На улице было сорок градусов в тени, но мы все же поехали в Укунду, где обошли всех торговцев. У первого двуспальной кровати не было. Он сказал, что может изготовить ее в течение трех дней, но я хотела купить кровать немедленно. У другого мы нашли очень красивую кровать примерно за восемьдесят франков. Я хотела купить ее не раздумывая, но Присцилла воскликнула: "Слишком дорого!" Я решила, что ослышалась: за такие смешные деньги нам предлагали красивую двуспальную кровать ручной работы! Но Присцилла уже двигалась дальше. "Пойдем, Коринна, слишком дорого!" Прошло полдня, прежде чем я наконец приобрела кровать за шестьдесят франков. Мастер разобрал ее, и мы по частям дотащили ее до дороги. Присцилла купила еще и матрас, и, прождав час под палящим солнцем возле пыльной дороги, мы доехали на матату до отеля, где и выгрузили наши покупки. Там мы и остались стоять, потому что отдельные части кровати, сделанные из массива дерева, были очень тяжелые.
Мы беспомощно оглядывались по сторонам, пока не увидели троих масаи, возвращавшихся с пляжа. Присцилла заговорила с ними, и воины, как правило чуждавшиеся работы, охотно донесли двуспальную кровать до деревни.
Я едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, потому что все это выглядело крайне забавно. Когда мы добрались до хижины, мне захотелось сразу приступить к работе и собрать кровать, но мне это не удалось, потому что каждый масаи считал своим долгом мне помочь. Через некоторое время возле моей новой кровати хлопотали уже шестеро мужчин.
Поздно вечером мы, устав после трудного дня, наконец присели на кровать. Всех помощников мы напоили чаем, и снова завязался разговор на непонятном мне языке масаи. Время от времени воины внимательно поглядывали на меня, и иногда я слышала имя Лкетинги. Через час все разошлись, и мы, женщины, стали готовиться ко сну. Мы помылись прямо около хижины, так как ночь была такая темная, что нас точно никто не мог увидеть. Карабкаться в темноте по куриному насесту нам не хотелось, и мы помочились неподалеку от хижины. Уставшая, я легла на новую широкую кровать и погрузилась в восхитительный сон. На этот раз присутствия Присциллы я не ощущала вовсе, однако в хижине из-за кровати стало очень тесно, и если к нам приходили гости, все садились на нее.
Дни летели незаметно. Присцилла и Эстер баловали меня, как ребенка. Одна готовила, другая таскала воду и даже стирала мою одежду. Я возражала, но они утверждали, что в такую жару мне работать нельзя. Большую часть времени я проводила на берегу в ожидании весточки от Лкетинги. По вечерам к нам часто заходили воины масаи, мы играли в карты или пытались рассказывать истории. Со временем я стала замечать, что то один, то другой проявляет ко мне интерес. Отвечать им взаимностью у меня не был никакого желания, потому что для меня во всем мире существовал только один мужчина. Ни один из них не был так красив и строен, как мой "молодой бог", ради которого я бросила все. Когда воины поняли, что мне их предложения неинтересны, до меня стали долетать новые слухи о Лкетинге. Наверное, все знали, что я его все еще жду.
Когда я в очередной раз вежливо, но твердо отклонила ухаживания одного воина, он сказал: "Зачем ты ждешь этого масаи? Все знают, что на деньги, которые ты оставила ему на паспорт, он уехал в Ватаму Малинди и пропил их там с африканскими девицами". После этого он встал и сказал, чтобы я еще раз подумала над его предложением. Я раздраженно заявила, чтобы он сюда больше не приходил. Тем не менее я почувствовала себя очень одинокой и обманутой. А что, если это правда? В голове вихрем пронеслись самые разные мысли, и я поняла, что не верю ни одному его слову. Индус из Момбасы мог бы сказать мне правду, но у меня не хватало мужества к нему поехать, потому что позора я бы не перенесла. На пляже я каждый день встречала воинов, и их историям не было конца. Один рассказал, что Лкетинга сошел с ума и его забрали домой. Там он женился на молодой девушке, и в Момбасу больше не вернется. Если мне понадобится поддержка и утешение, этот воин всегда к моим услугам. Боже мой, когда же они наконец оставят меня в покое? Я казалась себе косулей, забредшей в львиное стадо. Каждый так и норовил меня сожрать!
