Еврейским комитетом было принято предложение Державина о введении запрета евреям продавать вино крестьянам, однако исполнение данной меры откладывалось на несколько лет. Кагалы требовали, чтобы вступление в силу указанного запрета было отложено на пятнадцать-двадцать лет, но Еврейский комитет отсрочил его введение лишь на три-четыре года. В статье 34 Положения "О устройстве евреев" говорилось по этому поводу: "Никто из евреев, начиная с 1 января 1807 года, в губерниях: Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих начиная с 1 января 1808 года, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом. Запрещение сие распространяется также на все шинки, постоялые дворы или другие заведения, на большой дороге состоящие, кому бы они ни принадлежали, обществам или частным людям".
Однако на практике исполнение меры, предусмотренной этой статьей Положения, было отложено на неопределенный срок. В основу документа, призванного урегулировать еврейский вопрос, был поставлен такой принцип решения данного вопроса, который позволял вообще его не решать или, во всяком случае, тянуть с его решением довольно долго. Он гласил: "Преобразования, производимые властию правительства, вообще непрочны и особенно в тех случаях малонадежны, когда власть сия должна бороться с столетними навыками, с закоренелыми заблуждениями. Посему лучше и надежнее вести евреев к совершенству, отворяя только пути к собственной их пользе, надзирая издалека за движениями их и удаляя все, что с дороги сей совратить их может, не употребляя, впрочем, никакой власти, не назначая никаких особенных заведений, не действуя вместо их, но раскрывая только собственную их деятельность. Сколь можно менее запрещения, сколь можно более свободы".
Именным Указом, данным Правительствующему Сенату 9 декабря 1804 года, Положение "О устройстве евреев" было утверждено и доведено до общего сведения. Позднее еврейский историк Фин писал о данном законодательном акте: "В указе своем от 9 декабря 1804 года император Александр I открыл перед светом свою справедливость относительно нас, евреев, и рекою потекла на нас великая его милость".
Хотя Сперанский не входил в число членов Еврейского комитета, его роль в нем была едва ли не важнейшей. Он явился автором почти всех документов комитета, в том числе и Положения "О устройстве евреев". Именно он сформулировал основной принцип решения еврейского вопроса, выступавший на деле принципом его нерешения. Явное потворство Сперанского интересам еврейских торговцев, продолжавшее иметь место и позднее во многих формах, было чрезвычайно подозрительно окружавшим его русским. С чего бы это русский государственный деятель так печется об интересах еврейских торговцев? Какую выгоду имеет он за свои хлопоты?
Г, Р. Державин, который знал, что в отношении всех чиновников, принимавших участие в делах Еврейского комитета, предпринимались попытки подкупа, расценивал действия Сперанского в пользу евреев в качестве верного доказательства того, что он получил от них взятку. Вместе с тем Гавриил Романович видел здесь влияние еврейского дельца Абрама Израилевича Перетца, в доме которого Сперанский проживал в период деятельности Еврейского комитета. "Сперанский, - отмечал он в своих мемуарах, - совсем был предан жидам, чрез известного откупщика Перетца, которого он открытым образом считался приятелем и жил в его доме".
Обвинение Державиным Сперанского во взяточничестве зиждилось целиком и полностью на косвенных фактах, то есть являлось по сути своей всего лишь предположением. Но, как бы то ни было, одну выгоду - и это можно сказать с уверенностью - Сперанский в рассматриваемой истории приобрел, а именно: выгоду карьеры и влияния - выгоду, пожалуй, посущественнее денежной.
В первые годы правления Александра I большую роль при его дворе играли аристократы, владевшие обширными поместьями в Западном крае, где селились в основной своей массе евреи. Эти аристократы, а среди них были и поляки, как, например, Адам Чарторижский и Северин Потоцкий, и русские, как Валериан Зубов, получали с евреев солидные доходы за аренды и, естественно, всячески их поддерживали. Группировавшиеся вокруг друга российского императора Адама Чарторижского, они представляли собой значительную силу, имели большое влияние и на государя. Скорее всего именно под их влиянием Александр I склонился в своих настроениях на сторону евреев. В частности, император с одобрением отнесся к сформулированному Сперанским основному принципу политики в отношении еврейских торговцев: "Как можно менее запрещения, сколь можно более свободы". При чтении представленного ему Еврейским комитетом доклада, в котором содержались приведенные слова, его величество подчеркнул их и поставил на полях отметку: NB. Таким образом, молодой и способный чиновник сделал удачный для своей карьеры выбор - стареющим и теряющим влияние при царском дворе русским сановникам он предпочел группу молодых, вошедших в силу при новом государе аристократов-дельцов. В этой связи по-особому любопытна одна подробность во всей рассматриваемой истории. Первоначально текст "Положения для евреев" поручено было составить производителю комитетских дел Д. О. Баранову. Дмитрий Осипович изложил его в духе взглядов Державина и в таком виде принес к Чарторижскому. Тот, ознакомившись с принесенным к нему текстом, выразил свое неудовольствие им и приказал Баранову передать его для переделки Сперанскому.
