Меня осмотрели после обеда: ощупали живот, послушали сердцебиение ребенка, измерили кровяное давление. Большего местные врачи сделать не могли. Я по-прежнему ничего не ела, потому что и здесь от запаха капусты мне становилось дурно. Несмотря на это, к вечеру второго дня мне стало гораздо лучше. После третьего переливания крови я почувствовала себя цветком, который полили впервые после долгой засухи. С каждым днем в мое тело возвращалась жизнь. После последнего переливания крови я впервые за долгое время посмотрелась в зеркало – и не узнала себя. Скулы резко выделялись, нос казался длинным и заостренным, а глаза – огромными и впавшими. Тонкие тусклые волосы слиплись от пота. При этом ведь я сейчас чувствую себя значительно лучше, подумала я с ужасом. Все это время я лежала и за три дня ни разу не встала с постели, так как по-прежнему была подключена к капельнице с раствором против малярии.
Медсестры были очень милы и часто заходили меня проведать. Их очень беспокоило то, что я ничего не ем. Одна медсестра была особенно заботлива. От нее веяло добротой и теплом, и это меня очень трогало. Однажды она принесла из миссии сырный сэндвич. Я так соскучилась по сыру, что с удовольствием съела бутерброд. С этого дня ко мне вернулась способность принимать твердую пищу. Теперь-то я точно выздоровлю, радостно подумала я. Моему мужу сообщили по радио, что я и ребенок идем на поправку.
Через неделю во время осмотра швейцарская врач посоветовала мне рожать в Швейцарии. Я в ужасе посмотрела на нее и спросила почему. Она сказала, что я слишком слабая и худая для восьмого месяца. Если здесь у меня нет возможности нормально питаться, велика опасность умереть во время родов от потери крови и напряжения. Кислородных аппаратов у них нет, как и инкубаторов для слабеньких младенцев. Обезболивания родов здесь не проводится из-за отсутствия соответствующих медикаментов.
Представив, как я в своем состоянии полечу в Швейцарию, я испугалась. Я знала, что у меня не хватит на это сил, и сказала об этом врачу. Мы стали искать другие варианты. За оставшиеся до родов несколько недель я должна была довести свой вес до семидесяти килограммов. Возвращаться домой мне не разрешали: из-за малярии это было очень опасно. Тогда я вспомнила о Софии в Маралале. У нее отличный дом, и она изумительно готовит. Врач одобрила этот вариант. Но прежде мне предстояло провести в больнице еще две недели.
Днем я уже почти не спала, и время тянулось мучительно долго. С соседками по палате я почти не общалась. Это были женщины самбуру, у которых было уже по нескольку детей. Некоторые попали сюда через миссию, других привезли в больницу из-за осложнений. Каждый день после обеда в госпиталь приходили посетители. Родильное отделение они своим вниманием не жаловали: рождение детей считалось женским делом. Тем временем мужья этих женщин, должно быть, развлекались с другими женами.
Постепенно я стала задумываться о том, куда пропал мой муж. Наш автомобиль уже наверняка починили, а если даже нет, он мог дойти сюда за семь часов, что для масаи не проблема. Конечно, медсестры почти каждый день передавали мне от него приветы, которые он лично приносил пастору Джулиани. Он постоянно находился в магазине и помогал юноше. В то время магазин был мне совершенно безразличен, я не хотела лишний раз себя тревожить. Но как объяснить Лкетинге, что я не вернусь домой вплоть до рождения ребенка? Я уже представляла себе, как подозрительно он на меня посмотрит.
На восьмой день он внезапно возник на пороге. Немного неуверенно, но с сияющим лицом он присел на край кровати. "Привет, Коринна, как ты и мой ребенок? Вы в порядке?" – спросил он и достал жареное мясо. Я была очень тронута. Пастор Джулиани приехал в здешнюю миссию и захватил с собой Лкетингу. Обменяться нежностями мы не могли, потому что мои соседки по палате внимательно за нами следили или расспрашивали о чем-то Лкетингу. Все равно я была счастлива его видеть и решила не говорить о том, что следующие несколько недель собираюсь провети в Маралале. Он пообещал приехать еще раз, как только починят наш автомобиль. Джулиани тоже заскочил ко мне на минутку, после чего они уехали.
