То же можно сказать и о князе Андрее Курбском. Будучи командующим русскими войсками в Ливонии, он вступил в сговор с польским королем Сигизмундом, и изменил во время боевых действий. Получил за предательство награду землями и крепостными в Литве. Лично командовал военными действиями против России. Польско-литовские и татарские отряды под его командованием не только воевали русскую землю, но и разрушали православные храмы, что он сам не отрицает в своих письмах к Царю (оговаривая только свое личное неучастие в святотатстве). Как источник информации о событиях в России после 1564 года он не достоверен не только в силу своего резко негативного отношения к государю, но и просто потому, что жил на территории другой страны и не был очевидцем событий. Практически на каждой странице его сочинений встречаются "ошибки" и "неточности", большинство из которых является преднамеренной клеветой.
Как ни прискорбно, но и "Житие" митрополита Филиппа вызывает множество вопросов. Оно было написано противниками царя Иоанна примерно 35 лет спустя после кончины святителя, и содержит много фактографических ошибок. Р.Г. Скрынников указывает на то, что "Житие митрополита Филиппа" было написано… в 90-х годах XVI века в Соловецком монастыре. Авторы его не были очевидцами описываемых событий, но использовали воспоминания живых свидетелей: старца Симеона (Семена Кобылина), бывшего пристава у Ф. Колычева и соловецких монахов, ездивших в Москву во время суда над Филиппом".
Таким образом, "Житие" составлялось: 1) со слов монахов, оклеветавших святого; именно их клеветнические показания сыграли решающую роль в неправедном осуждении митрополита Филиппа Освященным Собором Русской Православной церкви; 2) со слов бывшего пристава Семена Кобылина, охранявшего святого в Отрочьем монастыре и не выполнившего своих прямых обязанностей, а быть может, и замешанного в убийстве. Разумно ли принимать слова таких людей на веру, даже если их слова приняли форму жития? Вполне понятно отношение этих людей к государю, их желание выгородить себя и подставить других.
Составленный клеветниками и обвинителями митрополита Филиппа текст жития содержит множество странностей. Он "давно ставил исследователей в тупик своей путаностью и обилием ошибок" (Скрынников).
Например, житие рассказывает, как царь послал уже сведенному с кафедры, но еще находящемуся в Москве святому отрубленную голову его брата, Михаила Ивановича. Но окольничий М.И. Колычев умер в 1571 году, спустя три года после описываемых событий. В других изданиях жития, там, где переписчики заметили эту несуразность, брат заменяется племянником святителя.
Вызывает удивление и то, что житие подробно передает разговор Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского (Малюты) и ев. Филиппа, а также рассказывает о том, как он якобы убил святого узника, хотя сами же авторы текста "Жития" утверждают: "никто не был свидетелем того, что произошло между ними".
На недостоверность данного эпизода указывают как светские, так и православные исследователи. Так, Г.П. Федотов, давая оценку приводимых в "Житии" диалогов, указывает на то, что речь ев. Филиппа "драгоценна для нас не как точная запись слов святителя, но как идеальный диалог… так как она не носит характера подлинности". И добавляет, что слишком многое в этих памятных словах принадлежит красноречивому перу историка Карамзина.
Выгораживая себя, составители "Жития" указывают заказчиков клеветы на святого Филиппа, которыми являлись "злобы пособницы Пимен Новгородский, Пафнутий Суздальский, Филофей Рязанский, сиггел Благовещенский Евстафий". Последний, духовник царя, был "нашептывателем" против ев. Филиппа перед царем: "Непрестанно яве и тайно нося речи неподобныя царю на ев. Филиппа". Об архиепископе Пимене "Житие" говорит, что он, первый после митрополита иерарх русской церкви, мечтал "восхитить его престол". Чтобы осудить и низложить св. Филиппа, они провели свой "собор", который, по словам Карташева, стал "позорнейшим из всех, какие только были на протяжении русской церковной истории".
Таким образом, имена врагов святого Филиппа, как клеветавших на него, так и заказавших клевету и осудивших его, хорошо известны. Что касается отношения государя к св. Филиппу, то из "Жития" становится ясно, что царь был обманут. Как только он убедился, "яко лукавством належаша на святого", то сразу подверг клеветников опале и ссылке. Святитель Димитрий Ростовский, составитель последнего канонически безупречного текста Четьих Миней, не упоминает о том, что царь как-либо причастен к кончине митрополита. Кроме того, Курбский указывал, что царь "аки бы посылал до него (митрополита Филиппа – В.М.) и просил благословения его, такоже и о возвращении на престол его". То есть обращался с просьбой вернуться на митрополию. Не с этой ли просьбой и отправился к святителю Малюта?
