"Живу в Киеве, – пишет Н.М. Давыдова М.О. Гершензону в Москву. – Летом ездила на 2 недели в деревню. Там всё не тронуто, дом, сад, двор. Дом – такой, как будто вчера вышли из него, с книгами, с портретами на столах и стенках. Странное впечатление – всё-таки в душе большая отчужденность от всего… Зато встреча с крестьянами была самая теплая, дружеская, и если даже все изменится, – и будет разрушена Вербовка, как и все ей соседние имения, всё-таки это впечатление останется…". Имение Давыдовых, действительно, с приходом в начале 1919 г. большевиков будет разгромлено, в Вербовке Наталье Михайловне уже не доведется побывать никогда.
О том, как жила, что чувствовала она в это время, о чем думала, красноречиво свидетельствуют ее письма к Каролю Шимановскому . Вот фрагменты из них:
"…Всю зиму я была так одинока, Кароль, – только Кика (Кирилл. – Г.К.) и я – никого из друзей, Дмитрий, мальчики (старшие сыновья. – Г.К.) – все за границей" (Киев, 18.IX/ 1.Х.1919).
"…Дорогой мой, этот год был страшным для Вас, для меня, для всех. Это такая трагедия и такая мерзость… были моменты, когда казалось, что выжить в этом аду невозможно. Слишком много ненависти, крови, безумства. Рука, которая великодушно дала мне в жизни так много, теперь всё хочет отобрать" (Киев, 14/27.Х.1919).
"…Cheri, я безумно хочу покинуть Киев, где так много выстрадала в этом году. Мне кажется, что здесь всё рушится, что нет камня, который бы не пострадал. Не могу без содрогания пройти через Липки , с которыми связаны слишком страшные воспоминания. Если б я могла, я бы уехала, чтобы не видеть и не слышать о том, что здесь происходит…" (Киев, 17/30.X.1919).
Кароль Шимановский, пожалуй, единственный, с кем Наталья Михайловна была откровенной, кому могла доверить свои мысли и чувства. В каждодневной жизни ей приходилось быть мужественной, чтобы хоть как-то уберечь от отчаяния сына и мать. Дружившая с ней Зофья Коханьская писала тому же Шимановскому: "На днях иду… к г-же Наталии Давыдовой. Я ее очень люблю – она много пережила, но здорова и даже в неплохом настроении. Организовала здесь отличную выставку, очень занята и каждый день работает в своей мастерской – тем и держится. Кика работает где-то в саду с утра до вечера и получает 25 рублей в день – дома платит за обеды".
Выставка, о которой пишет 3. Коханьская, это выставка "Творчество украинского села", организованная в Киеве большевиками к празднованию 1 мая 1919 г..
Отказаться от участия в ней было невозможно, невозможно было как-то продумать и разработать ее концепцию. Экспозиция, развернутая в здании бывшего Купеческого собрания, состояла только из того, что имелось в коллекциях самой Н.М. Давыдовой, Е.И. Прибыльской и Варвары Ханенко. Но что было выполнено специально для выставки, это – огромные плакаты. Размещенные в Купеческом саду, они в большинстве своем были исполнены Н.М. Давыдовой.
Киевская выставка мало что изменила в судьбе Натальи Михайловны, о ней она никогда не вспоминала. Такое впечатление, что каждый день 1919 г. старательно и преднамеренно лишал ее всего – прошлого, близких, творчества, замыслов. Приходит известие, что разрушена Вербовка, разграблен и сожжен дом. Реквизирована и ее квартира в Москве.
