Утром мы на такси доехали до автовокзала. Лкетинга очень беспокоился из-за того, что мы уезжаем без Джомо. Но мы прождали уже два дня и были вправе уехать. К тому же до праздника Лкетинги оставалось очень мало времени.
Дорога в Исиоло длилась вечно. Лкетинга поддерживал меня, чтобы на рытвинах я не свалилась с сиденья. В Исиоло Лкетинга предложил переночевать там, но мне хотелось домой. Мне не терпелось добраться хотя бы до Маралала. Может, я увижу там Юту или Софию. Я с трудом дошла до миссии и села в наш автомобиль, пока Лкетинга прощался с миссионерами. Он хотел сесть за руль, но я не позволила. Мы были в маленьком городе, и здесь было полно полицейских.
Я тронулась с места и поняла, что у меня не хватает сил даже надавить на педаль. Первые несколько километров были заасфальтированы, а потом началась проселочная дорога. Вскоре мы остановились и захватили троих самбуру, которые направлялись в Вамбу. Я думала только о дороге. Ямы и ухабы я видела уже издалека, а происходящего в машине попросту не замечала. Только когда кто-то зажег сигарету, я попросила ее немедленно затушить, иначе бы меня вырвало. Я чувствовала, как сжимается мой желудок. Только бы не останавливаться! Если я остановлюсь и меня вырвет, на это уйдет слишком много энергии. Я взмокла от пота. Чтобы он не заливал мне глаза, я постоянно протирала лоб рукой. Я ни на секунду не сводила глаз с дороги.
Наступил вечер, и вдалеке показались огни Маралала. Я не могла в это поверить, потому что ехала без всякого чувства времени. Припарковавшись возле нашего отеля, я заглушила мотор и посмотрела на Лкетингу. Я удивилась, почувствовав, какое легкое у меня тело, и в следующую секунду у меня в глазах потемнело.
В больнице
Я открыла глаза и подумала, что очнулась от кошмарного сна. Однако, оглядевшись вокруг, поняла: стоны и крики – это действительность. Я лежала в огромной больничной палате, в которой кровати стояли плотными рядами. Слева лежала старая худая женщина самбуру. Справа стояла розовая детская кроватка. Лежавший в ней ребенок постоянно бился о деревянную решетку и кричал. Куда бы я ни бросила взгляд, повсюду были нищета и страдания. Почему я в больнице? Я не понимала, как сюда попала. Где Лкетинга? Меня охватила паника. Как давно я здесь? На улице светило солнце. Моя кровать представляла собой железный остов с тонким матрасом и грязными сероватыми простынями.
Мимо прошли два врача в белых халатах. "Hello!" – помахала я им. Мой голос был так слаб, что стоны заглушали меня, а сесть на кровати не хватало сил. Голова была слишком тяжелая. Мои глаза наполнились слезами. Что происходит? Где Лкетинга?
Женщина самбуру заговорила со мной, но я не поняла ни слова. Наконец пришел Лкетинга. Увидев его, я успокоилась. На то, чтобы радоваться, не было сил. "Привет, Коринна, как ты себя сейчас чувствуешь?" Я вымученно улыбнулась и ответила, что неплохо. Он сказал, что, как только мы приехали, я потеряла сознание. Хозяйка нашего отеля сразу вызвала "скорую помощь". В больнице я со вчерашнего вечера. Он просидел со мной всю ночь, но я так и не пришла в себя. Я не могла поверить, что ничего этого не помню. Врач сделал мне какой-то укол.
Через некоторое время к моей постели подошли два врача. Они сказали, что у меня острая малярия, но помочь они мне не в силах, потому что нет лекарств. Все, что они могут, – это дать мне какие-то таблетки. Мне нужно много есть и спать. От одного слова "есть" мне стало плохо, а заснуть под такие крики и стоны было невозможно. Лкетинга сидел на краю кровати и беспомощно смотрел на меня.