Дни тянулись бесконечно, навевая на меня еще большую скуку. Единственное разнообразие в монотонное больничное существование вносили визиты медсестер и врачей. Время от времени мне приносили газеты. На второй неделе я ежедневно стала совершать небольшие прогулки вокруг госпиталя. Смотреть на тяжелобольных пациентов было невыносимо. Больше всего мне нравилось стоять у кроваток с новорожденными и радоваться скорой встрече с моим малышом. Я от всего сердца надеялась, что это будет здоровенькая девочка. Конечно, с таким отцом она будет писаная красавица. Но бывали дни, когда я начинала бояться, что от обилия медикаментов ребенок родится ненормальным.
В конце второй недели Лкетинга навестил меня еще раз. Когда он с озабоченным лицом спросил, когда я наконец вернусь домой, мне не оставалось ничего другого, кроме как сообщить ему о своих планах. Он мгновенно помрачнел и воинственно спросил: "Коринна, почему ты не возвращаешься домой? Почему хочешь остаться в Маралале, а не с мамой? Теперь ты в порядке и родишь ребенка в доме мамы!" Моим доводам он не верил. В завершение он добавил: "Теперь я знаю, у тебя, наверное, приятель в Маралале!"
Эти слова были больнее пощечины. Мне показалось, что я падаю в глубокую яму и не могу даже крикнуть. Мое молчание он принял за доказательство своей правоты. Он стал возбужденно расхаживать взад-вперед по палате и повторять: "Я не сумасшедший, Коринна, я знаю женщин!"
Вдруг в палате появилась швейцарская медсестра. Она в ужасе посмотрела сначала на меня, затем на моего мужа и спросила, что произошло. Обливаясь слезами, я все ей рассказала. Она заговорила с Лкетингой, но он смягчился лишь тогда, когда в палату привели врача и он стал что-то настойчиво ему объяснять. Лкетинга неохотно дал свое согласие, но радости я не ощущала. Он слишком больно меня оскорбил. Он ушел, и я не знала, где увижу его в следующий раз – здесь или уже в Маралале.
Медсестра еще раз подошла ко мне, и мы разговорились. Она была очень обеспокоена поведением моего мужа и тоже посоветовала рожать в Швейцарии, потому что тогда ребенок получит мою национальность. Здесь малыш станет собственностью семьи моего мужа, и без согласия отца я ничего предпринять не смогу. Я устало отмахнулась: я чувствовала, что проделать такое большое путешествие мне не хватит сил. Муж все равно не даст мне письменного разрешения на то, чтобы я, его жена, уехала из Кении сейчас, за пять недель до родов. Кроме того, я была уверена, что, когда ребенок появится на свет, Лкетинга успокоится и все станет как прежде.
Шла третья неделя моего пребывания в госпитале, а о Лкетинге ничего не было слышно. Как только появилась возможность поехать в Маралал с одним из миссионеров, я выписалась из больницы. Медсестры тепло со мной попрощались и пообещали через пастора Джулиани сообщить моему мужу о том, что теперь я в Маралале.
София
София очень мне обрадовалась. Когда я сообщила, что некоторое время хотела бы пожить у них, она сказала, что с едой проблем нет, а вот спать негде, так как заднюю комнату ее друг оборудовал под фитнес-зал. Мы стали думать, куда мне идти. Ее друг отправился на поиски и, вернувшись через несколько часов, сказал, что нашел подходящую комнату. Она находится неподалеку и выглядит как номер в гостинице, только кровать там больше и красивее, а кроме кровати, ничего нет. Окруженная толпой любопытных женщин и детей, я осмотрела комнату и сразу согласилась ее снять.
Время тянулось медленно. София была превосходным поваром, и я прибавляла в весе с каждым днем. Но ночи были ужасны. Допоздна со всех сторон раздавалась музыка и громкие голоса. Стены были такими тонкими, что казалось, будто соседи находятся со мной в одной комнате. Каждый вечер я засыпала с трудом.
