Теперь совершенно ясна мысль кайзера "принудить Францию подписать договор", так как он поспешил ответить императору Николаю следующей телеграммой, которую я не могу не привести полностью по тем соображениям, что с первой строки до последней она представляется мне чрезвычайно характерной:
"Большое спасибо за телеграмму. Ты дал мне новое доказательство твоей исключительной лояльности, решая не извещать Францию без моего согласия. Несмотря на это, я глубоко убеждён, что извещать Францию раньше, чем мы оба подпишем договор, весьма опасно. Это вызовет последствия, диаметрально противоположные нашим желаниям. Что единственно и абсолютно необходимо, так это полная уверенность в том, что мы оба, связанные договором и обязанные взаимной поддержкой друг друга, заставим Францию повлиять на Англию оставаться спокойной и сохранять мир из опасения, что позиция Франции стоит под ударом. В случае, если Франция будет осведомлена, что русско-германский договор – только проект, ещё не подписанный, она немедленно сообщит об этом своему другу, если только не тайному союзнику, – Англии, с которой она связана entente cordiale. Последствием такого осведомления, несомненно, явится немедленное нападение обеих союзных держав – Англии и Японии – на Германию в Европе так же, как и в Азии. Их громадные морские силы быстро сделают свою работу относительно моего маленького флота, и Германия оказалась бы временно обессиленной.
Это нарушило бы равновесие сил во всём мире к нашей взаимной невыгоде, и позже, когда ты приступишь к мирным переговорам, оставило бы тебя одного на милость Японии и её торжествующего союзника.
Моим большим желанием и, насколько я понял, и твоим намерением также было поддержать и усилить равновесие сил в мире путем заключения соглашения между Россией, Германией и Францией. Это возможно только при том условии, чтобы договор раньше стал фактом, если мы придем к окончательному соглашению в какой угодно форме. Предварительное осведомление Франции поведет к катастрофе.
Если ты, однако, полагаешь, что для тебя невозможно заключение договора со мной без предварительного осведомления Франции, тогда мне придётся воздержаться совершенно от заключения какого-либо договора. Конечно, я сохраню полное молчание относительно наших переговоров, как это сделаешь и ты; подобно тому как ты осведомил об этом только Ламздорфа , так и я говорил только с Бюловым, который гарантировал полное сохранение тайны.
Наши взаимные отношения и чувства останутся неизменными, как и раньше, и я постараюсь оказаться полезным тебе в будущем, насколько обстоятельства позволят это. Твое согласие на нейтралитет сообщено мне австрийским императором, и я благодарю тебя за твою телеграмму, делая то же самое. Я считаю это очень важным и вполне к этому присоединяюсь. Наилучшие пожелания".
Эти аргументы оказались недостаточно вескими, чтобы повлиять на императора Николая, и в декабре предполагаемый договор казался окончательно несостоявшимся.
С этих пор мы видим, как кайзер возобновляет свои усилия в другом направлении, чтобы склонить царя к заключению союза.
В это время Англия чинила затруднения в доставке английского угля для русского флота, и германский император воспользовался этим случаем, чтобы предложить России помощь германского торгового флота, и получил взамен от русского правительства декларацию, что "Россия со своей стороны обязуется поддерживать Германию всеми мерами, имеющимися в её распоряжении, в вопросе о затруднениях, которые могут оказаться налицо по доставке угля русскому флоту в течение настоящей войны".
Этим ограничилась попытка заключить договор, но это было только половинным успехом императора Вильгельма, который после нескольких месяцев отсутствия новых попыток окончательно задумал к концу лета 1905 года нанести решительный удар.
Если он не был способен убедить царя посредством телеграмм, говорил он себе, он мог бы достичь цели при личном свидании со своим кузеном. На это он мог рассчитывать совершенно определенно, так как всегда, когда оба императора бывали вместе, порывистая личность германского императора неизменно доминировала над слабой и менее одаренной личностью Николая II, который, со своей стороны, совершенно сознавал это неравенство и не чувствовал себя способным сопротивляться силе убедительности своего кузена. В ряде случаев я отмечал ту нервозность, с которой царь ожидал приближающейся встречи с императором Вильгельмом, род страха, который не покидал его до того, как оканчивалось свидание.
Легко понять, почему кайзер решил сделать неожиданный визит императору Николаю.
Ввиду несогласий между Швецией и Норвегией, которыми был отмечен этот год, германский император отложил свою обычную прогулку по норвежским фиордам и посетил Балтику, соприкасающуюся со шведским берегом. В свою очередь царь посетил воды финляндского архипелага близ Выборга, утомленный переживаниями этого тревожного лета в России. 23 июля все были удивлены неожиданным появлением кайзера на борту "Гогенцоллерна", на пути к Бьерке, где в то время стояла царская яхта "Полярная Звезда". Именно там состоялось знаменитое свидание, во время которого был подписан тайный договор, который вызывал столь живой интерес и комментарии вплоть до того времени, когда он был опубликован русским революционным правительством.
Нет никакого сомнения в том, что свидание в Бьерке было вызвано инициативой императора Вильгельма вопреки заявлениям германской прессы, инспирированной с Вильгельмсштрассе, приписывающим эту инициативу царю.
Телеграфная корреспонденция обоих монархов по этому поводу достаточна, чтобы установить истину, но ещё более важно отметить, что германский император великолепно знал, что царь будет в Бьерке окружен только своей семьей и ближайшей свитой и что граф Ламздорф, чья оппозиция заставляла его очень опасаться, не был Включен в число лиц царской свиты. Вильгельм был предупрежден об этом и о выезде из Петербурга на несколько часов позже. В конце концов, когда в своих телеграммах кайзер предлагал встретиться с царём, он настаивал на полной секретности его проекта, и тайна была настолько хорошо охраняема, что ни один человек на борту "Гогенцоллерна", никто в Германии и тем более в России не знал ни одной фразы этого договора, вплоть до последнего времени.
Ниже я привожу статьи секретного договора, подписанного в Бьерке, в том виде, как он был найден русским революционным правительством в архивах Царского Села и опубликован вместе с телеграфной корреспонденцией, которой обменивались императоры до и после подписания договора.
"Их императорские величества, император всероссийский, с одной стороны, и император германский, с другой, в целях упрочения мира в Европе, пришли к соглашению по следующим пунктам договора, нижеизложенного и определяющего оборонительный союз:
Статья I. Если какое-либо из европейских государств нападет на одну из империй, другая договаривающаяся сторона обязуется помочь своему союзнику всеми имеющимися в её распоряжении силами на суше и на море.
Статья П. Высокие договаривающиеся стороны обязуются не заключать сепаратного мира с какой-либо из враждебных стран.
Статья III. Настоящий договор входит в силу с момента заключения мира между Россией и Японией и может быть расторгнут только после предварительного предупреждения за год.
Статья IV. Когда настоящий договор войдет в силу, Россия предпримет необходимые шаги, чтобы осведомить о его содержании Францию и пригласить её как союзника подписаться под ним.
Подписано: Николай. Вилъгелъм".
Опубликование в августе 1917 г. секретного договора в Бьерке вызвало величайшее возбуждение во Франции и Англии. Пресса обеих стран склонна была квалифицировать это как акт враждебный, даже как измену со стороны царя его союзнику Франции. Хотя эта интерпретация и не соответствует ни действительному смыслу договора, ни той обстановке, в которой он был подписан, тем не менее, такое толкование было уже предопределено статьей одного русского журналиста, которая появилась за неделю до опубликования секретных документов, найденных в Царском Селе. В этой статье он делает некоторые разоблачения, которые были сообщены ему по тому же самому поводу графом Витте, личным другом которого он себя называет.
Вот в каких выражениях граф Витте, по словам вышеуказанного журналиста, сообщил ему эти сведения, полученные графом за время его государственной деятельности:
"За несколько дней до вступления моего на пост председателя Совета Министров министр иностранных дел известил меня, что он желает сообщить мне о деле чрезвычайной государственной важности. Тогда же я узнал от него о существовании договора относительно оборонительного и наступательного союза, заключенного двумя императорами. Я был удивлен и подавлен, ознакомившись с этими секретными документами, которые я рассматривал как полное противоречие с правилами политической этики, честности и допустимых форм поведения. Против какой страны был направлен этот союз? Кто контрассигнировал договор? Против кого? Несомненно против Франции, которая всегда являлась предметом нападок со стороны Вильгельма. Против той самой Франции, народ которой заключил с нами союз в целях соблюдения своей безопасности".
Это заявление графа Витте, если оно действительно было сделано в тех выражениях, которые были приведены выше, не только является неточным, но и содержит утверждения, которые можно рассматривать как совершенно ложные. Как будет указано позже, граф Витте узнал о договоре в Бьерке не в то"время, когда он был назначен на пост председателя Совета Министров в октябре 1905 года, но за три месяца до этого, после того как он вернулся из Америки, в месяце. Это может быть отнесено за счет дефектов памяти автора указанной статьи, но то, что несомненно исходило от графа Витте, – это утверждение, что договор в Бьерке являлся оборонительным и наступательным договором, направленным против Франции, союзника России.
То же самое утверждение появилось вновь в книге, написанной английским публицистом д-ром Диллоном и озаглавленной "Россия в упадке", которая была издана в 1918 году и сообщала те факты, которые были лично переданы графом Витте автору, пользовавшемуся, как известно, его полным доверием.
Д-р Диллон, который, несомненно, знал ошибочность утверждений друга, сравнив их с текстом договора, постарался избегнуть этих слишком очевидных противоречий путем объяснения, что память графа Витте не всегда была отчётлива в последние годы его жизни и что он протестовал против опасности, которая обозначилась ввиду столь враждебной позиции по отношению к Франции.
К сожалению, я должен сказать, что истинная подоплека всего этого заключалась не в слабости памяти графа Витте. Он неправильно излагал факты.
После того как русское революционное правительство опубликовало секретные документы, я должен взять на себя труд, поскольку это представляется возможным, исправить неправильное толкование договора в сообщении Ф. Иенсена, издателя газеты "Le Temps", интервью которого со мной было опубликовано в конце сентября 1917 года. Узнав о том, что происходило в Бьерке, и, будучи вполне осведомлен о содержании договора и телеграмм, которыми обменивались императоры, по должности министра иностранных дел я считал моим прямым долгом исправить неверную версию.
Совершенно необходимо прежде всего вспомнить те события, под влиянием которых находился царь во время встречи с германским императором, и попытаться воспроизвести его состояние духа во время этого свидания.
Незадолго до этой знаменитой встречи царь узнал о неудачах своей армии в борьбе с японцами в Маньчжурии; его флот под командованием адмирала Рожественского был разбит под Цусимой; революционное движение прокатилось по всей России, самодержавной власти царя угрожали широкие народные массы, которые требовали участия нации в управлении страной. Всё это с глазах императора Николая являлось последствием войны с Японией, с державой, которая никогда не осмелилась бы провоцировать на войну Россию и тем более никогда бы не имела ни малейшего шанса оказаться победоносной на бранном поле, как только с помощью Англии, этого извечного врага, который становился на пути России повсюду, в Европе и в Азии. Разве удивительно, что в таких условиях кайзеру было нетрудно убедить русского императора принять его план континентальной коалиции против Англии и сделать из него посредника для привлечения в эту коалицию и Франции? Время и место были удачно выбраны кайзером, чтобы победить сомнения своего кузена, который оказался одиноким в Бьерке, беспомощным, можно сказать, перед атакой гостя, получившего в конце своего трёхдневного пребывания полное преобладание над волей своего хозяина.
Мне рассказывал сам царь, что договор был подписан за несколько минут до отъезда императора Вильгельма, после завтрака, который состоялся на борту "Гогенцоллерна". Некоторые писатели оказались способными инсинуировать, что количество и качество вин послужило в некоторой степени причиной согласия императора Николая, – вульгарное утверждение, которое легко могло бы быть устранено, если бы кто-нибудь из них имел случай, как это бывало со мной, часто присутствовать на подобных завтраках.
Когда оба императора, оставшись одни, дали свои подписи в конце текста, который предварительно был подготовлен кайзером, последний настаивал, чтобы договор был контрассигнован. Он пригласил с собой в путешествие чиновника высокого ранга из Министерства иностранных дел фон Чиршки, который впоследствии сделался статс-секретарем этого министерства и подпись которого должна была контрассигновать подпись его шефа. Ввиду того что в царской свите не было никого, равного по рангу и по осведомленности этому чиновнику, германский император настоял призвать адмирала Бирилева, русского морского министра, который присутствовал на борту "Полярной Звезды" в качестве гостя. Старый моряк, совершенно не осведомленный в вопросах внешней политики, был призван в последний момент и без колебаний приложил свою руку к документу, о содержании которого он не мог даже догадываться; действительно, одно из лиц царской свиты рассказывало мне, что в то время, когда адмирал Бирилев подписывал своё имя в конце страницы, верхнюю её часть царь закрывал рукой. Когда впоследствии адмирал Бирилев был спрошен об этом графом Ламздорфом, он заявил, что если бы он оказался снова в том же положении, он сделал бы то же самое, считая своим долгом как морской офицер повиноваться беспрекословно своему государю.
Теперь, когда восстановлены все обстоятельства, сопутствовавшие заключению договоров в Бьерке, всякий, кто с должным вниманием отнесется к его тексту, не может не понимать, что император Николай II никогда не помышлял заключить союз, враждебный Франции, и, следовательно, не может быть и речи об измене с его стороны. Первая статья договора предусматривает, что "если какое-нибудь европейское государство нападет на одну из империй, другая договаривающаяся сторона обязуется помочь своему союзнику всеми имеющимися в её распоряжении силами на суше и море". Неопределенность редакции этой статьи, если взять её вне контекста, вероятно, и могла быть истолкована в том смысле, что в случае агрессивности Франции по отношению к Германии Россия должна была бы оказаться на стороне последней, но такое толкование становится абсолютно невозможным, если принять во внимание 4-ю статью того же договора, по которой Россия должна была принять необходимые шаги, чтобы осведомить Францию о содержании договора по возможности скорее и предложить Франции присоединиться к нему в качестве союзника.
Бесполезно указывать на абсурдность приглашения Франции присоединиться к союзу, направленному против неё самой. Очевидно, что договор в Бьерке ни в какой степени не был изменой Франции. Настолько же ясно, что он был направлен против Англии и только против неё. В то время, когда подписывался договор, Англия была наиболее враждебно настроена против России; вооруженный конфликт между этими двумя странами был только что предотвращен благодаря дружественному вмешательству со стороны Франции, но враждебное влияние Англии продолжало чувствоваться повсюду по отношению к России. Не было ли естественным и даже законным со стороны царя заручиться поддержкой против Англии посредством создания "континентальной коалиции"? Но поскольку император Николай может быть совершенно свободен от обвинений в намерении изменить Франции, постольку он был не прав, когда после долгих колебаний он уступил убеждениям германского императора и согласился подписать договор без предварительного осведомления своего союзника. Как только кайзер уехал и царь имел возможность спокойно оценить то, что он сделал, он понял свою ошибку и, когда вернулся в Петербург, был очень обеспокоен и озабочен, как рассказывал мне граф Ламздорф, во время аудиенции, которая была дана министру иностранных дел. Он медлил пятнадцать дней, прежде чем решился заговорить о договоре. Граф Ламздорф был совершенно подавлен, когда узнал об этом, и со всей убедительностью, на которую он только был способен, стремился указать императору всю опасность положения и крайнюю необходимость принять немедленные меры для уничтожения договора. Царь увидел, что он совершил ошибку, и дал графу Ламздорфу carte blanche предпринять необходимые шаги, чтобы локализовать последствия договора, – дело, которое выполнил граф Ламздорф со свойственной ему опытностью и с энергией, заслуживающей величайшей похвалы.
В это время на сцене появляется граф Витте, который только что заключил мирный договор с Японией в Портсмуте.
Граф Ламздорф ввиду политической и личной близости с ним призвал его на помощь, чтобы выпутаться из положения, которое создалось благодаря слабости императора.