"Милый Михаил Осипович, – пишет она М.О. Гершензону, – обращаюсь к Вам с просьбой. Я только теперь узнала, что квартира наша на Гагаринском – реквизирована. Реквизирована ли она вся, или осталась моя комната – я не знаю. И меня очень беспокоит вопрос – целы ли мои вещи? Кроме постельного белья, платьев, шуб, там осталась вся моя работа – и работа других за несколько лет (рисунки Экстер, Малевича, Розановой и друг<их>). Остались также в большом количестве рис<унки> крестьян, книги, вышивки, отобр<анные> на выставках для создания музея, вся моя переписка, о кот<орой>я особенно горюю (если она пропадет), портреты, фот<ографии> – близких всех мне людей, одним словом, всё это я ценила и особенно любила. Всё это я имела всегда возле себя, и только в этом году принуждена была оставить всё это в Москве. Если погибнет всё это – это непоправимая для меня потеря, это работа и отношения – десятка лет. Знаю, что Вы поймете это и поймете ценность того, что теряется, и поэтому обращаюсь к Вам. Если еще не поздно, сделайте все, что можно, милый Михаил Осипович. Буду бесконечно благодарна.
Сообщите Малевичу, он может выхлопотать в Проф. Союзе у Татлина – или сам даст охр<анный> лист. Может Вы с Вашей стороны сможете охранить эти вещи" .
Спасти нигде ничего не удалось.
В конце 1919 г., воспользовавшись отступлением большевиков, Н. Давыдова принимает решение об отъезде. В конце ноября она уже в Одессе, останавливается у Александры Экстер и сразу же пишет Шимановскому в Елисаветград, он только что получил все документы для выезда в Варшаву: "Каролек, любимый, ужасно жалею, что не увиделась с Вами в Одессе. <…> Жизнь такая тяжелая, иногда кажется, что лучше бы с нею покончить. Еще ничего, когда спишь; утром нет сил подняться, чтобы снова терпеть эти муки. Люди страшные, паника на меня действует плохо, не могу больше всё переносить. Все время бежать, всё время бояться. Кажется, я уже не дождусь ничего другого – я уже больше не могу.
Если бы Вы могли прислать пропуск в Варшаву для меня и для Кики" (Одесса, 1/14.XII.1919).
В Одессе Давыдова задержалась почти на полтора года. Сначала сотрудничала в Студии Экстер, а после отъезда подруги в Киев бралась за любую работу: делала плакаты, красила декорации в одесских театрах, оформляла красноармейские клубы. И – готовилась к отъезду. В Одессе уже не было никаких французских или итальянских кораблей, вывозивших беженцев, но можно было найти "проводников", за плату перевозивших через румынскую границу. Однако Давыдова принимает решение возвратиться вместе с Кириллом в Киев, а оттуда по вызову Шимановского уехать в Варшаву.
Были получены все пропуска и все разрешения. Казалось, еще немного и кончатся все страдания. Но судьбе было угодно распорядиться иначе: 1-го декабря 1920 г. уже на вокзале у киевского поезда ее и Кирилла арестовывает ЧК. А дальше – полгода в тюрьме, где умирает Кирилл. Дальше – совсем другая жизнь, эмиграция, скитания по Берлину и Парижу, одиночество, тяжелая непроходящая депрессия.
Свои тюремные дни Н. Давыдова опишет в изданной в Берлине книге "Полгода в заключении" – удивительном произведении, предвосхитившем, к слову, во многом тексты А.И. Солженицына.
Первое время в Берлине она занималась только книгой, думала, что, написав ее, избавится от прошлого, отдалит его от себя. Вскоре в Берлине окажется высланный из России на "философском пароходе" ее кузен – Николай Бердяев. Именно он, любивший общество, выступления, лекции, в какой-то мере вернет Н. Давыдову к жизни. Она станет встречаться с К. Богуславской и И. Пуни (недавними участниками выставок "Вербовки"), разыщет Александра Архипенко, увидится с Л. Лисицким, по рекомендации Шимановского познакомится с П. Челищевым. И даже станет участвовать в выставках, только теперь это будут не вышивки и не эскизы, а куклы .
Дружившая в Берлине с Ксенией Богуславской поэтесса Вера Лурье часто встречалась с Н. Давыдовой – то ли в мастерской своей подруги, то ли в кафе. "Я никогда не могла понять, сколько ей лет, – вспоминала она. – Очень накрашенное лицо было похоже на маску. Это впечатление усиливалось тем, что за столом она сидела совершенно неподвижно, словно окаменев. Казалось, что даже сигарету она не подносит к губам, а только держит в пальцах. Ксана (Богуславская. – Г.К.) безумолку щебетала о платьях, сумках, шарфах. И только, когда та вспоминала "Вербовку", лицо Давыдовой искажалось, становилось еще более странным.
Как-то, когда Ксана отправилась в туалетную комнату, Давыдова вдруг заговорила, словно торопясь, словно опасаясь, что не успеет до возвращения Ксаны. Она говорила, что "Вербовку" почти все поняли неверно, будто цель ее была только в сумочках и зонтиках. Смысл же был в другом: в соединении народного искусства и искусства левого, беспредметного. И что, если бы все продолжалось, на ее выставках всегда были бы равноправно представлены и крестьяне, и профессиональные художники. А они, кивнув в сторону туалетной комнаты, этого не хотели, даже Малевич не хотел. Она просто настаивала, что интересовали ее прежде всего крестьяне, их реакции на беспредметные работы. Потом что-то очень быстро и очень громко стала говорить об украинском орнаменте. Мне показалось, что "Вербовка" это ее неотступающая, фантомная боль…".
В конце 1924 г. в Париж приедет Александра Экстер. Спасаясь от одиночества, скоро в Париж переедет и Н. Давыдова. Все годы эмиграции она живет, словно не замечая никого, все мысли ее там – в Киеве, в Вербовке, в
Москве. Да и видится она только с теми, кто был в ее молодости – с Экстер, Бердяевьм, Шестовым, Артуром Рубинштейном, Петром Сувчинским, с приезжающими из Америки Коханьскими. Сложилось так, что больше она уже никогда не жила вместе с Дмитрием Львовичем, редко видела Василия и Дениса. Старалась работать, участвовать в выставках. Но никак не могла найти себя, начатое в Вербовке продолжать было трудно. Париж жил совсем другим искусством.
Правда, в 1925 г. ей всё же удалось открыть свою мастерскую. И первые изделия были встречены если не с восторгом, то очень благосклонно. Есть смысл привести отзыв о них в парижском журнале Le Jardin des Modes от 15 мая 1925 г., критик отметил важные для нашего разговора моменты:
"Югетт ЭНДЕЛЬ
Шарфики всегда в моде.
(о новых моделях мастерской Мадам Давыдофф)
Мы уверены, что наши читательницы будут благодарны нам за то, что мы покажем им последние замечательные модели вышивальной мастерской Мадам Давыдофф.
В художественной мастерской, где работают русские дамы, творятся настоящие чудеса, и наши кутюрье часто используют эти чудесные произведения для создания своих моделей. Применяется все тот же вышивальный стежок: это древняя вышивка, какую можно встретить в священных облачениях и орнаментах, используемых в русской православной церкви, что-то наподобие тугого обратного стежка, благодаря которому вышивка становится совершенно сплошной и рельефной. Эта вышивка, выполненная тонкими шерстяными или очень блестящими шелковыми нитями на шелковых, шерстяных, тюлевых тканях, всегда выглядит исключительно декоративно и интересно. Орнаменты сделаны с безошибочным и современным вкусом, отличаясь при этом особым колоритом; в некоторых случаях для создания этих украшений использовались украинские крестьянские прототипы.
Представляемые нами сегодня шарфы интересны по многим причинам. Благодаря рисунку, цвету, гармонии тонов, тонкости вышивки и даже размеру (1 м х 25 см), сделанных из сложенного вдвое и вышитого с обеих сторон крепдешина, эти шарфики являются прелестными аксессуарами, очень по-современному украшающими простые наряды, которые мы носим сегодня".
Работой в мастерской Н. Давыдова пыталась спастись от депрессии. Иногда она ненадолго отступала, но потом настигала ее с новой силой. Письма к Шимановскому просто захлестывают волны отчаяния. В сущности, она пишет об одном и том же, вспоминает концерты своего друга, поездки с ним в Вену и Милан. И – Вербовка, Вербовка, Вербовка.
В ночь на 28 марта 1933 г., приняв огромную дозу барбитуратов, Наталия Давыдова скончалась. Утром ее нашли мертвой с фотографией Кики в руке.
Примечания
Каталог выставки "Звено". Киев. 1908. (№ 262. Вышивка. № 263–264. Подушки).
ЦГИА Украины. Ф. 442. Д. 79. № 8.
Каталог выставки картин Михаила Васильевича Нестерова. М., 1907 (№ 89-104; Кустарные художественные вышивки, исполненные крестьянками Киевской губернии, Чигиринского уезда, села Вербовки под руководством Н.М. Давыдовой).
Сотрудничество артели в Вербовке с музеем красноречиво отражено в переписке Н.М. Давыдовой с Е.Ф. Беляшевским. Приведем лишь два примера
[дата по штемпелю на конверте: 22.6.05. Каменка]
Его Высокородию
Николаю Федотовичу Беляшевскому,
Музей Императора Николая II,
Александровская. Киев.
Вербовка, Киев<ской > губ<ернии >.
21-го июня.
Многоуважаемый Николай Федотович,
Простите, что до сих пор не поблагодарила Вас за присланные брошюры по кустарному делу. Если можете, пришлите мне еще штук 10. Я их давала нескольким лицам в уезде, послала в волости и в Чигирин. Наше кустарное дело здесь, к сожалению, немного приостановлено из-за беспорядков. У нас неспокойно в уезде, очень тревожно даже, почти в каждом селе казаки или солдаты, даже Вербовка через это прошла на прошлой неделе. Продолжаем работы, но выезжать из Вербовки не решаюсь, а потому мало приобрела вещей за последнее время. Надо надеяться, что успокоится кругом, очень тяжело жить при таких обстоятельствах. Кое-что вышло и сделано хорошо и с большой любовью к делу. Когда соберетесь к нам? Не забывайте, что обещали приехать.
Уважающая Вас Н. Давыдова
Институт рукописей ЦНБ им. В. Вернадского (Киев). Ф. XXXI. Ед. х. 902.
[Без конверта, без даты (1906-?)]
Милый Николай Федотович,
повторяю опять, что не помню, чтобы я взяла 5 вышивок! Поищу на всякий случай, но быть не может, чтобы я не помнила. Как бы я всегда возвращала всякий лоскутик. На счет Шаврина – было 3 всего – 2 побольше и один маленький. Дубликаты вышивок возвращаю – все получено от Вас на сумму 14 рублей.
Всего хорогего.
Пред<анная> Вам
Н. Давыдова.
Институт рукописей ЦНБ им. В. Вернадского (Киев). Ф. XXXI. Ед. х. 906.
Киевский Музей Императора Николая II. Комиссия по устройству выставки прикладного искусства и кустарных изделий. К., 1905. С. 1.
Киевский Музей… С. 5.
Киевский Музей… С. 8.
Мишуга Олександр. Спогади. Матеріали. Листи. Київ, 1977. С. 160–161.
Каталог выставки современного декоративного искусства. 1915. С. 2.
Т-дъ Я. Выставка современного декоративного искусства // Русские ведомости. 1915. С. 2. № 257. 8 ноября. С. 6.
Там же.
Дуглас Ш. Беспредметность и декоративность // Вопросы искусствознания. 1993. № 2–3. С. 103.
Т-дъ Я. Там же.
Ляховская М. Выставка художественной индустрии // Мир женщины. 1916. № 1–2. С. 22.
Там же.
Дуглас Ш. Беспредметность и декоративность. С. 104.
По выставкам // Раннее утро. 1917. 8 декабря. С. 3.