Иногда шум до того донимал меня, что мне хотелось заорать самой, но я боялась потерять жилье. По утрам я мылась прямо в комнате. Каждые два дня я устраивала стирку, скорее ради развлечения. София постоянно ругалась со своим другом, так что после еды я почти всегда уходила к себе. Мой живот быстро рос, чем я очень гордилась.
За неделю жизни в Маралале муж ни разу не пришел меня навестить. Меня это очень огорчало. Зато я встретила здесь Джеймса и его друзей. Время от времени Сали, друг Софии, приводил в дом своего знакомого. Мы вместе ужинали, а потом играли в карты. Такие вечера проходили очень весело.
Как-то раз, когда мы сидели в квартире вчетвером и играли в карты, на пороге внезапно возник мой муж. В руке он сжимал свои копья. Не успела я с ним поздороваться, как он спросил, кто второй мужчина. Все рассмеялись, кроме меня. София махнула ему, приглашая войти, но он продолжал стоять на пороге и резко спросил: "Коринна, это твой приятель?" Мне было ужасно стыдно за его поведение. София попыталась разрядить обстановку, но Лкетинга развернулся и исчез. Оправившись от оцепенения, я пришла в ярость. Я сижу в Маралале, на девятом месяце беременности, муж не появлялся больше двух недель, а теперь приходит и обвиняет меня в измене!
Сали вышел вслед за ним, София принялась меня успокаивать. Знакомый Сали поспешил исчезнуть. Долго ничего не происходило, я пошла в свою комнату и стала ждать. Через некоторое время появился Лкетинга. Он был навеселе и жевал мираа. Я неподвижно лежала в постели и думала о будущем. Через час он извинился: "Коринна, жена, нет проблем. Я давно не видел тебя и ребенка и сошел с ума. Пожалуйста, Коринна, теперь я в порядке, нет проблем!" Я попыталась улыбнуться и через силу простила его. На следующий день он ушел домой. После этого я не видела его еще две недели, мне только передавали от него приветы.
Наконец настал день, когда мы с Софией отправились в больницу. Софии до родов оставалась примерно неделя, мне – две, но из-за плохого состояния дорог нам советовали поехать заранее. Мы сели в автобус, друг Софии поехал с нами. Нам повезло: в больнице нам выделили отдельную палату. Медсестры взвесили меня и с облегчением отметили, что я поправилась до семидесяти килограммов. Теперь оставалось только ждать. Каждый день я вязала для ребеночка какие-нибудь вещи, а София целыми днями читала книги о беременности и родах. Я же не хотела об этом ничего знать и лишь с нетерпением ждала этого нового для себя события. Сали приносил нам из деревни вкусную еду.
Время шло. Каждый день в больнице на свет появлялись дети. Часто женские крики доносились и до нашей палаты, и София нервничала все больше. У нее до родов оставались считаные дни. На одном из ежедневных осмотров врачи увидели, что моя матка уже немного раскрылась. Мне назначили постельный режим, но до него дело не дошло: не успела врач выйти из палаты, как у меня отошли воды. Удивленная и счастливая, я посмотрела на Софию и сказала: "По-моему, мой ребенок сейчас родится!" Поначалу она мне не поверила, ведь мне оставалась еще, как минимум, неделя. София позвала врача, и врач, осмотрев меня, с серьезным лицом подтвердила, что я рожу этой ночью.
Напираи
Ребенок Софии не торопился увидеть свет, и это приводило ее в отчаяние. У меня же в восемь часов вечера начались первые слабые схватки, которые через два часа стали очень интенсивными. С этого момента меня осматривали каждые полчаса. В полночь терпеть уже было невыносимо, меня постоянно рвало от боли. Наконец меня отвели в родильный зал. Это был тот же самый кабинет, в котором я когда-то сидела в гинекологическом кресле во время осмотра. Врач и две черные медсестры что-то мне говорили, но, как ни странно, я больше не понимала по-английски ни слова. Между схватками я во все глаза смотрела на женщин, но видела только, как открываются и закрываются их рты. Меня охватила паника, ведь я не знала, все ли делаю правильно. Дышать, нужно правильно дышать – стучало у меня в голове. Потом мои ноги привязали к креслу, и я почувствовала себя совершенно беспомощной. Силы покинули меня, и когда я уже собиралась закричать, что больше не могу, сестра зажала мне рот рукой. Охваченная страхом, я посмотрела на врача, и она сказала, что видит головку ребенка и он должен появиться на свет при следующей схватке. Я стала тужиться из последних сил и почувствовала взрыв внизу живота. Моя девочка родилась. Часы показывали четверть второго ночи. На свет появилась здоровая девочка весом два килограмма девятьсот шестьдесят граммов. Я была счастлива. Она была такая же красивая, как ее отец, и я решила, что мы назовем ее Напираи.
Пока врач принимала плаценту и накладывала швы, дверь открылась, и София радостно бросилась мне на шею. Она наблюдала за родами через окно. Мне еще раз показали моего ребеночка и отнесли его к остальным новорожденным. Для меня это было лучше, потому что я обессилела до такой степени, что не смогла бы его удержать. Даже чашка с чаем, которую мне тут же протянули, выскальзывала у меня из рук. Мне хотелось только одного – спать. Меня пересадили в кресло-каталку, отвезли в палату и дали снотворное.
В пять утра я проснулась от адской боли между ног. Я разбудила Софию, и она привела дежурную. Мне дали болеутоляющее. В восемь утра я еле-еле дотащилась до детской комнаты, чтобы посмотреть на своего ребенка. С трудом найдя дочку среди других младенцев, я увидела, что она плачет от голода. Мне нужно было ее покормить, но это оказалось непросто. Из моих грудей, ставших к тому времени гигантскими, я не могла выдавить ни капли молока. Сцеживать тоже не получалось. К вечеру я уже не могла этого выносить. Мои груди стали твердыми как камень и ужасно болели, а Напираи постоянно плакала. Черная медсестра обругала меня, сказав, что я плохо стараюсь. Молочные железы обязательно должны открыться, иначе начнется воспаление. Претерпевая мучительную боль, я перепробовала все способы. Наконец ко мне подошли две женщины самбуру и "доили" мои груди почти полчаса, пока из них не полилось первое молоко. Теперь оно текло, не переставая. Его было так много, что мой ребенок не мог его пить. Только после обеда я впервые покормила Напираи.
У Софии уже несколько часов назад начались схватки, но ребенок выходить не спешил. Она кричала и требовала сделать ей кесарево сечение. Врач ее просьбу отклонил, сказав, что для операции нет показаний. Я еще никогда не видела Софию в таком состоянии. Ее крики надоели врачу, и он пригрозил, что не будет принимать у нее роды, если она не возьмет себя в руки. Он был итальянцем, и они разговаривали по-итальянски. Спустя ужасные тридцать шесть часов на свет с помощью вакуумной присоски появилась и ее девочка.
Вечером пришел мой любимый. Утром он по радио услышал о рождении нашей дочери и сразу отправился пешком в Вамбу. С праздничной прической и с красивым раскрасом он выглядел великолепно. Он радостно поздоровался со мной. Лкетинга принес мне мясо и великолепное платье. Он хотел немедленно посмотреть на Напираи, но сестры запретили и пообещали показать ее на следующий день. Несмотря на разочарование, он выглядел гордым и счастливым, что вновь вселило в меня надежду. Уходя из больницы, он сказал, что переночует в Вамбе, чтобы завтра снова прийти к нам. На следующий день он вошел в палату, когда я кормила Напираи. Счастливый, он взял дочь на руки и подошел с ней к окну, в которое светило солнце. Она смотрела на него с любопытством, и он уже не хотел выпускать ее из рук. Таким радостным я его давно не видела. Я была тронута и знала, что теперь все будет хорошо.
