"Все чаще и чаще мы имеем явления исключительного характера. Вот вам пример: девятнадцатилетний малый написал роман, героем которого взял инженера-химика, немца. Начало романа происходит в Шанхае, затем он перебрасывает своего героя в среду ударников Советского Союза, в атмосферу энтузиазма. И, несмотря на многие недостатки, получилась прекрасная книга. Если автор в дальнейшем не свихнет шеи, из него может выработаться крупный писатель. Я говорю о Юрии Германе".
Понятно, что речь пролетарского писателя была опубликована в газете "Правда", а потому все чиновники от литературы при обращении к ним Германа если не брали услужливо под козырек, то уж, во всяком случае, не препятствовали публикации его произведений. Могу только еще раз повторить, что именно так в литературе принято – если не поможет авторитетный родственник, то следует заручиться поддержкой влиятельного благодетеля со стороны. А если просто с улицы в редакцию придешь и даже если напечатают, никто об этом толком не узнает – да мало ли таких! Впрочем, возможны исключения, как без этого?
Но прежде, чем Герман ощутил преимущества своего нового положения, нарком просвещения Бубнов предложил ему написать пьесу для театра Мейерхольда, взяв за основу роман "Вступление". Юрий Герман так описывает свое сотрудничество с Мейерхольдом:
"Мою пьесу Мейерхольд выдумал сам. Мне не стыдно в этом сознаться. И ему я не раз говорил о том, что пьеса эта, в сущности, его. Он посмеивался, а однажды спросил не без раздражения: "Ты что хочешь? Чтобы на афише было написано: "Мейерхольд и Герман"? Или: "Герман и Мейерхольд"? Ты меня, старика, материально поддержать хочешь?"… Спектакль "Вступление" состоялся. Мою пьесу очень ругали, Мейерхольда – справедливо – хвалили. Мне было горько, но не слишком…"
Впрочем, хвалили этот спектакль только в Москве, а в Ленинграде отнеслись к нему более чем сдержанно. Недоброжелатели назвали эту постановку "черновиком спектакля".
В 1934 году вышла в свет повесть Германа "Бедный Генрих". В ней рассказана история сына немецкого миллионера, попытки его порвать с буржуазным классом. Однако главную свою задачу Герман видел в том, чтобы изобличить фашизм, который был показан через восприятие его главным героем повести. Увы, до настоящей литературы было еще далеко. Горький вновь раскритиковал написанное, посоветовав молодому писателю черпать темы для своих произведений в той жизни, которая его окружает, которая ему хорошо знакома, а не выуживать факты из газет.
В середине 30-х годов Юрий Герман написал роман "Наши знакомые". Это роман о самых обычных людях, с которыми он встречался каждый день на улице, в магазине, на стройке или в ресторане, если приходилось там бывать. Действие романа начинается в разгар нэпа, в январе 1925 года. В нем рассказана судьба девушки, оставшейся без родителей. Жизнь поначалу сталкивает ее с такими людьми, которые могут только навредить, утянуть на дно. Однако на строительстве огромного жилкомбината она находит новых знакомых, которые помогают ей выбрать свой путь в жизни.
Лев Славин вспоминал о том, как Илья Ильф отнесся к этому произведению:
"В ту пору, когда Ильф был уже очень известным писателем, он прочел только что вышедшую книгу молодого тогда писателя Юрия Германа "Наши знакомые". Ильф лично не знал его. Но, услышав, что Герман приехал на несколько дней из Ленинграда, Ильф разузнал, в какой гостинице он остановился, и пошел к нему специально, чтобы сказать этому незнакомому писателю, как ему понравился роман и почему он понравился ему".
Книга, вышедшая первым изданием в 1936 году, стала, как теперь говорят, бестселлером. Видимо, это было то, что требовалось тогда читателю, – рассказ о них самих, об их надеждах на счастливую жизнь, о том, что даже в очень трудных обстоятельствах найдутся люди, которые помогут. Уточню, что речь тут идет не о влиятельном покровителе, не о вмешательстве в судьбу главной героини высокого начальства, отдавшего нужное распоряжение. Совсем не так – такие же, как она, простые люди приняли в свой коллектив, помогли встать на ноги, дали возможность почувствовать, что миром правят не злость и алчность, а доброта.
