезка, идикут заручился благорасположением хозяина огромной кочевой империи, только что созданной в северных степях, а Чингисхан благодаря своим новым вассалам, уйгурам, получил возможность контролировать Шелковый путь, важнейшую ось межгосударственного общения. Ошибется тот, кто подумает, будто Есугаев сын не понимал важности международного товарообмена. Нет, его позиция в деле с хорезмийскими караванами, как мы вскоре увидим, убедительно доказывает, что в его глазах торговля имела огромное, если не главнейшее значение.
Поход Джебэ на Памир
Другим царским домом, правившим в Центральной Азии, был дом кара-китайский.
Кара-китаи (черные китаи) являлись ответвлением тех киданей, которые с 936 по 1122 год царствовали в Пекине, где совершенно синизировались.
В 1128 году глава кара-китайской династии был изгнан из Пекина "Золотым царем" и отправился искать лучшей доли на запад от Тянь-Шаня. Несмотря на то что он был носителем китайской культуры, тамошние тюрки его признали, хотя и являлись, например в Семиречье, частью язычниками, частью несторианами, частью мусульманами, а в Кашгаре, Яркенде и Хотане - поголовно магометанами.
Кара-китайское царство, управлявшееся гур-ханами, просуществовало с 1128 по 1211 год. Столицей его значился город Баласагун, стоявший на реке Чу, неподалеку от нынешнего Бишкека.
Ко времени, когда Чингисхан приступил к завоеванию Северного Китая, кара-китайское царство пережило катастрофическое потрясение. Его правитель Елюй Чжелюгу в 1208 году принял у себя знаменитого Кучлука, наследника найманского престола, изгнанного, как мы уже знаем, монголами. Он не только предоставил убежище этому беглецу, но и женил его на своей дочери. За что и поплатился. В 1211 году зять поднял против тестя восстание и, арестовав, занял его трон. Увы, этот дикий потомок алтайских кочевников не обладал ни единым качеством, сколь-либо полезным для управления тюрками, в значительной мере уже оседлыми. Стремясь принудить их принять его власть, он на протяжении двух или трех лет уничтожал их урожай копытами своей конницы. Далее. Подобно всем найманам, полушаманист-полунесторианин и вдобавок буддист по своей кара-китайской жене, Кучлук повел борьбу с исламом, религией большей части населения, которое хотел подчинить себе, и даже распял на кресте главу хотанских имамов. Так что к моменту Чингисовой активности в этом регионе его ненавидели практически все подданные.
Среди бывших вассалов кара-китайского царства были два тюркских вождя: Арслан, правитель карлуков, населявших Семиречье, и Бузар, правитель Алмалыка, что возле современной Кулиджи, в верховьях Или. В 1211 году эти князья, почуяв, откуда ветер дует, подобно соседям-уйгурам примкнули к Чингисхану. Арслан воочию убедился в правильности сделанного им выбора, когда на севере Семиречья появился корпус монгольских войск, ведомых "великим воином Хубилаем". Сопровождаемый сим последним, он немедленно прибыл к Чингисхану и присягнул ему на верность.
Что касается Бузара, то он направил к Завоевателю своего сына.
Кучлуку было бы разумнее закрыть глаза на это "диссидентство" и не напоминать о своем существовании Чингисхану. Увы, он не забыл ни о гибели отца в битве под горой Наху, ни о частичном истреблении своего народа. Для начала найман напал на Бузара. Он подстерег его на охоте и убил. Но овладеть Алмалыком ему не удалось. Бузарова жена успешно руководила обороной города, а ее сын Сукнак-тегин обратился за помощью к Чингисхану.
Завоеватель, естественно, не мог равнодушно относиться к тому, что бывшее кара-китайское государство попало в руки найманского венценосца, сына вражеского народа, его, Темучжина, личного врага. Убийство Бузара явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения и ускорило возмездие.
Чингисхан поручил привести в исполнение приговор своему самому энергичному полководцу Джебэ (Стрела). Шел 1218 год. Каким маршрутом повел Джебэ свои рати? С какого направления нанес удар? Ответов на эти вопросы не найдено. Неизвестно даже, где мог тогда находиться Кучлук, ожидавший роковой сшибки. Похоже, что монгольские конники проникли на земли Кучлука из Уйгурии, через Тянь-Шань. Восточнее в их распоряжении имелся как опорный пункт Алмалык. В той процветавшей тогда "яблочной стране", у Сукнак-тегина, преданного Чингисхану, они могли сделать передышку и восстановить силы. Оттуда им оставалось только спуститься в илийскую долину (где "песчаные холмы чередуются с зеленью камышей, луговых трав и вязовых рощ"), чтобы оказаться в самом центре Семиречья, лессовые нивы которого всюду, куда поступала вода, давали богатые урожаи зерновых, льна, конопли и овощей.