Вдруг в нос ударил резкий запах капусты. Мой желудок скрутило. В поисках какого-нибудь сосуда я в отчаянии схватила кувшин для воды, и меня вырвало. Лкетинга поддерживал кувшин и меня, одна бы я точно не справилась. В тот же миг у кровати возникла черная медсестра, вырвала у меня из рук кувшин и сунула вместо него парашу. "Зачем ты это делаешь? Это для питьевой воды!" – закричала она. Я чувствовала себя жалкой и беспомощной. Запах капусты исходил от каталки с едой. На ней стояли жестяные миски, которые заполнялись рисово-капустной массой. Миску ставили возле каждой кровати.
Измученная рвотой, я легла на кровать и зажала нос рукой. Есть я не могла. Первые таблетки я выпила примерно час назад, и теперь все мое тело чесалось. Зуд сводил меня с ума. Лкетинга сказал, что на моем лице появились пятна и прыщи. Я задрала юбку, и мы увидели, что ноги тоже покрыты гнойничками. Лкетинга позвал врача. Видимо, у меня была аллергия на таблетки. Однако врач не мог предложить мне других средств, потому что все медикаменты кончились и они со дня на день ожидали новой поставки.
Лкетинга ушел вечером. Он хотел перекусить и надеялся встретить кого-нибудь из Барсалоя, чтобы узнать, когда начнется большой праздник. Я смертельно устала и хотела только спать. Мое тело взмокло от пота, градусник показывал сорок один градус. Из-за большого количества выпитой жидкости мне захотелось в туалет. Но как туда добраться? Туалетный домик находился примерно в тридцати метрах от входа в больницу. Как пройти такое расстояние? Я медленно спустила ноги на пол и надела пластиковые сандалии. Опираясь на кровать, я встала. Мои ноги дрожали, я могла упасть в любой момент. Собрав все силы, я стала осторожно пробираться от кровати до кровати к выходу. Тридцать метров до туалета казались мне почти непреодолимым препятствием, и последние несколько метров я почти ползла, потому что держаться было не за что. Стиснув зубы, я все же добралась до туалета. Однако в нем нельзя было сидеть, нужно было присаживаться на корточки. Чтобы не упасть, я изо всех сил вцепилась в каменные стены.
Я еще никогда в жизни серьезно не болела и ужаснулась, осознав, насколько я слаба. У двери в туалет стояла беременная женщина масаи. Заметив, что я, боясь упасть, не выпускаю из рук дверь, она молча довела меня до входа. Я была ей так благодарна, что расплакалась. Я с трудом добралась до своей кровати и разрыдалась. Ко мне подошла медсестра и спросила, что у меня болит. Я покачала головой и почувствовала себя еще более жалкой. Наконец через некоторое время я заснула.
Ночью я проснулась. Ребенок в кроватке истошно кричал и бился головой о решетку. К нему никто не подходил, и я едва не сошла с ума. Я провела в больнице уже четыре дня и чувствовала себя отвратительно. Лкетинга часто навещал меня. Он выглядел тоже очень плохо, потому что хотел домой, но боялся оставить меня здесь одну. Кроме витаминов, я ничего не ела. Медсестры ругали меня, но каждый раз, когда я что-то клала в рот, меня начинало тошнить. У меня жутко болел живот. Однажды Лкетинга принес красиво поджаренную козью ногу и в отчаянии попросил, чтобы я ее съела. Тогда, сказал он, я обязательно поправлюсь. Но я не смогла. Разочарованный, он ушел.
На пятый день пришла Юта. Кто-то сказал ей, что в больнице лежит белая. Увидев меня, она пришла в ужас и сказала, что мне нужно немедленно перебираться в миссионерский госпиталь в Вамбу. Я не понимала, зачем переезжать в другой госпиталь, ведь они все одинаковые, а четыре с половиной часа в дороге я все равно не выдержу. "Если бы ты себя видела, ты бы поняла, что тебе нужно отсюда бежать. Прошло пять дней, а они не дали тебе ни одного лекарства? Значит, они ценят тебя меньше, чем бездомную козу. Может быть, они вообще не хотят тебя лечить", – сказала она. "Юта, пожалуйста, отвези меня в отель. Я не хочу здесь умереть, а до Вамбы по таким дорогам я все равно не доеду. Я даже держаться не могу!" Юта поговорила с врачами. Они не хотели меня отпускать. Только после того, как я подписала какую-то бумагу и всю ответственность взяла на себя, они подготовили бумаги для выписки.