Здесь ненадолго я прерву рассказ о творческих достижениях писателя, чтобы разобраться в событиях, связанных с его личной жизнью. В 1936 году, как уже упоминалось, Юрий Павлович развелся со второй своей женой, чтобы сочетаться браком с Татьяной Риттенберг. Но вот оказывается, что непременным условием счастья молодых супругов стал еще один развод. А дело в том, что к моменту своего знакомства с писателем Татьяна Александровна уже была замужем и, более того, имела пятилетнюю дочь по имени Марина. Супругом ее был Николай Аронович Коварский – известный литературовед, позже он писал критические статьи о театре и кино. В послевоенные годы Коварский написал сценарии к таким популярным фильмам, как "Мать", "Мальва", "Сорока-воровка", "Капитанская дочка" и "Выстрел" – все это были экранизации литературных произведений русских классиков. Коль скоро Николай Аронович оказался вовлечен в круг лиц, так или иначе связанных с одним из героев этой книги, позволю себе рассказать о нем подробнее, тем более что его родная дочь стала приемной дочерью Юрия Павловича Германа.
После развода с Татьяной Риттенберг Николай Аронович остался один, но это продолжалось не очень долго. Так уж случилось, что в 1940 году был арестован известный карикатурист, сотрудничавший и с "Правдой", и с "Крокодилом", сделавший замечательные рисунки к книгам Ильфа и Петрова, Корнея Чуковского, Агнии Барто, Самуила Маршака и даже к "Дяде Степе" Сергея Михалкова. Это был сын донского казака Константин Ротов. Поводом для ареста стала якобы "антисоветская" карикатура, которую художник показывал своим коллегам, – об этом сообщил следователю ранее арестованный коллега Ротова, который таким образом хотел заслужить снисхождение властей. Вот как дочь Константина Павловича вспоминала о том жутком времени:
"От нас все отвернулись, домработница ушла, телефон замолчал. Мы остались одни – я, еще ребенок, и молодая красивая мама без специальности. Но был один человек, роль которого в нашей судьбе трудно преуменьшить. Это театральный и кинокритик Николай Александрович Коварский. Он пришел к моей маме и предложил ей сменить фамилию, по сути, выйти за него замуж и удочерить меня – в маму он был влюблен давно. Только это могло спасти маму от ареста, а меня от детского дома".
Замечу, что тут Ирине Ротовой то ли изменила память, то ли она именно так называла отчима – Николай Александрович. На самом деле Коварский обычно представлялся как Николай Аркадьевич, это был его литературный псевдоним.
Еще один добрый поступок Николай Коварский совершил, когда помог мужу Ирины, в будущем знаменитому актеру Алексею Баталову. Кстати, тот также имел прямое отношение к Юрию Герману – в послевоенные годы Баталов снялся в двух фильмах по сценариям этого писателя. А помощь Коварского состояла в том, что Николай Аронович представил недавнего выпускника школы-студии МХАТ режиссеру Иосифу Хейфицу, который собирался снимать на "Ленфильме" фильм "Большая семья". С этого фильма и началось восхождение Алексея Баталова к вершинам популярности – впереди были роли в кинокартинах "Дело Румянцева", "Дорогой мой человек", "Летят журавли", "Девять дней одного года", "Дама с собачкой", "Москва слезам не верит". Кстати, если уж зашла речь о Хейфице, стоит привести слова благодарности в его адрес, сказанные Баталовым в одном из интервью:
"Во МХАТе даже ведущие артисты годами сидели без ролей – для себя я такого не хотел. Поэтому я был абсолютно счастлив, когда позвали в кино… Я оставил Москву и уехал в Ленинград к Иосифу Хейфицу. После я снимался у других режиссеров, но Хейфиц сделал из меня актера, как папа Карло – Буратино. Взял одно полено из груды и вырезал из него Баталова – без Хейфица меня в моем нынешнем качестве бы не было".
Коль скоро речь зашла об этом кинорежиссере, приведу также мнение писателя Бориса Васильева: "Иосиф Ефимович Хейфиц один из тех, кто дает людям то, без чего им уже никак не обойтись: надежду, веру и любовь".
Завершая рассказ о Николае Коварском, упомяну, что после переезда в Москву он вошел в круг близких друзей Александра Галича, даже позволял себе называть поэта за впечатляющую внешность "еврейским Дорианом Греем". Однако рассказ о Галиче выходит за пределы этой книги.
Глава 3. Лапшин, Жмакин и другие
Вслед за романом "Наши знакомые" Юрий Герман написал повести "Лапшин" и "Алексей Жмакин". Если героем первой повести является сотрудник уголовного розыска Лапшин, то во второй главным персонажем становится вор-рецидивист, бежавший из мест заключения.
Драматург Александр Штейн отмечал, что эти две повести "написаны рукой истинного прозаика, мастера", приводя в своих воспоминаниях особо восхитивший его отрывок из повести о Жмакине:
"Партия была небольшая – восемь человек. Шли молча и быстро, чтобы не замерзнуть. Дыхание из пара на глазах превращалось в изморозь. Мороз был с пылью – пыльный мороз – любой бродяга тут начинает охать. И деревень не попадалось – только кочки, покрытые голубым снегом, да мелкие сосенки до пояса, не выше. Захотелось есть. Жмакин вытащил из кармана хлеб, но хлеб замерз – сделался каменным. С тоской и злобой Жмакин закинул хлеб подальше в снег. Под ногами все скрипело. День кончался. Ничего не было слышно, кроме мертвого скрипа, – ни собачьего бреха, ни голосов. К вечеру краски сделались фиолетовыми, – пыль сомкнулась в сплошной туман. Лица у всех были замотаны до глаз – у кого портянкой, у кого платком".
Честно говоря, благожелательное отношение Штейна к этому произведению, если судить по приведенному отрывку, мне непонятно. К примеру, я бы не сравнил этот отрывок с платоновскими рассказами – там действительно, что называется, высший класс, а здесь писатель находится всего лишь в начале долгого пути. На мой взгляд, мастерство Германа проявилось гораздо позже, когда он написал свою знаменитую трилогию.
Надо бы пояснить, что две эти повести Юрий Герман написал под влиянием знакомства с работником ленинградского уголовного розыска, впоследствии комиссаром, Иваном Бодуновым, которому позже Герман посвятил повесть-быль "Наш друг – Иван Бодунов". Герой этой были, прочитав про себя, сказал автору: "А ты мою личность не преувеличил? По памяти, был я нормальный сыщик и даже ошибался не раз". Но что поделаешь, в художественном творчестве не обойтись без преувеличений, иначе полотно живописца вполне бы можно было заменить красивой фотографией, а вместо повести предложить читателю биографию героя с приложением перечня раскрытых преступлений и копий судебных приговоров.
А вот как Александр Штейн описывал характер Бодунова:
"Он тот самый обыкновенный человек, не "винтик", а самостоятельно мыслящая личность, сохранившая чистоту помыслов, веру в людей, в свое дело, которые и есть противоядие от всех возможных нравственных падений на крутых исторических поворотах".
Немудрено, что история этого человека была положена в основу двух повестей. Прототип главного героя диктовал автору и тот стиль, в котором он тогда писал. "Манера сжатая, выразительная, мужественная" – так охарактеризовал этот стиль восхищенный Александр Штейн. С этим, пожалуй, можно согласиться. Тем более что, в сущности, это все те же, любимые многими детективные истории, хотя бы и вышедшие за привычные пределы благодаря растущему мастерству писателя.