* * *
Справедливости ради необходимо заметить, что вышеуказанный принцип решения еврейского вопроса находился в полном соответствии со взглядами Сперанского, образованного в духе западноевропейской просветительской философии, которая проникнута была идеями равенства, свободы, культом любви к человечеству.
На фундаменте данных принципов будет строиться впоследствии мировоззрение русских либеральных деятелей. Ф. М. Достоевский напишет о них в одном из своих писем: "Есть много старых, уже седых либералов, никогда не любивших Россию, даже ненавидевших ее за ее "варварство", и убежденных в душе, что они любят и Россию, и народ. Все это люди отвлеченные, из тех, у которых все образование и европейничанье состоит в том, чтоб "ужасно любить человечество", но лишь вообще. Если же человечество воплотится в человека, в лицо, то они не могут даже стерпеть это лицо, стоять подле него не могут из отвращения к нему. Отчасти так же у них и с нациями: человечество любят, но если оно заявляет себя в потребностях, в нуждах и мольбах нации, то считают это предрассудком, отсталостью, шовинизмом".
В Сперанском этот, описанный Достоевским тип русского либерала только зарождался. Для Сперанского народная жизнь не стала еще неким отвлеченным понятием: она была для него его детством, деревней Черкутино, родительским домом, его отцом - Михайлой Васильевичем, матерью - Прасковьей Федоровной. И через них для него и Россия являлась пока еще существом конкретным, вызывавшим не какие-то отвлеченные мысли, но совершенно определенные чувства.
Я знал Гарриса, американского консула; но племянника его не помню. Дядя весьма неглуп. Содержание твоего разговора прекрасно. Пусть эти господа у нас учатся любить отечество, как любят старую, брюзгливую и всю в морщинах мать. Это труднее и великодушнее, нежели любить Америку.
Из письма М. М. Сперанского к Е. М. Сперанской от 7 ноября 1816 года
Однажды Сперанский сказал о себе: "Существо мое не простое, но сложное". Нам не раз придется убедиться в справедливости данных слов. В душе этого человека гнездилось столько разных свойств, что вполне резонно вопросить: да понимал ли он сам себя? И если нет, то как в таком случае понять его нам, живущим через два столетия с той поры, когда он жил? Не есть ли каждый человек тайна - тайна, которую не дано знать, быть может, никому!
Жил в России умный, развитый душою, славный характером, прекрасно образованный юноша, из которого вполне мог выйти или крупный ученый, великий философ, или большой поэт. Но этот юноша отдал себя чиновничьей службе, и не вышло из него поэта, а получился просто ученый, просто философ и великий бюрократ. Таковы начало и конец судьбы Сперанского. Здесь все более или менее ясно. Не ясна середина: как, когда, в какой момент, на каком отрезке судьбы Сперанского произошел этот переход из начала в конец? Где наметились в нем среди необыкновенных его природных задатков черты бюрократа?
В рассматриваемое время - в первые годы царствования императора Александра - процесс этого превращения, пожалуй, уже шел, но подспудно, невидимо для посторонних глаз. Стремление любыми способами завоевать благорасположение начальства не отделялось в нем еще от желания иметь доброе отношение к себе со стороны всех вообще окружающих. Свойственное чиновнику искательство милости сливалось в нем с присущим любому нормальному человеку искательством симпатии. Усердное его служение влиятельным персонам вполне совмещалось в нем со служением высоким идеалам. Наконец, стремление его к власти питалось скорее естественным для каждого талантливого человека желанием приобрести более широкие возможности для самовыражения, проявления своих способностей и не было пока еще тем властолюбием, что характерно для бюрократа.
* * *
Время работы Сперанского в Министерстве внутренних дел, приходящееся на 1802–1807 годы, составляет в его жизни период, быть может, наиважнейший. Это прелюдия самого захватывающего, самого главного в его жизни - порог его славы и… несчастья. На указанные годы падает последний относительно ровный отрезок его жизненного пути. Все дальнейшие усеяны буграми и колдобинами.
Почти все из тех, кто знал Сперанского в первые годы правления Александра I, видели в нем личность симпатичную, заслуживающую самых добрых и только добрых слов. В адрес молодого чиновника буквально со всех сторон сыпались похвальные слова, и многие из них были искренни, появлялись чисто из желания подбодрить, поддержать восходящий государственный талант.
В течение 1802–1804 годов из-под пера Сперанского вышла целая серия записок на различные политические темы, создававшихся им частью по заказу, частью по собственной инициативе. Уже само название записок показывает круг интересов молодого чиновника: "Размышления о государственном устройстве империи", "О коренных законах государства", "Записка об устройстве судебных и правительственных учреждений в России", "О постепенности усовершения общественного", "О силе общего мнения", "Еще нечто о свободе и рабстве" и т. д. Если рассматриваемая пора в жизни Сперанского была весною, то, надо признать, весною на редкость плодоносящей.