Тем временем Юта нашла Лкетингу, и они, подхватив меня под руки, потащили по деревне. Прохожие останавливались и внимательно нас разглядывали. Мне было очень стыдно.
Но я хотела бороться, хотела жить. Я попросила Юту и Лкетингу отвезти меня в сомалийский ресторан, в котором собиралась попробовать съесть порцию печени. Ресторан находился примерно в двухстах метрах от отеля, но я еле до него дошла. Я повторяла про себя: "Коринна, у тебя получится! Ты должна дойти!" Измученная, но гордая собой, я села за столик. Сомалиец, увидев меня, тоже пришел в ужас. Мы заказали печень. Когда я взглянула на тарелку, мой желудок снова возмутился, но я переборола себя и начала медленно есть. Через два часа тарелка была почти пуста, и я стала убеждать себя в том, что чувствую себя отлично. Мы вернулись в отель, и Юта с нами попрощалась. Она сказала, что зайдет завтра или послезавтра. Я до вечера просидела на солнышке перед отелем. Как же было приятно чувствовать тепло!
Вечером я легла в постель, медленно съела морковь и была очень горда своим прогрессом. Мой желудок успокоился, меня больше не тошнило. "Коринна, ты идешь на поправку!" – с надеждой подумала я и уснула.
Рано утром Лкетинга узнал, что церемония уже началась. Эта новость его очень взволновала, и он хотел немедленно отправиться домой, чтобы успеть на праздник. Однако я ехать еще не могла, а если бы он пошел пешком, то все равно пришел бы лишь на следующий день.
Он много думал о маме, которая ждала его и не знала, что с нами приключилось. Я пообещала, что мы поедем на следующий день. За оставшиеся сутки я надеялась набраться сил настолько, чтобы хотя бы суметь удержать руль. За пределами Маралала машину мог вести и Лкетинга, но в поселке – с таким количеством полицейских – это было слишком опасно.
Мы пошли к сомалийцу, и я снова заказала печень. На этот раз почти все расстояние до ресторана я прошла сама. Есть было намного проще, чем в прошлый раз. Медленно, но верно в мое тело возвращалась жизнь. Живот стал плоским, а не впалым, как во время болезни. В отеле я в первый раз за долгое время посмотрела на себя в зеркало. Мое лицо очень изменилось. Глаза казались огромными, скулы резко выделялись. Перед отъездом Лкетинга приобрел несколько килограммов жевательного табака и сахара, я купила рис и фрукты. Первые несколько километров дались мне очень тяжело, потому что мне постоянно приходилось переключаться с первой скорости на вторую, а нажимать на педаль сцепления не было сил. Лкетинга сидел рядом и помогал, надавливая на мое бедро рукой. Этот отрезок пути я преодолела как во сне. Через несколько часов мы добрались до места, где проходил праздник.
Церемония
Несмотря на усталость, я поразилась виду крааля. Женщины из ничего соорудили новую деревню. Повсюду кипела жизнь. Из каждой хижины, которых здесь было больше полусотни, струился дымок. Лкетинга пошел искать маньятту мамы, а я осталась ждать у "лендровера". Ноги дрожали, исхудавшие руки болели. Вскоре вокруг меня собрались дети, женщины и старики, и все с интересом меня разглядывали. Я не могла дождаться, когда вернется Лкетинга. Вскоре он появился в сопровождении мамы. Она посмотрела на меня, и ее лицо помрачнело. "Коринна, джамбо. малярия?" Я кивнула, с трудом сдерживая слезы.
Мы разгрузили машину и оставили ее перед входом в крааль. Весь путь до маньятты мамы был усеян коровьими лепешками. Жители крааля привели сюда всех своих животных, которые в данный момент паслись и должны были вернуться к вечеру. Мы попили чаю, и мама стала что-то возбужденно обсуждать с Лкетингой. Позже я узнала, что мы пропустили два из трех праздничных дней. Мой любимый выглядел подавленным и растерянным. Мне было его очень жаль. Мама сказала, что совет старейшин решит, допускать его до участия в празднике или нет и вообще что делать дальше. Мама, которая тоже входила в этот совет, переходила от одной маньятты к другой, надеясь обойти всех самых важных мужчин.