Еще несколько добрых слов о повести "Алексей Жмакин":
"Жмакин бежит из ссылки, всю свою дьявольскую изобретательность и недюжинную энергию тратя на то, чтобы, вернувшись в Ленинград, скрыться от Лапшина, уйти от встречи с ним – любой ценой. А Лапшин сосредоточен на том, чтобы найти несправедливо осужденного Жмакина – любой ценой. Это органическое переплетение философского и гуманистического смысла повести с незаурядным сюжетом и составляет главную прелесть произведения".
В словах Штейна чувствуется не только интерес к творчеству писателя, но и желание непременно написать что-то хорошее о своем друге. И все же подлинный взлет мастерства Юрия Германа был впереди.
Помимо романа и двух повестей, Герман написал в те годы "Повесть о Николае Евгеньевиче", сценарии для фильмов "Семеро смелых" и "Доктор Калюжный". Первый из этих фильмов имел оглушительный успех. Тема освоения Арктики была очень актуальна, к тому же игра замечательных актеров впечатляла, особенно неподражаем был Петр Алейников. Предыстория создания фильма была такова. В 1932 году в "Комсомольской правде" был опубликован призыв комсомольца Константина Званцева организовать молодежную полярную зимовку. Позже Званцев написал книгу о покорителях Севера. Вот эту книгу Юрий Герман и Сергей Герасимов использовали как основу для сценария.
А с фильмом "Доктор Калюжный" связан прискорбный факт в биографии писателя. Дело в том, что руководство Центрального театра транспорта уговорило Германа переработать текст сценария, сделав главным его героем железнодорожника, а не врача. Герман согласился. Александр Штейн пытался оправдать поступок своего друга:
"Малодушие прозаика, очень хотевшего, чтобы пьесу поставили в столице, особенно после того, как критика дружно бранила его за неудачную драму "Вступление", плюс неукротимая, железная настойчивость руководства Театра транспорта, жаждавшего тематической пьесы, да еще некоторое, назовем – легкомыслие, свойственное прозаику Герману, когда дело заходило о театре, – все это "сработало".
Вполне логичным результатом постановки стал сокрушительный разгром пьесы, учиненный в "Литературной газете" еще одним другом Германа – писателем Евгением Петровым, соавтором Ильи Ильфа.
Что тут поделаешь? Как говорится, благими помыслами выстлана дорога в ад. Мог бы, конечно, Петров и промолчать, однако, если не он, тогда другие скажут. К тому же настоящая дружба предполагает искренность и откровенность.
Даже через много лет Юрий Павлович не решился рассказать, как и почему пошел на переработку пьесы, но зато в деталях описал свой разговор с Евгением Петровым:
"Е. П. Петров хорошо ко мне относился. Более того, мы были дружны. И вот однажды я согрешил… Описывать грехопадение не очень интересно. Коротко говоря, я написал вариант своей пьесы специально для театра, который желал одеть героя в форму своего ведомства. Петров позвонил мне из Москвы:
– Сейчас же запретите спектакль!
– Но…
– Один раз он был у вас учителем, сейчас он у вас машинист, а будет кем – хлебопеком? Послушайте – запретите!
– Евгений Петрович, дело в том, что театр…
– Я не Евгений Петрович сейчас. Я редактор "Литературной газеты". И если это безобразие не прекратится, мы "по вас" ударим!
– Вы? Ударите?
– Мы! Ударим! И больно!
"Безобразие" прекратить я не смог, и "Литературная газета" ударила – да как! И было очень стыдно".
Как нам известно, Юрий Герман не внял увещеваниям друзей, за что и поплатился. Впрочем, ничего ужасного не произошло, но эта история стала горьким уроком для писателя. А в основном жизнь складывалась вполне благополучно, об этом узнаем из рассказов Алексея Германа: "Некоторое время папа был членом Ленсовета. У него была личная машина, которую он купил – машины были в Ленинграде только у Алексея Толстого и у папы. Когда друга моего папы Левина исключили из Союза писателей, а его квартиру опечатали, папа пошел к Толстому".