Уставшее от Кучлуковой тирании население, похоже, оказало монголам неплохой прием. Этих ужасных кочевников, которых в других местах боялись как Господнего наказания, оно встретило как освободителей. То же произошло и на западе от Иссык-Куля, где Баласагун, столица бывших гур-ханов кара-китаев, открыл свои ворота без боя. Восторгаясь щедростью края, монголы прозвали его главный город Го-балыгом, то есть красивым.
А что же Кучлук, столь долго и упрямо провоцировавший монголов? Он бежал, даже не попытавшись защитить Кашгар, где мусульманское население справедливо ненавидело. Найман-узурпатор поспешил в горы Мустага, чья вершина (7860 м) сторожит подходы к Памиру. Именно там, на Крыше мира, он рассчитывал найти себе убежище. Брошенный ему вдогонку отряд монгольской кавалерии преследовал его, как зверя. Монголы гнались за беглецом по ущельям, перевалам, нарушая криками и стуком копыт вечную тишину альпийских лугов и еще никем не меренных ледников. Кучлук уже был на высоте 3000 м, где простиралась долина Сары-куля (Желтого озера), когда его настиг монгольский передовой отряд. Голова наймана рассталась с телом.
Основная часть конницы Джебэ вступила в Кашгар в тот момент, когда Кучлук покинул город. Умный монгол действовал предельно расчетливо: в отличие от узурпатора, он запретил грабежи, что его дисциплинированные воины исполнили беспрекословно. Более того. Он отменил все распоряжения, касавшиеся преследования магометанства, и официально его разрешил. Население Кашгарии, естественно, увидело в монголах освободителей и, объединившись с ними, истребило Кучлуковых солдат, попрятавшихся по домам.
Джебэ захватил бывшее кара-китайское царство буквально за несколько недель. Чингисхан, боясь, как бы успехи не вскружили голову ратоводцу, в первом же послании предупредил его об опасности гордыни, уже погубившей кераитского Ван-хана, наймана Таяна и, наконец, Кучлука. Но преданность этого воина своему вождю была непоколебимой. Он думал не о том, как бы урвать себе какую-нибудь территорию, а о том, как возместить ущерб, когда-то нанесенный Чингисхану. Вспомним, в ту пору, когда Джебэ еще не был сподвижником Завоевателя, он своей стрелой погубил одну из его лошадей, великолепного беломордого мерина, особенно любимого Чингисханом. Покоритель Вселенной давно простил ему это. В противном случае разве поставил бы он бывшего врага командовать армией? Но Джебэ не переставал мучиться угрызениями совести и теперь, покорив кара-китайское царство, распорядился реквизировать целую тысячу беломордых лошадей, похожих на убитого им коня, чтобы отдать императору.
Уничтожение каравана
Западнее Семиречья и Кашгарии, присоединенных к владениям Чингисхана, начинался мир другой, исламский, цивилизация совершенно иная - арабо-мусульманская. Монгольский Завоеватель сделался соседом шахов, хорезмийских султанов.
Эта империя, основанная тюрко-мусульманской династией, вышедшей из древнего Хорезма, то есть нынешней Хивы, лежащей южнее Аральского моря, включала в себя современный Туркестан, большую часть сегодняшнего Афганистана, а также территорию Ирана нашего времени. Тогда это государство было еще совсем молодым, а правивший им государь, султан Мухаммед (1200–1220 гг.), только-только закончил свои завоевательные войны, и вот судьба столкнула его с монголами.
Чингисхан искренно стремился поддерживать с хорезмийцами самые добрососедские отношения. В 1216 году, принимая в окрестностях Пекина посольство султана Мухаммеда, он заявил, что монгольское и хорезмийское царства, чьи сферы действий не совпадали: первое находилось в Азии Восточной, а второе - в Азии Западной, - должны жить в мире и развивать взаимовыгодные торговые связи. Однако подданные хорезмшаха, богатые бухарские и самаркандские купцы, видели в монголах только дикарей и этого не скрывали. Случилось так, что один из трех негоциантов, прибывших в Монголию с караваном шелков и хлопчатобумажных тканей, запросил у Чингисхана столь высокую цену, что тот легко догадался о желании торгового гостя заработать на его невежестве.
- Вот человек, возомнивший, будто мы не видели ничего лучше его товара! - воскликнул Чингисхан и, показав хорезмийцу прекрасные китайские шелка, полученные от "Золотого царя" в качестве подати, отдал его товар на разграбление.