Члены "Негласного комитета" видели главное содержание необходимых для России реформ в переделке учреждений, в устранении их обветшалого состояния, то есть в реорганизации управления - и только. В соответствии с их замыслами самодержавный монарх в России должен был подчиниться конституции, однако вопрос о средствах обеспечения соблюдения монархической властью конституции и других законов ими совершенно не ставился.
В воззрениях Сперанского на пути и средства преобразования России имелось немало сходного со взглядами членов "Негласного комитета". Он также исходил из мысли, что главным орудием реформ должен быть законный государь. Но Сперанский не считал, что верховному властителю можно доверять настолько, чтобы вообще исключить вопрос о гарантиях соблюдения им конституции и законов. Вопрос этот Сперанский назвал "наиважнейшим предметом размышления всех добрых государей, упражнением наилучших умов, общею мыслию всех, кто истинно любит Отечество и не потерял еще надежды видеть его счастливым". Решению этого важнейшего вопроса он посвятил одну из самых больших своих записок - "О коренных законах государства". Он понимал, что силу может ограничить только сила. Поэтому средство ограничения силы правительства, гарантии соблюдения им законов искал в народе, который, по его мнению, всегда имеет в самом себе достаточно сил, чтобы уравновесить мощь правительства - "не правительство рождает силы народные, но народ составляет силы его. Правительство все-мощно, когда народ быть таковым ему попускает".
Однако для того, чтобы народ мог успешно противостоять правительству в случае, если оно посягнет на установленные законы и конституцию, его необходимо соответствующим образом организовать. По словам Сперанского, "должен быть особенный класс людей, который бы, став между престолом и народом, был довольно просвещен, чтоб знать точные пределы власти, довольно независим, чтоб ее не бояться, и столько в пользах своих соединен с пользами народа, чтоб никогда не найти выгод своих изменить ему". Независимость названного класса должна, считал Сперанский, охватывать все аспекты его бытия - как экономические, так и этические. Он должен быть независим от носителя высшей государственной власти не только в имуществе своем, но и в должностях. Но такое возможно лишь при условии, что он будет составлять собою "не место какое-либо, по избранию наполняемое, но целое состояние народа". В том же случае, если класс этот формироваться будет не по рождению, но путем избрания, он быстро окажется в зависимости от верховной власти, которая всегда найдет способ или уничтожить само его избрание, или так организовать последнее, что в состав его попадут одни только преданные ей люди.
Ведая раздачей должностей и наград, носитель высшей политической власти легко сможет сделать людей, призванных охранять закон и ограничивать его произвол, орудием своих страстей. "Составив из них главные судилища, он печатаю правосудия освятит и утвердит свои прихоти и, низложив все, будет еще идолом народа, обыкновенно проклинающего бич, коим он поражается, и редко видящего руку, которая сокровенно им управляет". Независимость класса, призванного служить обузданию верховной власти, должна, по мнению Сперанского, со всей необходимостью дополняться соединением пользы его с пользами народа. В противном случае он сделается ужаснее самого неограниченного самовластья. Но как соединить пользы людей, возвышенных для того, чтобы служить опорой конституции и законам, с пользами народа? Должно установить, утверждал Сперанский, во-первых, чтоб дети указанных людей, исключая первородных, были в числе народа, тогда притеснение народа было бы для них равнозначно притеснению собственных детей, во-вторых, "чтоб все то, что касается до имений сего высшего класса, ведомо было в судилищах, по избранию народа составляемых".
Описанную форму политической организации Сперанский назвал "истинно монархическим правлением". Проектируя ее, он вполне сознавал, что она неосуществима в России до тех пор, пока здесь сохраняется крепостная зависимость крестьян от помещиков и дворян от государя, пока вместо разделения народа русского на "свободнейшие классы дворянства, купечества и проч." имеют место быть два состояния: "рабы государевы и рабы помещичьи", где первые являются свободными лишь по отношению ко вторым. Все перемены в образе управления Россией, заявлял Сперанский, будут при таком положении сословий касаться "только внешностей, и прочного добра на сей пропорции сил народных никак основать не можно". Одновременно с мерами по преобразованию существовавшей в России формы правления он предлагал поэтому осуществить меры по ликвидации крепостного права, которое, по словам его, "столько противно разуму общему, что должно рассуждать о нем, яко времянном и непременно прейти долженствующем".
Общая реформа общественно-политического строя России мыслилась Сперанским в качестве довольно длительного процесса. "Хотеть в год, в два без крутостей, без разрушения не только разобрать по частям прежнее огромное здание, но и воздвигнуть новое, конечно, невозможно. Состояние государств устрояется веками, и устрояется почти само собою: тот великий человек, кто положил ему твердое основание. Отчего все творения природы столь совершенны и столько кажутся удобны? Оттого, что она долгое время во мраке молчания и тайны приуготовляет их, располагает одним приемом все их части и не прежде выводит на свет, как дав им внутреннюю силу, их оживляющую. После сего они растут и усовершаются сами собою; таким же точно образом должны быть приуготовляемы и перерождения царств земных. То, что кажется невозможным в одно время, быв расположено на известные эпохи и основано на общем непременяемом плане, самым движением времени и обстоятельств приходит к совершенству".