Увы, Толстой так и не помог, побоялся разозлить энкавэдэшников: "Это такие страшные бандиты!" Чего доброго, могли бы ополчиться на писателя, за несколько лет до этого вернувшегося в страну из эмиграции. Толстой – это вам не Горький, да и время изменилось, так что к мнению мастеров пера не очень-то прислушивались.
К тому же периоду творчества Юрия Германа относится и выход в свет рассказов о Железном Феликсе. Привлечь внимание молодого литератора к этой теме пытался еще Горький. И вот наконец-то Герман решился написать.
Сборник "Рассказы о Дзержинском" Юрия Германа состоит из двух частей. Первая часть, "Накануне", посвящена революционной борьбе молодого Дзержинского во времена самодержавия. Вторая, "Вихри враждебные", рассказывает о работе Железного Феликса в годы становления и укрепления советской власти. В сборник вошли рассказы "Восстание в тюрьме", "Песня", "В переулке", "Картины", "Мальчики", "В подвале", "Народное образование". Об их достоинствах я не берусь судить – возможно, в детстве и читал, а вот теперь совсем не хочется. Однако верю, что своему таланту Юрий Павлович и здесь не изменил.
Увы, не все достойно оценили этот вклад Юрия Германа в литературу. Поэтесса Ольга Берггольц была возмущена и записала в своем "Запретном дневнике" в декабре 1940 года:
"Юра Г. написал беспринципную, омерзительную во всех отношениях книжку о Дзержинском. Он спекулянт, он деляга, нельзя так писать, и литературно это бесконечно плохо".
Этим жестоким словам есть объяснение – Ольге Федоровне пришлось немало претерпеть от органов ОГПУ – НКВД, созданных благодаря усилиям Феликса Дзержинского. Понятно, что мнение об исполнителях автоматически распространялось на начальство. И хотя Дзержинского ко времени выпавших на долю поэтессы испытаний не было в живых, читать все это было крайне неприятно, я вполне могу ее понять.
Гонения на поэтессу начались в мае 1937 года, той самой "весною, в час небывало жаркого заката", события которой талантливо и образно описал в романе "Мастер и Маргарита" Михаил Булгаков, в главе "Великий бал у сатаны". В мае арестовали участников "дела Тухачевского", а после этого началась "зачистка территории". Бдительность чекистов стала, что называется, зашкаливать, а если учесть, что нарком внутренних дел Ежов отчаянно пытался доказать, что не напрасно занимает свой высокий пост, то масштабы репрессий перешли все мыслимые границы. Тут следует учесть и страх Сталина потерять власть, а средством борьбы он избрал жестокое подавление всякого инакомыслия. Поводом для ареста могли стать неосторожное слово и "порочащие связи", в том числе наличие неблагонадежных родственников и знакомство в прошлом с чем-то запятнавшими себя людьми. Понятно, что среди чекистов нашлось немало таких, что были не прочь выслужиться перед начальством, другие же просто не решались возражать, помня о судьбе тех, кто протестовал против чистки 1930 года среди высшего командного состава Красной армии. Однако времена изменились, и если возникала необходимость арестовать кого-то из людей достаточно известных, например писателей, то действиям чекистов предшествовали заявления партийных органов.
Вот выдержка из протокола заседания партийного комитета завода "Электросила" имени С. М. Кирова:
"Авербах и группа вели работу по созданию новой подпольной группы… Берггольц тоже была и вращалась в этой группе. Она всей правды не сказала, она вела себя неискренне. Ольга Берггольц неглупый человек, политически развитый и культурно. Она хотела вращаться в кругу власти имущих. Дружила с Авербахом – генеральным секретарем РАППа. У ней была с ним тесная связь, вела с ним переписку. Была связана с Макарьевым – правой рукой Авербаха, ныне расстрелянным. К Горькому не всякий мог попасть, но она через связь с Авербахом была у него. Опередила в этом других писателей. Она жила с Корниловым, дружила с Германом и т. д. Это стыдно признаться, что у нас был такой коммунист".