Двое других караванщиков, проявив большую осмотрительность, отказались назвать свою цену и доверились щедрости хана. Тот, действительно, заплатил им по-царски, причем дал им цену, которую просил первый. По приказу венценосного монгола для этих гостей поставили новые белые шатры и обращались с ними исключительно дружелюбно.
В ответ на посольство хорезмшаха Чингисхан направил к нему трех человек, выбранных из числа под данных самого Мухаммеда, проживавших в Монголии: Махмуда из Хорезма, Али-Ходжу из Бухары и Юсуфа Канку из Отрара. В числе подарков, вручить которые им предстояло, были огромный золотой самородок, золотые слитки, предметы из яшмы и слоновой кости, а также большой ценности изделия из шерсти белых верблюдов. Султан принял это посольство в 1218 году и, по-видимому, в Бухаре. Вручение подарков сопровождалось речью в высшей степени миролюбивой. "Я знаю о твоем могуществе и величии твоего государства, - говорил монгольский царь устами своего посла. - Я очень хочу жить с тобой в мире. Ты был бы мне самым дорогим сыном. Со своей стороны ты не можешь не знать, что я завоевал Северный Китай и склонил к покорности все племена Севера. Тебе известно, что моя страна - это муравейник с воинами, серебряный рудник и что мне нет нужды желать других земель. Мы с тобой равно заинтересованы в поддержании торговых отношений между нашими подданными".
Чингисово послание тем не менее хорезмшаха страшно озадачило. Называя его сыном, монгол явно относился к нему как к вассалу. Не могли Мухаммеда не напугать и ратные успехи Есугаида.
И вот по приказу султана к нему тайно, ночью, привели одного из Чингисовых послов, а именно Махмуда, уроженца Хорезма. Отделив от своего браслета самоцвет и подарив гостю, султан попросил его ответить честно на три вопроса: "Действительно ли хан завоевал Тамгач (Северный Китай. - Р. Г.)! Кто таков этот проклятый монгол, что осмеливается называть хорезмшаха своим сыном? Какова численная сила его войск?"
Ответы ночного гостя султана не успокоили, и, прощаясь с послами хана, он просил заверить хана в самых дружеских чувствах.
Некоторое время спустя Чингисхан во исполнение своих предложений направил в Хорезм богатый торговый караван с золотом, серебром, китайскими шелками, тканями из верблюжьей шерсти, бобровыми и собольими шкурами. Вести его снова было доверено жившим в Монголии мусульманам, первого из которых звали Омар-Ходжа (из Отрара), второго Гаммаль (из Мараги), третьего Фахраддиндизаки (из Бухары).
Чингисхан послал с ними своего личного представителя, монгола по имени Ухуна. Еще Завоеватель пожелал, чтобы каждый князь, а также другие знатные люди и военачальники направили с караваном по человеку с деньгами для приобретения хорезмийских ценных изделий. В этом проявилось Чингисово стремление активизировать торговый обмен между Восточной Азией и мусульманским миром.
Царский караван пересек Верхнюю Азию беспрепятственно и достиг Отрара, стоявшего на хорезмийской границе напротив нынешнего города Туркестан, что находится в среднем течении Сырдарьи. Там на него напал султанов наместник Инальчик Кадыр-хан, который не только разграбил товар, но и умертвил не менее сотни людей, включая Ухуну.
Чингисхан был возмущен. Он честно желал поддерживать мирные отношения и торговые связи с мусульманским миром, и вот как ему ответили! Негодование Есугаева сына было столь велико, что он даже не смог удержать слезы… Мы помним, что он всегда дорожил корректностью в политических делах, верностью союзам и договорам так же, как преданностью вождю. И вот в нарушение исповедуемых им норм его караванщики и личный посланец убиты!.. Как ни странно, защитником чести и уважения торговых договоренностей выступил кочевник, одетый в звериные шкуры, а варваром показал себя представитель тюрко-персидской цивилизации и исламского общества.
И снова, как всегда перед принятием серьезного решения, определявшего последующую его жизнь, Чингисхан удалился в священные монгольские горы, где, сняв шапку и набросив на шею пояс, он девять раз ударил челом о землю перед Вечным Небом, верховным божеством, и стал просить Тенгри дать ему силы отомстить за оскорбление. Вот так его добрая воля, стремление к экономическому сотрудничеству с хорезмийцами превратились в беспощадную ненависть.
Но - и это только показывает, что Чингисхан умел владеть собой, - невзирая на свой гнев, он решил выяснить ситуацию до конца. А что, если отрарский наместник действовал вопреки воле своего господина? Есугаев сын направил к хорезмшаху еще одно посольство (составленное из мусульманина Ибн Кафраджени Богры и двух монголов) с еще одним предложением мира, обусловив его выдачей виновника резни, Инальчика. Мухаммед не только отказался удовлетворить это требование, но предал смерти Ибн Кафраджени, а монголов - оскорбление не менее серьезное - приказал обрить наголо.