Давыдов Дмитрий Львович (1870–1929) – племянник П.И. Чайковского, автор текстов интермедий для "Пиковой дамы". На тексты Д.Л. Давыдова Шимановский написал "Три песни" для голоса и фортепиано ор. 32. Выпустил несколько поэтических книг, среди них – сборник "Стихотворения" (Киев, 1904 г.), посвященный Н.М. Давыдовой. Занимал пост Киевского Уездного Предводителя дворянства. Умер и похоронен в Монте-Карло. Давыдов Денис Дмитриевич (1894-196?) – сын Н.М. и Д.Л. Давыдовых. Воспитанник Александровского лицея. Вольноопределяющийся кавалергардного полка. Умер и похоронен в Париже.
Давыдов Василий Дмитриевич (1896–1967) – сын Н.М. и Д.Л. Давыдовых. Корнет лейб-гвардии гусарского полка. Умер и похоронен в Париже.
ОР РГБ (Москва). Ф. 746 (М.О. Гершензона). Карт. 33. Ед. хр. 1.
Шимановский Кароль (1882–1937) – польский композитор, пианист. Родился и вырос на Украине. Состоял в родстве с русскими музыкантами Г. Нейгаузом и Ф. Блуменфельдом. С 1919 г. жил в Польше. Имение Шимановских Тимошивка находилось в восьми километрах от Вербовки. Близкий друг Н.М. Давыдовой, ей он посвятил ряд своих произведений, в их числе и знаменитую Вторую фортепианную сонату. В романе Шимановского "Эфеб" в образе графини Ланской выведена Н.М. Давыдова.
Район Киева, где находилась ЧК.
Известия ВУЦИК (Киев). 1919. № 34.34, 6 мая:
"Выставка крестьянского творчества
8-го мая в Первом пролетарском доме искусств (бывшее Купеческое собрание. – Г.К.) открывается выставка современного крестьянского творчества. На выставке будут представлены живопись, скульптура, вышивки, резьба".
См. также: "Искусство" (Киев). 1919. № 4, июнь. С. 43.
ОР РГБ (Москва). Ф. 746 (М.О. Гершензона). Карт. 33. Ед. хр. 1.
Выставка "Союз берлинских художников" // Дни (Берлин). 1923, 17 июня.
Лурье Вера Иосифовна (1901–1996) – поэт, литературный критик, мемуаристка. Уроженка Петербурга, с 1921 г. жила в Берлине. Запись беседы с В.И. Лурье в Берлине 17 мая 1992 г. Архив автора.
Rubinstein Artur. Moje dlugie. Warszawa, 1988. T. 1. S. 141.
Парижская газета "Возрождение" в № 2857 за 29 марта 1933 г. поместила следующее сообщение: "Наталия Михайловна Давыдова, урожденная Гудим-Левкович тихо скончалась 28 марта, о чем сообщают сыновья покойной. Панихида на дому, 6, rue Massenet, сегодня, в 12 часов 30 минут дня и в церкви на rue Daru в 8 часов 30 минут вечера. Заупокойная литургия и отпевание состоится в четверг 30 марта, в 9 часов 30 минут в храме на rue Daru".
Строгановская школа и русская историко-архитектурная наука конца XIX – начала XX в.
Основание С.Г. Строгановым в 1825 г. Рисовальной школы в отношении к искусствам и ремёслам дало начало истории отечественного художественно-промышленного образования. Однако роль Строгановской школы в истории русского искусства не ограничивалась функцией "кузницы кадров". В данной статье нам бы хотелось затронуть аспект истории училища, который ещё не рассматривался специально, но, бесспорно, представляет интерес в контексте изучения становления отечественной историко-искусствоведческой науки. Факты, приведённые нами ниже, относятся к разряду известных и сами по себе не должны произвести сенсации. Однако впервые собранные вместе, эти фрагменты складываются в целостную картину участия Строгановского училища в существенном для XIX – начала XX в. процессе выявления характера и истоков национальной художественной традиции.