Вечером я рассказала Присцилле истории о Лкетинге, которые мне довелось услышать за день, и пожаловалась на то, что воины масаи меня домогаются. Она ответила, что это нормально. Я живу без мужчины уже три недели, а они по опыту знают, что белые женщины недолго остаются одни. Затем Присцилла рассказала мне о двух белых женщинах, которые уже давно живут в Кении и бегают почти за каждым масаи. С одной стороны, это меня шокировало, а с другой – я удивилась тому, что здесь живут другие белые женщины, некоторые из которых даже говорят по-немецки. Я стала спрашивать подробнее, и Присцилла, указав на одну из хижин в деревне, сказала: "Это хижина Юты, немки. Она сейчас где-то в округе Самбуру, где работает в туристическом лагере, но через две-три недели ненадолго приедет сюда". Мне очень захотелось познакомиться с этой Ютой.
Тем временем предложения близости следовали одно за другим, так что мне стало не по себе. Одинокая женщина здесь – дичь, на которую всем разрешено охотиться. Даже Присцилла не могла или не хотела с этим бороться. Когда я ей об этом рассказывала, она нередко хохотала, а почему – я никак не могла понять.
Путешествие с Присциллой
Однажды Присцилла предложила поехать на две недели в ее деревню, чтобы навестить ее мать и пятерых детей. Я удивленно спросила: "У тебя пятеро детей? Где же они живут?" "У моей мамы, а иногда у брата", – ответила она. На побережье она продает украшения и зарабатывает деньги, которые два раза в год отвозит домой. Муж уже давно с ней не живет. Я в очередной раз подивилась африканским отношениям.
Когда мы вернемся, здесь как раз, наверное, будет Юта, подумала я и согласилась. Кроме того, в путешествии я бы отдохнула от назойливых ухаживаний масаи. Присцилла страшно обрадовалась, потому что еще никогда не привозила домой белого человека.
На следующий день мы тронулись в путь, а Эстер осталась присматривать за хижиной. В Момбасе Присцилла купила несколько разных школьных форм для своих детей. У меня с собой был лишь небольшой рюкзак, в котором находились нижнее белье, свитер, три майки и джинсы. Мы купили билеты на вечерний автобус, и до отъезда еще оставалось много времени. Я пошла в парикмахерскую, где мне заплели африканские косички. Эта процедура продолжалась около трех часов и оказалась очень болезненной. Но я решила, что для путешествия такая прическа практичнее.
Задолго до отправления автобуса вокруг него уже толкались десятки людей, размещая на крыше самые разные вещи. Когда автобус тронулся, было уже очень темно, и Присцилла предложила поспать. До Найроби нужно было ехать не менее девяти часов, после чего нам предстояло сделать пересадку и выдержать еще около четырех с половиной часов до Нарока.
Поездка длилась так долго, что я в конце уже не знала, как удобнее сесть, и очень обрадовалась, когда мы все же приехали. Последовал долгий пеший переход. Дорога плавно поднималась в гору, и два часа мы шли через поля, лужайки и даже хвойные леса. Ландшафт очень напоминал швейцарский: сплошная зелень и никого вокруг.
Наконец где-то далеко наверху я разглядела дым – там было несколько полуразрушенных бараков. "Почти пришли", – сказала Присцилла и добавила, что должна купить своему отцу в подарок ящик пива. Я в изумлении посмотрела, как она взгромоздила ящик себе на голову и пошла с ним в гору. Мне не терпелось узнать, как живут эти масаи. Присцилла рассказала мне, что они более зажиточные, чем самбуру, родное племя Лкетинги.