Когда стемнело и животные вернулись в крааль, начались праздничные мероприятия. Я сидела возле маньятты и наблюдала за происходящим. Два воина ловко раскрашивали Лкетингу и надевали на него украшения. При этом они что-то говорили ему, и он их внимательно слушал. Над краалем нависло огромное напряжение. Я чувствовала себя брошенной и забытой. Уже несколько часов как со мной никто не обменялся ни словом. Мама вернулась и обсудила сложившуюся обстановку с Лкетингой. Кажется, она была немного навеселе. Все старейшины в огромных количествах пили пиво собственного производства.
Я спросила, что будет дальше. Лкетинга сказал, что должен убить для старейшин одного большого быка или пять коз. Тогда они допустят его до участия в церемонии. Сегодня ночью перед маминой маньяттой они совершат благословение, и ему позволят исполнить танец воина. Тогда все узнают, что ему простили это опоздание, следствием которого обычно становится исключение. Я вздохнула с облегчением. Он добавил, что сейчас у него нет пяти больших коз. В лучшем случае две, остальные беременные, и их убивать нельзя. Я предложила купить коз у родственников, достала пачку денег и протянула ему. Поначалу он не соглашался, потому что в этот день козы стоили вдвое дороже обычного. Но мама энергично заговорила с ним и переубедила. Услышав первый звон колокольчика, возвещавшего возвращение животных, он взял деньги и вышел из хижины.
В нашей маньятте собралось много женщин. Мама приготовила угали, блюдо из кукурузной муки, и завязался оживленный разговор. Огонь слабо освещал хижину. Иногда гостьи заговаривали и со мной. Одна молодая женщина с маленьким ребенком, сидевшая рядом со мной, сначала долго разглядывала мои руки, а потом решилась прикоснуться к моим длинным гладким волосам. Все рассмеялись, и она указала на свою украшенную бусами бритую голову. Мне же было тяжело представить себя лысой.
На улице совсем стемнело, когда я услышала хрюканье. Это был характерный звук, который издавали мужчины в возбужденном состоянии, как в случае опасности, так и во время секса. В хижине моментально стало тихо. Мой воин просунул голову в маньятту, но, увидев такое количество женщин, сразу исчез. Голоса снаружи становились все громче. Внезапно раздался крик, вслед за которым последовало какое-то жужжание или воркование. Я вылезла из маньятты и с удивлением обнаружила, что перед нашей маньяттой собралось множество воинов и молодых девушек. Они начали танцевать. Воины были в красных набедренных повязках, каждый из них был красиво раскрашен. Красный рисунок расходился треугольником от шеи до середины груди. Три дюжины воинов двигались в одинаковом ритме. Девушки, некоторые из которых были совсем юные, от девяти до пятнадцати лет, танцевали, выстроившись в ряд лицом к мужчинам, ритмично двигая головами. Танец ускорялся очень медленно. Лишь через час воины стали подпрыгивать вверх, проделывая характерные для масаи прыжки.
Мой воин выглядел великолепно. Легкий, как перышко, он подпрыгивал все выше и выше. Длинные волосы взлетали при каждом прыжке. Голые тела блестели от пота. Ночь была до того темная, что все это я видела нечетко, зато кожей ощущала эротику, которой был пропитан этот многочасовой танец. Лица танцоров были серьезны, глаза неподвижно смотрели в одну точку. Время от времени кто-то кричал или главный запевала начинал петь, а другие подхватывали мелодию. Это было фантастическое событие, позволившее мне надолго забыть о своей болезни и усталости.
Девушки постоянно выбирали себе новых воинов, перед которыми раскачивали голыми грудями и массивными бусами на шее. При взгляде на них мне стало грустно. Я поняла, что в свои двадцать семь лет считаюсь здесь почти старухой. Может быть, позднее Лкетинга возьмет себе в качестве второй жены такую вот молоденькую девочку. Охваченная ревностью, я снова почувствовала себя одинокой и забытой.