Первые несколько дней после рождения ребенка были очень трудными. Я по-прежнему была очень слаба, у меня был слишком маленький вес, а шов в промежности начинал жутко болеть, стоило мне сесть. Дочка будила меня два-три раза за ночь, и я кормила ее или меняла пеленки. Стоило ей заснуть, как начинал плакать ребенок Софии. Здесь пользовались матерчатыми пеленками, детишек купали в тазу. Пеленать я еще как следует не научилась. Связанные вещи я на нее не надевала из страха поранить ей ручку или ножку. Она лежала в своей кроватке голенькая, в одних пеленках. Внимательно ее осмотрев, мой муж удовлетворенно констатировал: "Она похожа на меня!"
Он приходил к нам каждый день, и каждый день выглядел все более беспокойным: ему не терпелось вернуться домой со своей семьей. Но я была по-прежнему очень слаба и боялась, что не справлюсь одна с ребенком. Стирать пеленки, готовить еду, ходить за дровами и, возможно, помогать в магазине – это казалось мне непосильной нагрузкой. Магазин не работал уже три недели, потому что из продуктов осталась только кукурузная мука. Кроме того, юноше Лкетинга не доверял. Как нам добраться до Барсалоя, тоже оставалось неясным. В нашей машине снова что-то было не в порядке, и Лкетинга пришел к нам пешком. На этот раз, по мнению Джулиани, барахлила коробка передач. Значит, Лкетинга должен был сходить домой, забрать "лендровер" (в случае, если его уже починили) и потом заехать за нами.
Это дало мне повод задержаться в больнице еще на несколько дней. Врач, узнав об этом, очень обрадовалась. София, напротив, на пятый день после родов выписалась из больницы и вернулась в Маралал. Через три дня на отремонтированной машине за нами приехал Лкетинга. Чтобы бы мы делали без пастора Джулиани? Мне тоже не терпелось уехать из Вамбы, так как после выписки Софии в палату подселяли уже вторую женщину самбуру. Первая, на вид старая и тощая, родила здесь своего недоношенного десятого ребенка и в ту же ночь скончалась от анемии и слабости. Врачи не успели уведомить семью женщины, чтобы найти подходящего донора. Эта тревожная ночь отняла у меня столько сил, что мне не терпелось уехать из больницы.
Новоиспеченный папаша с дочкой на руках гордо стоял возле регистратуры, в то время как я оплачивала счет. Двадцать два дня пребывания в больнице, включая роды, обошлись мне в восемьдесят франков. В это было невозможно поверить! Однако, чтобы оплатить услуги "крылатого доктора", мне пришлось раскошелиться и выложить целых восемьсот франков. Но какое это имело значение? Главное, что мы обе были живы.
Я сидела за рулем, муж держал Напираи. Уже через сотню метров ребенок, напуганный ревом автомобиля, громко завопил. Лкетинга попытался успокоить дочку пением, но это не помогло. Тогда муж пересел за руль, а я, насколько это было возможно в дороге, попыталась покормить Напираи. До Маралала мы добрались засветло. Мне нужно было купить пеленки, немного детской одежды и одеял. Мы также собирались закупить продуктов, потому что в Барсалое уже несколько недель ничего не было. Нам не оставалось ничего другого, кроме как пойти в гостиницу. Чтобы найти дюжину пеленок, я обежала весь Маралал. Лкетинга в это время сидел с нашей дочкой.
Первая ночь за пределами больницы оказалась беспокойной и неуютной. По ночам в Маралале было очень холодно, и менять Напираи пеленки было неудобно. Мы обе промерзли до костей. Кормить ее грудью в темноте я еще как следует не умела. Утром я проснулась совершенно разбитая, у меня начался насморк. Половина пеленок была израсходована, и я постирала их прямо в отеле. К полудню мы заполнили автомобиль продуктами и тронулись в путь. Разумеется, ехать нужно было в объезд. Однако муж узнал, что в горах в направлении Барагоя идут дожди и, если в реках появилась вода, мы через них не проедем. Поэтому мы решили воспользоваться дорогой на Вамбу, чтобы подъехать к Марсалою с другой стороны. Лкетинга уже неплохо водил машину, и по пути мы постоянно сменяли друг друга за рулем. Изредка он все же начинал ехать слишком быстро и заезжал в ямы. Напираи езда на автомобиле совсем не нравилась. Она постоянно кричала и затихала сразу, как только автомобиль останавливался. Мы останавливались несколько раз.