Можно сделать вывод, что источники, "свидетельствующие" об убиении свт. Филиппа Скуратовым-Бельским по приказу царя, составлены во враждебном царю окружении, причем много лет спустя после описываемых событий. Их составители пишут с чужих слов, испытывают ярко выраженное неприятие проводимой московским правительством политики централизации и охотно повторяют слухи, порочащие московских государей. Эти первоисточники слишком предвзяты и ненадежны. Притом сами факты – суд над святителем по наущению ряда высших иерархов Церкви, лишение его сана, ссылка и мученическая кончина – не подвергаются автором данных строк ни малейшему сомнению.
Однако обвинение царя Иоанна Грозного в том, что все это совершилось по его прямому повелению, не имеет под собой никаких серьезных оснований. Для выявления истины необходимо непредвзятое и серьезное научное исследование. Более того, необходимо провести анализ мощей свт. Филиппа на содержание яда. Нисколько не удивлюсь, если яд будет обнаружен, и это будет тот же яд, которым отравили царя Иоанна Васильевича и почти всю царскую семью.
Кроме того, при ознакомлении с подробностями убийства неизбежно возникает вопрос: а для чего, собственно, Грозный приказал убить св. Филиппа? Конечно, если априори признать жестокость Иоанна, то других доказательств и не надо. Но на суде истории хотелось бы иметь улики повесомей. Древние в таких случаях спрашивали: кому выгодно?
Имена недругов святителя хорошо известны и упоминались выше. Это новгородский архиепископ Пимен – второе лицо в заговоре 1569 г., епископы Пафнутий Суздальский и Филофей Рязанский, а так же их многочисленные клевреты. Еще при поставлений святителя на митрополию в 1566 г. они "просили царя об утолении (!) его гнева на Филиппа". Иоанн же, напротив, гнева на нового митрополита не имел, даже когда тот просил его за опальных новгородцев или обличал недостатки правления. Царь еще более желал видеть на московской кафедре человека, знакомого ему с детства, прославленного честностью и святостью. Для тщеславных и честолюбивых интриганов избрание Филиппа было равно катастрофе. Как указывает митрополит Иоанн (Снычев) в своей книге "Самодержавие духа", после раскрытия заговора Федорова-Челяднина (1567 г.) митрополит Филипп выступил в поддержку державной политики царя и публично обличал сочувствовавших заговорщикам епископов. Это убедило их, что новый заговор не будет иметь успеха, так как даже в случае ликвидации Грозного царя, изменникам придется столкнуться с митрополитом, стоящим на страже интересов Отечества. Поэтому они взяли курс на устранение ев. Филиппа с кафедры.
Сначала интриганы попытались вбить между святителем и царем клин клеветы. Орудием послужил царский духовник, который, как уже говорилось выше, "явно и тайно носил речи неподобные Иоанну на Филиппа". А Филиппу лгали на Иоанна. Но эта попытка не удалась, так как царь и митрополит еще в 1566 г. письменно разграничили сферы влияния: один не вмешивался в церковное управление, а другой не касался государственных дел. Когда святого обвинили в политической неблагонадежности, Иоанн просто не поверил интриганам и потребовал фактических доказательств, которых у заговорщиков, естественно, не было.
Тогда владыки новгородский, рязанский и суздальский заключили с высокопоставленными опричниками-аристократами союз против Филиппа. К делу подключились бояре Алексей и Федор Басмановы. Заговорщики сменили тактику. Для поисков компромата в Соловецкий монастырь направилась комиссия под руководством Пафнутия и опричника князя Темкин-Ростовского. Игумен монастыря Паисий, которому был обещан епископский сан за клевету на своего учителя и девять монахов, подкупленные и запуганные, дали нужные показания. Остальное было делом техники.
В ноябре 1568 года епископы-заговорщики собрали собор. Приговор собора, как и многие другие документы того времени, впоследствии был "утерян". Но известно, что особенно яростно "обличал" святого архиепископ Пимен, надеявшийся стать митрополитом. Надо особо отметить, что "царь не вмешивался в решения собора, и противникам Филиппа пришлось самим обращаться к царю".
Известный православный агиограф начала XX века Г.П. Федотов, несмотря на всю свою предубежденность против царя, отметил: "Святому исповеднику выпало испить всю чашу горечи: быть осужденным не произволом тирана, а собором русской церкви и оклеветанным своими духовными детьми". Из этого видно, что Иоанн добросовестно соблюдал подписанное соглашение о разграничении сфер деятельности церковной и светской власти. Царь пытался защитить святителя, но не мог нарушить соборного постановления. Свергнутый митрополит был арестован лично участником заговора А. Басмановым и заточен в Тверской Отрочь монастырь под надзор еще одного заговорщика, "пристава неблагодарна" Стефана Кобылина.
Изменник Курбский откликнулся на событие очередной клеветой. "Кто слыхал зде, епископа от мирских судима и испытуема?" – писал он, как будто и не заметив, что суд был церковный, а не царский. Авторы "Жития" вообще не упоминают об осудившем святого Освященном соборе, также перекладывая всю вину на царя. Но самое интересное, что и Скрынников, в своей книге "Крест и корона", пишет: "Как бы ни складывались взаимоотношения монарха с первосвященником, в истории России не было случая низложения митрополита по решению светских судей", поддерживая, таким образом, версию Курбского. Такое заявление вдвойне непростительно для историка-профессионала: во-первых, Скрынников прекрасно знает о том, что святителя Филиппа осудил именно церковный собор, а во-вторых, как историк Скрынников должен помнить, что в XV веке Великий князь Василий Васильевич Темный своею (светской) властью низложил и арестовал принявшего Унию с католиками митрополита Исидора. Так что "случай низложения митрополита по решению светских судей" в России имел-таки место.
Но вернемся в век XVI. Враги святителя просчитались. Пимен не стал митрополитом – Иоанн был не так прост и призвал на место ев. Филиппа игумена Троице-Сергиева монастыря Кирилла. А в сентябре 1569 г. началось следствие о связях московских и новгородских изменников и их соучастии в устранении Филиппа. Святой стал очень опасным свидетелем и его решили убрать и когда Скуратов-Бельский, руководивший расследованием, достиг Твери, святитель был уже мертв. Можно предположить, что царь послал к узнику своего доверенного слугу с просьбой вернуться на митрополию, а вовсе не с приказом удушить святого. Но возвращение митрополита Филиппа в Москву вовсе не входило в планы заговорщиков. А тут, как на грех, один из них – пристав Кобылин – сторожил святого узника. И при этом стороже заключенный скончался – то ли от угара, то ли был задушен подушкой, то ли отравлен…
Григорию Лукьяновичу оставалось только доложить обо всем Иоанну. "Царь… положил свою грозную опалу на всех виновников и пособников его (св. Филиппа – В.М.) казни". Паисий был заточен на Валааме, Филофей лишен сана, пристав Кобылин, так неудачно "охранявший" святого, сослан в монастырь. Были казнены Басмановы и, после бездарной обороны Москвы в 1571 г., казнен князь Темкин-Ростовский. Не ушли от расплаты и другие преступники, в первую очередь Пимен, заключенный в Веневский Никольский монастырь.
Кстати, интересно, что по этому поводу (80 лет спустя!) пишет царь Алексей Михайлович. Официально посылая покаянное письмо к мощам святителя Филиппа (инспирированное будущим патриархом Никоном с целью заставить царя покаяться в "убийстве" митрополита "светской властью" и утвердить, таким образом, превосходство святительской власти над царской), второй царь из рода Романовых неофициально придерживается совсем иной точки зрения.
В письме к князю Н.И. Одоевскому (от 3 сентября 1653 г.), Алексей Михайлович пишет по поводу перенесения мощей святителя Филиппа с Соловков в Москву: "А как принесли его (свт. Филиппа – В.М.), света, в соборную и апостольскую церковь и поставили на престоле его прежебывшем, кто не подивится сему, кто не прославит и кто не прослезится, изгонимаго вспять возвращающася и зело с честию приемлема? Где гонимый и где ложный совет, где облавники и где соблазнители, где мздоослепленныя очи, где хотящий власти восприяти гонимаго ради? Не все ли зле погибоша; не все ли изчезоша во веки; не все ли здесь месть восприяли от прадеда моего царя и великого князя Ивана Василиевича всеа России (выделено мной. – В.М..), и тамо месть вечную приимут, аще не покаялися?"
Из текста письма ясно, что Алексей Михайлович не только уверен в том, что святителя Филиппа погубили обманщики и взяточники, но и в том, что Иоанн Грозный (которого царь называет прадедом, так как является правнучатым племянником Грозного по линии его первой жены, Анастасии Романовой) справедливо покарал их. Что может быть лучшим свидетельством невиновности Иоанна IV?
Новгородский погром
Убийство святителя Филиппа заговорщиками показало царю, что его противники не остановятся ни перед чем. Это еще больше утвердило его в намерении покарать врагов государства. Иоанн двинулся к Новгороду.
Наверное, никакое другое событие того времени не вызвало такого количества гневных филиппик против царя, как так называемый "новгородский погром". Над возведением здания лжи поработали многие злые языки от Карамзина до К. Маркса. Но в основе их сочинений лежат вымыслы изменника Курбского, шпиона Штадена и ренегатов Таубе и Крузе. Из четверых на месте событий присутствовал один Штаден. О "погроме" писали и другие авторы, но они либо вообще не бывали в России, либо их "данные" настолько одиозны, что даже не все историки решились их повторить. Горсей, например, в своих "воспоминаниях" путает и время, и последовательность событий: Иоанн, якобы, отступая от Ревеля (в сентябре 1558 года – В.М.), "мстит" за поражение и "грабит" сначала Нарву (май 1558 г.), затем "милует" Псков и, наконец, вводит в Новгород 30 000 татар и 10 000 стрельцов и уничтожает 700 000 человек!
Абсурдность данного сообщения понятна каждому, кто знаком с историей. Во всех 150 городах тогдашней России не набралось бы, пожалуй, и половины названного количества убитых: единственным большим городом была Москва – около 100 000 жителей. Новгород был вторым по величине населения городом страны – примерно 26 000 человек. Остальные населенные пункты в нашем понимании больше всего походили на села.
Истинные подробности событий января 1570 года можно было бы узнать из дела по новгородской измене.
Оно хранилось в государственном архиве со времен Иоанна Грозного, пережило Смутное время, но все же не уцелело и исчезло в XIX в. точно так же, как другой важнейший документ той эпохи – Учредительная грамота опричнины. Эти странные исчезновения важнейших исторических документов из госархивов произошли как раз тогда, когда там работала парочка архивариусов-историков, а по совместительству – и масонов: Бантыш-Каменский и его верный ученик Карамзин. (Впрочем, были случаи, когда иностранные "специалисты", поработав в русских архивах, вывозили в Европу целые сундуки наших летописей.)
Известно, что 2 января 1570 года передовой отряд опричников выставил заставы вокруг Новгорода, а 6 или 8 января в город вошел царь и его личная охрана. Зимин пишет о "15 тысячах опричного войска", но из документов той эпохи известно, что число опричников никогда не превышало 5–6 тысяч, из которых 1200 человек были придворные и обслуживающий персонал и около полутысячи – царская гвардия. Костомаров неопределенно говорит о каком-то войске и отдельно о 1500 стрельцах. А Валишевский пишет, что Иоанн прибыл вслед за передовым отрядом всего с пятью сотнями людей.
Зная, как часто в описании событий того времени появляются и пропадают по воле авторов нули (например, Горсей пишет о 700 000 убитых в Новгороде, а Валишевский исправляет эту цифру на 70 000; Карамзин сообщает о 800 000 сгоревших в Москве, а Костомаров – о 80 000) и, учитывая, что опричников было намного меньше, чем 15000, вернее всего будет считать, что царь вышел в поход с 1500 опричниками. Из них тысячу составлял передовой отряд под командой Скуратова-Бельского и 500 человек личную царскую "гвардию".
Значение вопроса о численности опричного отряда в том, что количество участников похода прямо пропорционально числу казненных в Новгороде. Понятно, что если говорить о десятках или даже сотнях тысяч казненных, то тут и 15000 стрельцов Зимина и даже 30000 татар Горсея будет маловато. Но факты свидетельствуют об ином. Иоанн не собирался брать штурмом новгородские твердыни, он знал, что народ не позволит знатным заговорщикам закрыть перед ним ворота. Так и случилось. Передовой отряд арестовал знатных граждан, чьи подписи стояли под договором с Сигизмундом, и некоторых монахов, виновных в ереси жидовствующих, которая служила идеологической подпиткой сепаратизма новгородской верхушки. Часть историков пишет, что были схвачены все монахи и священники, но известно, что царя встретил многолюдный крестный ход – не один же Пимен в нем участвовал!
После прибытия государя состоялся суд. Сколько было приговоренных к смерти изменников? Отбросим 700 000 Горсея и даже 70 000 Валишевского, он и сам сомневался в достоверности этого числа. Псковская летопись пишет о 60 000, но данные Новгородской, более близкой к событиям, в два раза меньше: примерно 30 000 человек. Однако, и это количество, на 5000 превышающее население города, не вызывает доверия у исследователей. Таубе и Крузе сообщают о 15 000 казненных, но находились они в то время на берегах Волги и не могли быть свидетелями событий!
Зато Курбский, как всегда, впереди всех – пишет о 15 000 убитых в один день, тогда как даже такой недруг России, как Гуаньино ограничивается 2770 убитых. Р.Г. Скрынников, на основании изученных документов и личных записей царя, выводит цифру в 1505 человек. Примерно столько же, полторы тысячи имен, насчитывает список, посланный Иоанном для молитвенного поминовения в Кирилло-Белозерский монастырь. Много это или мало для искоренения сепаратизма на 1/3 территории страны? Пусть современники "восстановления конституционного порядка в Чечне" решают вопрос сами.
Но, может, все же правы те, кто сообщает о десятках тысяч "жертв царской тирании"? Ведь дыма без огня не бывает? Не зря же пишут о 5000 разоренных дворах из 6000 имевшихся в Новгороде, о 10 000 трупов, поднятых в августе 1570 года из братской могилы близ Рождественского храма? О запустении Новгородских земель к концу XVI века?