Тем временем собралась группа танцоров, которую гордо повел Лкетинга. Вид у него был дикий и неприступный. Через некоторое время танец закончился. Девочки, хихикая, отошли в сторону. Старейшины сидели на земле, завернувшись в шерстяные одеяла и образовав круг. Воины, мораны, тоже встали в круг. Старейшины приступили к благословению. Кто-то один произносил предложение, и все говорили "Енкаи", что на языке масаи означает "Бог". Это продолжалось полчаса, затем всеобщий праздник завершился. Лкетинга подошел ко мне и сказал, чтобы я шла спать с мамой, а он уйдет с другими воинами в лес, где они убьют козу. В эту ночь спать было не положено, все вспоминали былые времена и говорили о будущем. Я это понимала и пожелала ему доброй ночи.
В маньятте я улеглась между другими женщинами. Я долго не могла уснуть, потому что отовсюду доносились голоса. Где-то вдали рычали львы, в краале блеяли козы. Я молилась, чтобы ко мне поскорее вернулись силы.
Все проснулись в шесть утра. Такое количество животных, собранных в одном месте, производило много шума. Мама вышла подоить наших коров и коз. Мы приготовили чай. Я сидела, завернувшись в одеяло, потому что было прохладно. Мне уже давно хотелось в туалет, и я с нетерпением ждала Лкетингу. Выходить из крааля на глазах у стольких людей я не решалась. Каждый бы смотрел мне вслед, особенно дети, которые бегали за мной по пятам, стоило мне сделать несколько шагов без Лкетинги.
Наконец он пришел. Просунув в хижину сияющее лицо, он сказал: "Привет, Коринна, как ты?" Он распахнул свою вторую кангу и протянул мне завернутую в листья жареную овечью ногу. "Коринна, ешь медленно, после малярии это очень полезно". Как же было приятно, что он подумал обо мне! Здесь совсем не было принято, чтобы воин приносил невесте жареное мясо. Увидев, как неловко я держу в руках ногу, он сел рядом и своим огромным ножом стал отрезать от ноги мелкие кусочки. Мяса мне совсем не хотелось, но ничего другого не было. Чтобы набраться сил, я должна была есть. Переборов себя, я проглотила несколько кусочков, и Лкетинга остался доволен. Я спросила, где можно помыться. Он рассмеялся и ответил, что река слишком далеко, а на машине до нее не добраться. Женщины приносят воду только для чая, на большее ее не хватает. Так что с мытьем придется подождать еще несколько дней. Эта новость меня очень расстроила. Комаров в маньятте почти не было, зато целая уйма мух. Я вышла почистить зубы, и все посмотрели на меня с любопытством. Когда я выплюнула пену, зрители пришли в крайнее возбуждение. Видя их восторг, рассмеялась и я.
В тот день в центре площади убили быка. Это было жуткое зрелище. Шесть мужчин пытались завалить животное на бок. Сделать это очень трудно, потому что охваченное страхом животное бешено мотает головой. Лишь после многочисленных попыток двоим воинам удалось схватить быка за рога и повернуть его голову в сторону. Бык медленно опустился на землю. Его ноги тут же связали. Трое мужчин душили его, а другие держали за ноги. Это было ужасно, но масаи разрешено убивать животных только так. Когда бык перестал дергаться, ему перерезали артерию, и все стоявшие вокруг мужчины захотели выпить крови. Должно быть, бычья кровь считалась деликатесом, потому что возникла жуткая давка. Затем началась разделка туши. Старики, женщины и дети встали в очередь за своими порциями. Лучшие куски достались пожилым мужчинам, и лишь потом мясо стали раздавать женщинам и детям. Через четыре часа о быке напоминали лишь лужа крови и растянутая шкура. Женщины разбрелись по хижинам, чтобы приготовить мясо. В ожидании ужина пожилые мужчины расселись в тени деревьев и стали пить пиво.