Наверху нас ждала бурная встреча. Сбежавшиеся к нам люди стали радостно здороваться с Присциллой, но при виде меня остановились как вкопанные. Присцилла, вероятно, объяснила, что мы подруги. В первую очередь мы пошли к ее брату, который немного говорил по-английски. Его дом состоял из трех комнат и был гораздо больше, чем наша хижина. Здесь готовили на открытом огне, и внутри дома все было очень грязным и закоптелым. Повсюду сновали куры, щенки и котята. Вокруг хижины бегали и резвились дети, старшие таскали самых младших в платках за спиной. Через некоторое время Присцилла стала раздавать подарки.
Здешние жители выглядели уже не традиционно. Они носили обычную одежду и жили размеренной крестьянской жизнью. Когда козы вернулись домой, я, как гостья, должна была выбрать одну для праздничного ужина. Я не могла заставить себя вынести смертный приговор, но Присцилла объяснила, что здесь так принято и это для меня большая честь. Наверное, теперь мне придется делать это каждый день, когда мы будем приходить в гости к новым людям, подумала я. Я указала на белую козу, которую тотчас же поймали. Двое мужчин стали ее душить, и я, чтобы не смотреть, как бьется в конвульсиях несчастное животное, отвернулась. На улице тем временем стемнело и стало прохладно. Мы вошли в дом и сели у огня, который разожгли в одной из комнат на глиняном полу.
Как здесь готовят коз, я не знала. Тем сильнее я удивилась, когда мне протянули целую ногу и огромный нож в придачу. Присцилла получила другую ногу. "Присцилла, – сказала я, – я не настолько голодна. Мне это никогда не съесть!" Она рассмеялась и сказала, что остатки мы заберем с собой и доедим на следующий день. Мне стало жутко при мысли о том, что утром придется снова обгладывать эту ногу. С трудом сохраняя присутствие духа, я немного поела, и все посмеялись над моим плохим аппетитом.
Я жутко устала, у меня сильно болела спина, и я спросила, где можно прилечь. Мне указали на узкую кушетку, на которой нам с Присциллой предстояло спать вдвоем. Воды для мытья здесь не было и в помине, без огня в комнате было очень холодно. Я натянула на себя свитер и легкую куртку и даже порадовалась тому, что Присцилла улеглась рядом, потому что так стало хотя бы немного теплее. Среди ночи я проснулась от сильного зуда и почувствовала, что по мне кто-то ползает. Я хотела немедленно спрыгнуть с кушетки, но вокруг было темно и холодно. Мне не оставалось ничего другого, кроме как взять себя в руки и продержаться до утра. С первым лучом солнца я разбудила Присциллу и указала на свои ноги, испещренные красными следами от укусов, вероятно, вшей. Сделать мы ничего не могли, потому что сменного комплекта одежды у меня с собой не было. Я хотела хотя бы помыться, но, выйдя на улицу, застыла от удивления. Все вокруг было покрыто туманом, на сочных зеленых полянах лежал иней. Казалось, будто я на хуторе фермера в горах Юра.
В тот день мы двинулись дальше, чтобы навестить маму и детей Присциллы. Мы шли через холмы и поля и время от времени встречали детей и стариков. Дети держались от меня подальше, а пожилые люди, прежде всего женщины, стремились до меня дотронуться. Некоторые подолгу держали мою руку и бормотали что-то, чего я, разумеется, не понимала. Присцилла сказала, что большинство из них никогда не видели белой женщины, и уж точно никогда не трогали. Иногда во время рукопожатия на мою руку плевали, что означало высшую честь.
Примерно через три часа мы добрались до хижины, в которой жила мама Присциллы. Нам навстречу высыпали дети и облепили Присциллу со всех сторон. Ее мама, еще более тучная, чем Присцилла, сидела на полу и стирала одежду. У обеих женщин, разумеется, накопилось много новостей, и я пыталась уловить хотя бы часть из них.
Эта хижина была самой скромной из всех, что мне приходилось видеть. Круглая, как и все местные жилища, она была сооружена из досок, платков и пластика. Внутри я не могла выпрямиться в полный рост, а расположенный посередине очаг наполнял хижину едким дымом. Окон в доме не было, и я вышла пить чай на улицу, потому что у меня болели и слезились глаза. Обеспокоенная, я спросила у Присциллы, не здесь ли нам предстоит ночевать. Она рассмеялась: "Нет, Коринна, мой второй брат живет примерно в получасе ходьбы отсюда. У него дом побольше. Мы переночуем там. Здесь нет места, потому что здесь спят все дети, да и есть, кроме молока и кукурузы, здесь нечего". Я вздохнула с облегчением.
Незадолго до наступления темноты мы пошли к следующему брату Присциллы. Там нас тоже ждал самый теплый прием. Люди не знали, что Присцилла приедет и приведет с собой белую гостью. Этот брат показался мне очень симпатичным. И он, и его жена ходили в школу и немного знали английский. Наконец-то у меня появилась возможность поговорить.
Затем снова пришел черед выбирать козу. Мне не хотелось опять грызть жесткое козье мясо, и я чувствовала себя совершенно беспомощной. Однако я сильно проголодалась и осмелилась спросить, нет ли другой еды, потому что мы, белые, не привыкли есть так много мяса. Все засмеялись, и жена брата спросила, как я смотрю на курицу с картошкой и овощами. Услышав такое заманчивое предложение, я восторженно воскликнула: "Oh yes!" Женщина исчезла и вскоре вернулась с общипанной курицей, картофелем и чем-то похожим на листовой шпинат. Эти масаи были крестьянами и жили тяжким трудом, возделывая свои поля. Некоторые из них учились в школе. Мы, женщины, вместе с детьми поужинали необыкновенно вкусным блюдом. Оно напоминало густой суп, который после обилия жесткого мяса, хотя и предложенного от чистого сердца, показался мне истинным деликатесом.
Мы прожили у этого брата почти неделю, и все свои дальнейшие вылазки производили оттуда. Здесь для меня даже приготовили теплую воду, чтобы я смогла помыться. Однако наша одежда перепачкалась и сильно пропахла дымом. Постепенно мне стала надоедать такая жизнь, я соскучилась по пляжу в Момбасе и своей новой кровати. На мое предложение поехать обратно Присцилла ответила, что мы еще приглашены на свадьбу, которая состоится через два дня. Мы остались.
Свадьбу играли в нескольких километрах от нашего дома. Один из самых богатых масаи женился на третьей жене. Меня поразило то, что масаи, судя по всему, имели право брать в жены столько женщин, сколько могли прокормить. Мне вспомнились слухи о Лкетинге. Может, он действительно уже женат? От этой мысли мне стало плохо. Но я сумела себя успокоить и подумала, что он бы мне об этом точно сказал. За его исчезновением стоит что-то другое. Я должна это выяснить, как только вернусь в Момбасу.
Церемония произвела на меня огромное впечатление. Собрались сотни мужчин и женщин. Мне представили гордого жениха, который тотчас же сообщил, что если я хочу замуж, то он готов немедленно взять меня в жены. От этих слов у меня пропал дар речи. Обернувшись к Присцилле, он деловито спросил, сколько коров ему за меня дать. Присцилла его предложение отклонила, и он ушел.
Затем появилась невеста в сопровождении первых двух жен. Это была очаровательная девушка, украшенная с головы до ног. Однако ее возраст меня шокировал, на вид ей было не больше двенадцати или тринадцати лет. Двум другим женам было около восемнадцати – двадцати. Сам жених, разумеется, тоже был не стар, но все же не моложе тридцати пяти. Я спросила у Присциллы: "Почему выдают замуж девушек, которые сами еще почти дети?" Она ответила, что так уж тут принято и в ее случае было не иначе. Невеста выглядела хотя и гордой, но не счастливой, и я смотрела на нее с сочувствием.
Снова мои мысли вернулись к Лкетинге. Известно ли ему вообще, что мне двадцать семь лет? Внезапно я почувствовала себя старой, неуверенной в себе и не такой уж и привлекательной в своей грязной одежде. Многочисленные предложения от различных мужчин, поступавшие мне через Присциллу, не помогали избавиться от этого чувства. Мне никто из них не нравился, и своим супругом я видела только Лкетингу. Мне хотелось домой, в Момбасу. Может быть, он за это время успел вернуться. Как-никак, а я жила в Кении уже почти месяц.
Знакомство с Ютой
Мы в последний раз переночевали в хижине и на следующий день вернулись в Момбасу. Подходя к деревне, я испытывала сильное волнение. Издалека до нас донеслись чьи-то голоса, и Присцилла крикнула: "Джамбо, Юта!" Когда я услышала эти слова, сердце восторженно заколотилось. Две недели я была лишена нормального общения и теперь очень радовалась встрече с белой женщиной.
Юта поздоровалась со мной довольно холодно и заговорила с Присциллой на суахили. И снова я ничего не понимала! Однако затем она с улыбкой посмотрела на меня и спросила: "Ну и как тебе деревенская жизнь? Если бы ты не выглядела такой грязной, я бы ни за что не поверила, что ты там была". При этом она критически осмотрела меня с ног до головы. Я ответила, что очень рада снова оказаться здесь, потому что меня всю искусали и голова очень сильно чешется. Юта рассмеялась: "У тебя вши и блохи, вот и все! Если ты сейчас зайдешь в свою хижину, больше тебе от них не избавиться!"
В качестве средства от блох она предложила купание в море и душ в одном из отелей. Она сказала, что балует себя так каждый раз, когда приезжает в Момбасу. Я робко спросила, не будет ли заметно, что я не гостья отеля. "Там столько белых, что на нас не обратят внимания", – развеяла она мои страхи, добавив, что иногда даже ест в отелях, разумеется каждый раз в разных. Я подивилась такой находчивости и восхитилась Ютой. Пообещав, что сходит со мной, она исчезла в своей хижине.
Присцилла стала расплетать мои косички. Было ужасно больно. От дыма и грязи волосы скатались и склеились. Никогда в жизни я не была такой грязной, и чувствовала себя отвратительно. После часа мучений, в течение которого мои волосы выпадали клочками, мы достигли цели. Косички были расплетены, и я выглядела как человек, которого только что ударило током. Вооружившись шампунем, мылом и чистой одеждой, я постучалась к Юте, и мы пошли к морю. Она захватила с собой карандаши и альбом для рисования. На мой вопрос: "Что ты собираешься с этим делать?" – она ответила: "Зарабатывать деньги! В Момбасе заработать легко, для этого я и приезжаю сюда на две-три недели". "Но как?" – поинтересовалась я. "Я рисую шаржи на туристов. На один рисунок трачу десять – пятнадцать минут и зарабатываю примерно десять франков. Четыре-пять человек в день – и я могу быть довольна!" – сказала Юта. Так она перебивалась уже пять лет, держалась очень уверенно и знала все ходы и выходы. Мое восхищение ею росло с каждым часом.
Мы пришли на пляж, и я бросилась в освежающую соленую воду. На берег я вышла только через час, и Юта показала мне деньги, которые заработала за это время. "А теперь пойдем в душ, – улыбнувшись, сказала она. – Пройди мимо охранника спокойно и уверенно, ведь мы белые, помни об этом!" И действительно, у меня получилось. Я все мылась и мылась, раз пять намыливала волосы, пока наконец не почувствовала себя чистой. Я надела легкое платье, и мы как ни в чем не бывало пошли на традиционный послеобеденный чай. Все бесплатно!