"Мой социализм - это не марксизм, - заявил Гитлер. - Мой социализм - это не классовая борьба, а Порядок. Кто подразумевает под социализмом подстрекательство и демагогию - тот не национал-социалист. Революция - это не зрелище для масс. Массы видят только результаты, но они ничего не знают и никогда не смогут понять, какой нечеловеческий объем скрытой работы приходится совершить, прежде чем у нас появляется возможность сделать очередной шаг вперед.
Революция не заканчивается. Ее просто невозможно закончить. Мы - движение, мы - вечная революция. Мы никогда не примем каких- либо установившихся форм.
Многие не понимают того, что я сделал. Но я победил - значит, я прав. Всего за шесть недель моя партийная оппозиция, "знатоки и эксперты", на наглядном примере убедились, что мои действия 30-го июня были необходимыми и единственно верными.
Со стороны может показаться, что я закончил революцию. На самом деле мы уводим ее вглубь. Мы замораживаем нашу ненависть и ждем того дня, когда сбросим маски и снова станем теми, кем мы есть и останемся навечно.
Сегодня я еще не могу сказать вам, что именно я имею в виду. Но поймите одно: социализм в нашем представлении - это не благосостояние отдельно взятой личности, а величие и будущее всего народа. Это героический социализм. Это союз братьев по оружию: ни у кого нет никакой собственности, все общее.
Но сейчас я прежде всего наведу порядок.
Наша первая задача - вооружаться и готовиться к неизбежной войне. Наша вторая задача - создать наилучшие социальные и экономические предпосылки для нашей боевой готовности. С настоящего времени германский порядок - это порядок единого военного лагеря. Сейчас нам уже нельзя думать о себе и своих житейских потребностях".
"Что же касается штурмовиков, - добавил он, - то им придется пройти очищение огнем. Но настанет день, когда я полностью реабилитирую их и воздам им высшую честь. Ибо - (здесь в голосе его, должно быть, слышалось рыдание), - они тоже погибли ради величия нашего движения. Их намерения были благими, но они оказались чересчур своевольными. Поэтому они неизбежно должны были ошибиться и понести наказание, которое предстоит каждому, кто не умеет повиноваться".
13. НОВЫЙ ПОРЯДОК И НОВАЯ ЭКОНОМИКА
Гитлер только говорил о "едином военном лагере" - на самом деле он представлял себе социально-экономическое устройство немецкого народа совсем иначе. А может, он и вовсе не имел о нем никакого представления? Однако он задействовал своих специалистов по социальным программам, и брошюры, которые инженер Федор объявил соответствующими партийной линии, представляя экономическую программу национал-социалистов как шаг навстречу "сословной структуре". Вскоре после прихода Гитлера к власти начались дичайшие эксперименты по "упорядочению" экономики. Многообещающий лозунг: "Общая выгода превыше личной", по мнению некоторых, должен был привести к созданию принципиально нового экономического устройства, в котором будет полностью исключена персональная заинтересованность частных лиц. Другие полагали, что следует ввести централизованное государственное руководство экономикой и сделать так, чтобы все имели одинаковую заинтересованность в решении основных экономических задач - не ради своей личной выгоды, а во имя удовлетворения потребностей Государства и Народа.
Но эти планы было легче обсуждать, чем претворять в жизнь. Никто не знал, о чем на самом деле шла речь. О корпоративном государстве? О тотальном экономическом планировании? О государственном социализме? Сверху рекомендовали одно: прежде всего действуйте, проявляйте активность - ясное видение цели наступит само собой. Таким образом, повсюду начался настоящий бум бестолкового организаторства. В чувствительный и сложный механизм немецкой экономики полезли варвары, и весь порядок покатился кувырком. "Как бы нам не пришлось демонтировать всю эту "сословную структуру, - говорили в те дни. "Организаторская лихорадка" поставила страну на грань мятежа.
23 сентября 1933 г. Перед первой лопатой на строительстве имперской автотрассы в окрестностях Франкфурта Гитлер завершил свою речь словами: "И теперь я призываю вас: за работу! Строительство должно начаться сегодня! Пусть работа идет! И не пройдет и нескольких лет, как появится гигантское сооружение, свидетельствующее о нашем служении. нашем прилежании, наших способностях и нашей решительности! Рабочие Германии - за работу!"
До начала второй мировой войны Гитлер не говорил ни о чем. кроме мира - как внутри страны, так и за рубежом.
То. что этот мир был обманом, люди узнали позже, когда Гитлер, напав на Польшу 1 сентября 1939 г.. развязал вторую мировую войну.
В сельском хозяйстве все шло еще относительно легко. Здесь сохранялись некоторые остатки свободного рынка, и поэтому "кормильцы Рейха" смогли в известной степени воплотить в жизнь идеи корпоративного устройства. Но подходить с теми же мерками к торговле, ремеслам, промышленности - значило вечно натыкаться на непреодолимые трудности. Потому что никто не знал, чего же он хочет на самом деле. Что такое "отраслевое хозяйство"? Мы пытались разобраться с этими пустыми, необдуманными лозунгами, однако стоило лишь прикоснуться к ним - и они тут же рассыпались в прах.
Но были и другие люди, хитрые и весьма реалистически мыслящие, которые во время тотальной перестройки создали аппарат, обеспечивавший им значительное влияние на экономику. Они превратили "сословную структуру" в орудие для овладения хозяйством страны. Эти люди говорили: не годится, чтобы экономика и впредь могла самостоятельно удовлетворять свои потребности и саморегулироваться. Такая экономика будет все больше и больше подменять собой государственный аппарат, пока наконец сама не займет его место. Если в этом и заключается смысл корпоративного государства - то национал-социализм не имеете ним ничего общего. Нет, не восстановление хозяйства, а овладение хозяйством, порабощение экономики национал-социалистической партией - вот в чем заключалась цель этих людей, не признававших никаких экономических законов и наивно полагавших, будто экономику удастся без потерь подчинить выдуманным правилам, противоречащим реальному положению вещей. Эти люди видели в "сословной структуре" всего лишь орудие собственной власти. И то, что они создавали, было аппаратом насилия над экономикой.
Никто не сомневался, что массовая безработица непременно требовала государственного вмешательства в экономику. Но повышало ли это вмешательство производительность труда или оно просто было временной мерой? И если в планы организаций, государственных учреждений и самой партии не входило ни достижение внутреннего экономического равновесия между отраслями, ни даже обычное повышение эффективности хозяйства - то что же тогда ожидало саму экономику?
Таковы были вопросы, не дававшие нам покоя. Наш Данциг представлял из себя небольшую и вполне обозримую территорию; здесь тоже следовало смело взяться за организацию нового порядка. Мне казалось возможным применить здесь определенную современную форму протекционизма, чтобы облегчить затруднительную ситуацию, возникшую в наших экономических отношениях с Польшей. Впрочем, я вполне допускал мысли и о корпоративном государстве, и об определенной разновидности неомеркантилизма. Форстер, гауляйтер Данцига, напротив, имел лишь честолюбивое стремление первым завершить "сословную структуру", чтобы затем "блеснуть" перед Гитлером. Он пригласил к нам молодого человека, который занимался этим вопросом в партийных органах - именно этот человек сочинил пресловутую пропагандистскую брошюру о "сословной структуре". Молодой человек и еще шестеро его соратников прибыли в Данциг, дабы заложить краеугольный камень в основание того дела, которому они намеревались посвятить всю свою жизнь.
Однако очень скоро выяснилось, что Данциг - место, наименее пригодное для экономических экспериментов.
Что в портовом городе с международным грузооборотом, где к тому же нет собственной таможни, можно предпринимать любые экономические вольности - но ни в косм случае нельзя усложнять хозяйственную жизнь разными произвольными предписаниями. Они приводят лишь к тому, что грузооборот перемещается в более удобные порты. Исходя из этого, я понял, что самое лучшее в данной ситуации - отложить всю "сословную структуру" куда-нибудь в сторонку.
Это стало поводом для моего первого конфликта с партией, тем более, что во всех ее планах да и в самом общем проекте новых экономических отношений говорилось только об одном: экономика должна подчиниться распоряжениям партии. Я едва ли мог принять этот лозунг как руководство к действию. В рейхсканцелярию стали поступать жалобы. Меня вызвал Гесс, заместитель Гитлера. Немногословно (хотя в этом немногословии не таилось никакого глубокомыслия - лишь беспомощность и нерешительность весьма недалекого субъекта) побеседовав со мной, он не нашел ничего лучшего, как слегка пожурить меня. Вскоре мне пришлось беседовать и с самим Гитлером.
"Ну что у вас там?", - спросил он. Когда я изложил ему свои мысли о пресловутом способе ведения хозяйства, он был поражен. Он сказал, что и в мыслях не имел благословлять все это безобразие. Неужели Форстер не знает, что Гитлер уже давно отменил "сословное строительство"? Я ответил, что, если бы нам это было известно, мы избежали бы многих лишних трудов и ненужных конфликтов. Гитлер тут же принялся, по своему обыкновению, оправдывать вынесенное решение, а затем "в общих чертах" приплел сюда свои социалистические идеи, которые тогда все время вертелись у него на языке.
"Вы считаете, следует вообще прекратить заниматься корпоративным устройством?" - спросил я.