Кости были брошены. Война монгольского мира с миром мусульманским: одной половины Азии с другой, - началась.
Да, в ходе этой войны монголы совершили немало зверств, но не будем забывать о справедливом гневе, разожженном в сердце Завоевателя истреблением его караванщиков и беспардонной казнью посла.
Накануне великой войны
Завещание Чингисхана
Походом на Хорезм начался новый период жизни Завоевателя. До этого он практически не выходил за пределы родной Монголии, ведь Пекинская область, где ему пришлось ратоборствовать, - это была все та же монгольская степь. Теперь, подойдя вплотную к исламским землям, Чингисхан намеревался вступить в мир, ему неведомый.
Могущество хорезмийских султанов, владетелей Туркестана, Афганистана и Персии, казалось огромным, и численность их войска превосходила численную силу монгольской армии. В окружении Завоевателя витала, как сообщает автор "Сокровенного сказания…", едва скрываемая тревога. Красавица Есуй, одна из любимых жен Чингиса, выражая общее беспокойство, с откровенностью, прощаемой только фавориткам, попыталась объяснить ему необходимость решения вопроса наследства до ухода на войну.
- Государь, каган! - обратилась она к Темучжину. - Высокие перевалы переваливая, широкие реки переходя, долгие походы исхаживая, помышлял ты заботливо о многолюдном народе своем. Кто рождался, тот не был вечным среди живых. Когда же и ты станешь падать, как увядающее дерево, кому прикажешь народ свой, уподобившийся развеваемой конопле? Когда покачнешься и ты, подобный столпу, кому прикажешь народ свой, уподобившийся стае птиц? Чье имя назовешь ты из четверых витязями родившихся сыновей? Просим мы о вразумлении твоем для всех нас: и сыновей твоих, и младших братьев, да и нас, недостойных. Да будет на то твое царское изволение!
Эти речи привели Чингисхана в задумчивость, но никак не рассердили. Оценив отвагу Есуй, он проговорил:
- Даром что она женщина, а слово ее справедливее справедливого. И никто ведь, ни братья, ни сыновья, ни вы, Боорчу с Мухали, подобного мне не доложили… А я-то забылся: будто бы мне не последовать вскоре за праотцами.
И тут же, обратившись к Чжочи, Завоеватель объявил:
- Итак, старший мой сын - Чжочи. Что скажешь ты? Отвечай.
Но тот промолчал; точнее, не успел он открыть рот, как его брат Чагатай, презиравший Чжочи, бесцеремонно встрял в разговор и вслух высказал то, о чем втихомолку думали многие:
- Ты повелеваешь первому говорить Чжочи. Уж не хочешь ли ты этим сказать, что нарекаешь его?
И, не стесняясь в выражениях, он напомнил отцу, что происхождение Чжочи более чем сомнительно. Доводится ли он ему действительно сыном? И не родился ли от меркитского воина, укравшего Борте?
- Как можем мы повиноваться этому наследнику меркитского плена? - завершил он свою филиппику.
От оскорбления Чжочи вскочил, схватил брата за шиворот и крикнул:
- Родитель-государь пока не нарек тебя! Что же ты судишь меня? Какими заслугами ты отличаешься? Разве только свирепостью ты превосходишь всех!
И старший брат вызвал младшего на так называемый божий суд:
- Даю на отсечение свой большой палец, если ты победишь меня хотя бы в пустой стрельбе вверх. И не встать мне с места, если повалишь меня в борьбе. Но будет ли на то воля родителя и государя?
Братья ухватились за вороты, изготовясь к борьбе, но Мухали и Боорчу разняли их. Чингисхан молчал. Нужные слова нашел Коко-Цос:
- Куда ты спешишь, Чагатай? Ведь государь, твой родитель, на тебя возлагал надежды изо всех своих сыновей. Я скажу тебе, какая жизнь была, когда вас еще на свете не было. Звездное небо поворачивалось - была всенародная распря. В постель свою не ложились - все друг друга грабили. Вся поверхность земли содрогалась - всесветная брань шла.
Увы, такова была подлинная картина жизни в Монголии до установления Чингисова порядка, положившего конец анархии, при которой похищение Борте меркитами являлось событием заурядным.
Упомянув о Борте, старый воин нашел слова, до глубины души растрогавшие Чагатая и его братьев:
- Не родились ли вы из одного и того же лона? Если вы огорчите свою мать, из чрева которой родились, то скорби ее никогда не развеять.
Затем он рассказал о годах нищеты и изгнания: