Отряд всемирной пропаганды
Такая же судьба постигла всех зарубежных немцев, участвовавших в различных национальных организациях. В большинстве своем они и понятия не имели о том, для каких дьявольских целей используется их работа. Только много лет спустя выяснится, какое огромное доверие было походя загублено таким циничным злоупотреблением. Все колонии зарубежных немцев были превращены в опытные грядки пропагандистских структур, взращиваемых в темноте, подобно грибам; через эти структуры проходило все что угодно, вплоть до откровенного шпионажа. Эта гигантская машина втягивала в себя каждого немца, находившегося за рубежом, будь он гражданином Германии или любой другой страны. Все организации зарубежных немцев, не заявившие однозначно о своем неприятии национал-социализма, в большей или меньшей степени превращались в органы политического наблюдения и влияния, переходившего всякие границы законности и честности.
Едва ли кто-либо из участников догадывался, во что это может перерасти. Всех занимало только одно: коалиционная борьба за руководящие должности и доходные места. Во всех зарубежных организациях такая борьба продолжалась годами. Все политические направления, старые и новые, наперебой стремились заручиться признанием "фюрера", понравиться руководящим кругам Рейха. Здесь больше всего ценилась поддержка финансового руководства, обеспечивавшая честолюбцам уважение и признание многих авторитетных лиц. К сожалению, в новом Рейхе для них открывалось множество возможностей. По меньшей мере семь партийных органов занимались использованием немецкой диаспоры в целях пропаганды и сбора информации. Ни один из этих органов не отличался чистотой помыслов, никто и не думал о поддержке и развитии нашей диаспоры. Передними была поставлена задача: вовлечь всех зарубежных немцев в огромную, опутавшую весь мир сеть секретных служб.
Во всех зарубежных немецких общинах возникли "фракции", взаимная ненависть, борьба. Повсюду царили неразбериха и соперничество, вызывавшие насмешку у сторонних наблюдателей. Такая коалиционная борьба за власть воспринималась как нечто естественное, типичное для немцев; но здесь наблюдатели упускали из виду весьма существенную теневую сторону этих событий.
Даже я и некоторые мои друзья, представлявшие Германию за рубежом, недооценивали опасность игры, затеянной бессовестными партийными лидерами по приказу Гитлера, поставившего на карту честь и достоинство всемирной немецкой диаспоры. Это необходимо подчеркнуть, так как подобная тактика национал-социалистов возбудила во всех странах мира нетерпимость к немецкой диаспоре, и это чревато конфликтами, потери от которых могут оказаться невосполнимыми. Любая нация всегда рассматривает свои национальные общины за рубежом как фактор, сближающий государства и нации. Если мир дойдет до такой степени упадка, что каждый иностранец будет казаться агентом враждебной державы, то нас ждет всеобщее варварство и возврат в эпоху дикости. Поэтому необходимо еще раз заявить, что многие немцы используются национал-социалистическим аппаратом, не желая и не осознавая этого. Ответственность за подобные злодеяния должны нести только Гитлер и еще несколько человек из его окружения, прежде всего Гесс, пронырливый и весьма опасный субъект, прикрывающийся маской порядочного человека.
С Гессом, заместителем фюрера, я несколько раз говорил о судьбе польских немцев. Я много общался с этими людьми и хорошо знал их проблемы. Они неоднократно просили меня разъяснить им некоторые вопросы и поручали мне улаживать отдельные фракционные конфликты. Гесс был чем-то вроде лидера среди тех, кто стремился вовлечь немецкую диаспору в национал-социалистическую борьбу. Я не знал об этом и чистосердечно полагал, что он помогает мне "продвигать" новых соискателей и уравнивать их положение с положением старых партийных кадров.
В то время мне пришлось принять участие в одном пленуме зарубежных немцев. В речах, произносившихся здесь с трибуны, едва ли было что-то достойное внимания. Но после бесед с новыми делегатами пленума - сотрудниками "Гитлерюгенда", СС, аппарата Розенберга, прочими партийными кадрами - мне стало ясно, что за игра ведется ими на самом деле. А когда некоторое время спустя я, как сенатор, случайно услышал разъяснения по поводу истинных целей деятельности мюнхенской "Немецкой Академии", я окончательно понял, какие преступные махинации творятся вокруг зарубежных немцев ради всемирного экспорта национал-социалистической революции.
Вскоре мне представился случай услышать, что говорит по этому поводу сам Гитлер. В начале лета 1934- го в узком кругу партийных лидеров состоялась конференция, куда были приглашены некоторые представители немецкой диаспоры, принадлежавшие к одной умеренной фракции, которая, впрочем, состояла в основном из очень молодых людей, не облеченных еще никакой ответственностью. В конференции приняли участие и представители крупных зарубежных немецких организаций. Один из представителей вышеупомянутой умеренной фракции, давно впавший в немилость "при дворе", попросил меня принять участие в этой конференции, потому что я много лет занимался проблемами защиты национальных меньшинств и культурной автономии. Он полагал, что я смогу в определенной степени воздействовать на участвующих в конференции "новых людей". Но ни о каком воздействии не могло быть и речи. Все то, к чему на протяжении десятилетий были прикованы наши надежды, все, что могло помешать новой войне и установить в Европе долгий и прочный мир, не имело здесь никакого значения. Никто не хотел слышать про соглашения о защите национальных меньшинств, которые могли бы привести к созданию общеевропейской декларации прав национальных меньшинств. С трибуны говорили об экономических вопросах, о финансировании газет, устранении особо нелюбимых членов наблюдательных советов, передаче материальных ценностей - короче говоря, о фракционной борьбе. Затем, на закуску, последовало краткое выступление Гитлера.
Прирожденный подстрекатель. Гитлер был двигателем и бесспорным лидером национал-социализма, воздействовавшим на его подъем и оформление. Он вел свое движение с самого начала до тех пор, пока оно не стало силой, покорившей всю Германию.
В том, что ему это удалось, не последнюю роль сыграли его ораторские способности. Одним лишь своим голосом и жестами он склонял на свою сторону миллионы немцев.
"Господа, - сказал нам Гитлер после того, как все желающие были представлены ему и смогли "взглянуть ему в глаза", - вы взяли на себя чрезвычайно важную задачу. Сегодня ваш долг - не просто заботиться о немецкой диаспоре. Вы должны превратить ее в боевой отряд. В ваши задачи не входит отстаивать парламентские права и ограниченные свободы зарубежных немцев. В дальнейшем эти права и свободы скорее станут для нас обузой, чем поддержкой. Исходя из этого, вам следует не своевольничать, руководствуясь своими благими намерениями, а ждать команды, которая прозвучит из-за вашей спины. Сверху виднее: то, что кажется вам полезным, на самом деле может оказаться вредным. Таким образом, я требую от вас слепого повиновения. Не вам решать, что вам делать на своем участке. Но я не всегда смогу подробно рассказать вам о том, что я намереваюсь делать. Ваше повиновение должно проистекать из доверия ко мне. Поэтому я не могу использовать для нашего дела тех, кто слишком долго занимался парламентской деятельностью. Они износились. Они пытаются выполнять свои задачи привычным для них способом. Теперь они нам просто не нужны. Если они не уступят места по доброй воле, то с ними придется бороться - любыми средствами. Организациям немецкой диаспоры уже не нужно ни обсуждать, ни согласовывать свою политику - она определяется здесь, мною или моим заместителем Гессом.
Находясь на переднем крае нашей национальной борьбы, вы являетесь форпостами Германии и даете возможность совершенствовать наше движение и проводить наши боевые операции. На вас возложена роль, которую старшие из вас хорошо помнят по военному времени. Вы - в "секрете". Вы подготавливаете проведение некоторых акций, находясь далеко впереди линии фронта. Каждый из вас должен маскировать собственную подготовку к атаке. Считайте, что ваша война уже началась. Вы живете по законам военного времени. Сегодня вы - важнейшая часть немецкого народа. Вся нация, включая и меня лично, никогда не забудет тех жертв, которые вы принесете ради грядущего Рейха".
Гитлер отлично понимал, о чем думает сейчас большинство молодых людей. Они сияли от воодушевления и впоследствии называли эту гитлеровскую речь событием, определившим всю их дальнейшую жизнь. Затем Гитлер перешел к вопросам тактики. Он сказал, что его ничуть не тревожит борьба между фракциями и группировками. Партия выросла не только во внешней, но и во внутренней борьбе. Глупо осуждать это соперничество. Где есть жизнь - там всегда идет борьба. Гитлер заявил, что считает нежелательным постоянно протежировать одну и ту же фракцию. Должны существовать различия, должна существовать напряженность. Кроме всего прочего, это помогает ввести в заблуждение соответствующие органы и убрать на задний план истинные цели движения. Целесообразно иметь в каждой стране по меньшей мере две немецких фракции.
"Одна из них должна все время призывать к соблюдению законности. Ее дело - общественные и экономические связи. Другая фракция пусть будет радикально-революционной. Вам следует осознать, что мне и моим службам придется зачастую жертвовать вами. Кроме того, у вас не должно остаться ни малейшего сомнения в том, что я не делаю различия между германскими немцами и немцами, имеющими иностранное подданство. И ваша главная задача заключается в том, чтобы воспитать во всех немцах, независимо от их государственной принадлежности, одно убеждение: признательность нации превыше всякой лояльности по отношению к чужому государству. Только таким образом вы сможете выполнить те трудные задачи, которые я ставлю перед вами. Мне все равно, каковы будут средства, которыми вы станете приучать своих товарищей к новой дисциплине. Пусть эти средства не всегда будут добрыми. Для меня главное - чтобы они были эффективными. И пусть тот, кто осмелится вам перечить, знает, что ему нечего больше ждать от Германии, что он навеки потерян для своей родины. И в свое время он получит по заслугам, как предатель нации".
В заключение своей речи Гитлер сказал: "Господа, от вас зависит, достигнем ли мы своих целей относительно легким путем и обойдемся ли мы без кровопролития. Вам предстоит подготовить почву. На востоке и на юго-востоке Германия намерена распространить свою власть далеко за установленные границы. Но и на тех, кто живет за морями, мы возлагаем те же самые обязанности. Забудьте все, чему вас учили раньше. Мы не хотим равноправия с другими нациями, мы хотим господства. Мы не занимаемся защитой национальных меньшинств и прочими выморочными выдумками бесплодных демократов. Если Германия будет великой и победоносной, никто не решится косо смотреть на немцев, где бы они ни находились. Ваш долг - завоевать Германии эту господствующую роль во всемирном масштабе. Тогда и вы станете господами, безо всяких параграфов и пактов. Следующей вашей задачей будет опекать эти порабощенные страны от имени всего немецкого народа. Я поручу вам править странами и народами, которые сегодня угнетают и преследуют вас. Раздробленность и многовековое бессилие немецкого государства вынуждали миллионы лучших сынов немецкого народа нести свою культуру иным народам; это было нашей бедой, но теперь мы гордимся этим. Как евреи, рассеянные по лицу земли, сумели затем воцариться повсюду и до сих пор правят всем миром - так и мы, воистину избранный народ, рассеянный ныне палицу земному, станем повелевать повсюду, станем хозяевами Земли!"
Это было напряженное время. Приближалось 30-е июня, Варфоломеевская ночь немецкого народа. Вскоре после описываемых событий я, возмущенный бессмысленностью и преступностью услышанного, использовал свою встречу с одним знакомым, отправлявшимся за границу в качестве официального представителя Рейха, чтобы побеседовать с ним о последствиях подобной политики. Мы несколько часов прогуливались по Тиргартену, обсуждая средства, которые позволили бы немецкому народу избежать подобной авантюры.
Прошло немного времени, и я попал под подозрение партийного руководства. Мне позвонил адъютант из бюро Гесса и в резкой форме предупредил меня, чтобы я больше не занимался проблемами зарубежных немцев, в особенности польских. Вскоре после этого, нарушив тайну переписки, в партийные органы передали поздравительную телеграмму, которую я отправил бывшему канцлеру фон Папену по случаю его знаменитой Марбургской речи. Речи, которая казалась манифестом антигитлеровской революции, которая вызвала вздох облегчения у всех, кто видел, куда ведет нас Гитлер. В то время Папен еще был нашей надеждой. Впрочем, я еще вернусь к этой теме.
Впоследствии я имел случай еще раз высказаться о проблеме зарубежных немцев. Это было незадолго до моего выхода из партии, осенью того же года. Собрание представителей немецкой диаспоры, завершив свою работу, отправилось на экскурсию в Данциг. Многие из них посетили меня. Мне пришлось выступить перед ними с речью. В ней я прямо отверг заявление Гитлера о том, что вне Германии возможен только особый национал-социализм, приспособленный к положению зарубежных немцев. Я говорил о надежде на "очищение" национал-социализма. И меня услышали.
Берлинское руководство тут же занесло меня в черный список. Даже самые старые и заслуженные представители немецкой диаспоры капитулировали перед Гитлером. Теперь они соревновались с молодыми за звание особо прилежных национал-социалистов.
Впрочем, мне еще один раз довелось ходатайствовать за зарубежных немцев - по крайней мере, за восточно-европейских. Это случилось, когда я возвратился из Женевы, где Бек, польский министр иностранных дел, публично объявил договор о защите немецкого национального меньшинства ошибкой, которая дорого обошлась Польше. Ибо никто иной как Клемансо писал Падеревскому, первому президенту Польши, будто закон о защите меньшинств - неотъемлемая часть мирного договора и основная предпосылка восстановления Польши в ее новых границах. В то время я беседовал с фон Нейратом, министром иностранных дел Германии. Я указал на то, что события приобретают опасный оборот. Они развиваются в очень невыгодном для нас направлении. Они отбрасывают нас назад. Нейрат, знавший все это лучше меня, тем не менее, не согласился со мной. Беседа с Нейратом показала мне, что он считает целесообразным отложить в сторону все устаревшие правовые нормы и соглашения, чтобы подготовиться к решающей схватке за власть. Он сказал, что все эти договоры не дают немецким меньшинствам никаких реальных прав. Он сам, всего лишь дважды побеседовав с Беком, добился для немцев большего, чем мог добиться за все время своей работы в Совете Лиги Наций. Я возразил, что мне все еще представляется ценным формирование новой правовой основы германско-польских отношений, пусть такой путь и не чреват немедленными успехами. Я спросил, не собирается ли Германия возвращаться в Лигу Наций, и если да, то как скоро. " Ну, этого дня еще ждать и ждать", - рассмеялся Нейрат.
11. ОПАСНАЯ ИГРА
Этот барон фон Нейрат вовсе не был потомком бескультурных и кичливых прусских вояк - он происходил из южно-немецкого аристократического рода; о нем говорили, что его образование соответствует высоким европейским стандартам. Весной 1934-го он однажды пригласил меня позавтракать у него. С фамильярностью, свойственной лишь ему одному, он похлопал меня по плечу: "Пускай все идет своим чередом; через пять лет об этом никто и не вспомнит". Таким образом он ответил на мои сомнения относительно нынешнего курса Германии. Мне казалось, что она кратчайшим путем летит навстречу чудовищному краху. Нейрат не находил ничего подобного. Его сангвинический темперамент не принимал никаких сложностей и сомнений. Я так до сих пор и не знаю, разыгрывал ли он из себя оптимиста, или был действительно уверен, что ход событий скоро изменится.
Дилемма 1934-го звучала следующим образом: продолжать революцию или восстановить порядок? Такой вопрос волновал всех. Что же стояло за этим вопросом?
До сих пор каждый отождествлял немецкую революцию с реализацией своих собственных политических устремлений. Но в один прекрасный день образованным и просто понятливым людям стало ясно: немецкая революция - это самая настоящая революция. Но к чему она приведет? Последствия трудно себе представить: рухнет все то, что до сих пор считалось неотъемлемой основой любого государственного и общественного порядка. Допустимо ли и впредь спокойно смотреть на такую революцию? Не следует ли покончить с нею: пойти на риск, совершить государственный переворот и выгнать, наконец, прочь всю эту коричневую орду?
Но вот здесь-то и начинались сложности. Удастся ли при этом избежать гражданской войны? Если нет, то сможет ли Германия в данный момент пережить такую войну? Ибо, пока консервативные и либеральные круги размышляли, а образованные представители буржуазии начинали сознавать, что они наделали, допустив Гитлера к власти - рабочие, служащие, мещане, прежде исповедавшие социал-демократическую идеологию, все без остатка ринулись в национал-социализм. Очевидно, именно в 1934-м национал-социализм стал наиболее популярен в массах. Возможно ли было, видя весь этот массовый энтузиазм, свергнуть национал-социалистов и устранить Гитлера, руководствуясь какими-то опасениями, которых масса не в состоянии понять?
Я излагаю здесь ход мыслей, которыми делились со мной многие "озабоченные патриоты", занимавшие самые различные политические позиции. С самого первого дня 1934-го года находилось все больше и больше желающих покончить с этим колдовством, которое грозило свести Германию в гроб. Но сделать это не было никакой возможности.
А тут еще обострялись проблемы, связанные с Ремом. Рейхсвер ощутил угрозу, которой был чреват новый всплеск революционного нигилизма. К сожалению, военные смотрели на все с узкопрофессиональной точки зрения - они видели лишь угрожающее ослабление дисциплины и опасность, которой подвергался недавно начавшийся процесс вооружения Германии. Но было ясно, что рейхсвер готов в любой момент положить конец опасной игре.
Я не был близко знаком с Ремом. Нас познакомил Форстер в начале 1933-го. Мы заехали в отель "Фазаненхоф", где Рем обычно останавливался, когда бывал в Берлине. В отеле мы застали Рема и его адъютанта. Рем был недоволен. Ему не дали никакого министерского портфеля. Он считал, что вся национал-социалистическая революция утратила смысл. "Снова мы оказались на побегушках у генералов", - язвил он. Он интересовался, не может ли Форстер, имеющий такое влияние на фюрера, как-нибудь попросить за него. Он утверждал, будто вся национал-социалистическая революция застопорится, если штурмовики не получат никакой юридически оформленной работы; стоило бы преобразовать их хотя бы в отряды самообороны или в привилегированные воинские части. Лично Рем не имел никакого желания становиться марионеткой.