"Я пока еще не могу себе представить, что обозначает это слово, - ответил Гитлер. - И я уверен, что вы тоже это вряд ли себе представляете. Муссолини уже много лет трудится над воплощением в жизнь своего так называемого нового экономического порядка. Но он не продвинулся ни на шаг. То есть: самого существенного, самого основного, того, что увенчает его творение, замкового кирпича, который закрепит свод, он так и не нашел. И вот что я вам скажу. В таких делах нельзя насиловать природу. Нельзя ничего конструировать. Вы меня понимаете? Все эти вещи должны расти сами по себе, снизу вверх. Если вы будете собирать их по схеме, сверху вниз, то у вас выйдет лишь бумажная модель, и никто никогда не вдохнет в нее жизнь. Вы можете представить себе, как творит художник? И государственный деятель должен позволить созреть даже своему замыслу, не говоря уже о движущих силах нации. Он может будоражить всех, он может вести эти силы за собой и управлять ими, он даже может остановить всех, если увидит, что настоящих сил еще нет. Но он не может вызвать эти силы искусственно. Нет ничего ошибочнее, чем навязывать незрелым нациям что- либо сверху - даже если наверху все очень хорошо обдумали. Искусственно можно вызвать лишь творческое беспокойство, которое вечно держит художника в напряжении, которое следует всячески возбуждать и поддерживать. Нельзя позволить ему угаснуть".
"Значит, "сословная структура" или корпоративное государство, или что-то в этом роде еще не созрело для того, чтобы воплотиться в жизнь? - спросил я. - Но что же делать? Ведь нынешний хаос не может продолжаться бесконечно!"
"Размышления здесь не помогут, - заявил Гитлер. - Вы можете из кожи вон вылезать, но если дело не созрело, у вас ничего не выйдет. Я знаю это как художник. И я знаю это как государственный деятель. Поэтому единственно верный путь - иметь терпение, откладывать, вновь вытаскивать на свет - и снова откладывать. Эта работа идет в подсознании. Что-то созревает, что-то вянет. Когда у меня нет непоколебимой внутренней уверенности в том, что решение истинно - многим может показаться, что я вовсе ничего не делаю. Даже если вся партия стоит у меня над душой и кричит: "Действуй!" Я ничего не делаю, я выжидаю. Должно случиться еще кое-что. И вот, наконец, я слышу Голос и понимаю: все в порядке, настало время действовать. Так же ведут себя мои лучшие соратники по партии, да и весь народ. Если они чего-нибудь не понимают, они откладывают это в сторону. Потом они пытаются еще раз, снова и снова. И, наконец, момент настал. Они берутся за дело и выполняют его так уверенно, как будто никогда и не помышляли ни о чем ином. Конечно, мне приходится заставлять партию все время помнить о задуманном. Мне приходится экспериментальным путем выяснять, насколько созрел мой замысел и тот ли это замысел, который продвинет нас вперед. Я никогда не действую по рецептам. Конечно, прежде чем что-нибудь предпринять, я стараюсь убедиться насколько это выполнимо. Я подбираю партийные кадры для выполнения данной задачи. Хорошо, если они справляются с ней, если они на своем месте - иначе приходится искать новых людей. Но если я не нахожу никого, то это знак, что время для выполнения задачи еще не созрело. Существует абсолютная закономерная связь между задачами и людьми, которые их выполняют. Если людей нет, то проблема не созрела, время еще не пришло. И эти "сильные люди" не явятся, сколько их не зови. Но если время пришло, то приходят и люди. Я не могу воплощать мои идеи в жизнь, если нет подходящих людей. Но за последние месяцы я еще не убедился, что есть люди, способные придать нужную форму идеям "сословной структуры". Хорошо, отложим эту задачу и вытащим ее на свет в другой раз".
Я заметил, что, по-моему, как раз созрело время для того, чтобы попытаться найти что-то среднее между свободной экономикой либералов и тотальным экономическим руководством большевиков.
"А разве такое возможно? - спросил Гитлер. - Пускай разные схемы не вводят нас в заблуждение. Сегодня я уже вижу, что понимаю во всех этих вещах гораздо меньше, чем представлял два года назад."
Я возразил ему, что нынешняя организационная самодеятельность, очевидно, гораздо меньше способна прояснить дело, чем серьезные теоретические выкладки прежних времен.
"А вы подумали о том, что моих людей надо чем-нибудь занять? - рассердился Гитлер. - Они хотят мне помочь. Они полны пламенного энтузиазма. Должен же я им что-то предложить! Пусть попробуют что-нибудь сделать. В конце концов, эта "сословная структура" - не такая уж важная штука, чтобы они могли там серьезно напортить. И в конце концов, из их трудов непременно выйдет что-нибудь полезное".
Неужели все сказанные до сих пор слова были пустой болтовней, необходимой, чтобы скрыть, что экономический эксперимент - это вовсе не средство найти новое хозяйственное устройство для Германии, а просто игрушка для партийных масс, отвлекающая их от более серьезных вещей? Конечно же, нет. Мотивы, которыми Гитлер руководствовался в своей политике и в своих решениях, всегда комплексны. Очевидно, отвлекающий эффект был одной из основных причин реорганизации экономики. Но было бы неверно учитывать ТОЛЬКО эту причину. Память Гитлера имеет одну особенность: она сохраняет лишь тс причины, которые впоследствии помогут ему оправдаться.
Впрочем, Гитлер не рассматривал подробно никаких вопросов, за исключением тех, что касались внешней политики и вооруженных сил. Он совершенно равнодушно относился к тому, что называется "детальной проработкой материала9*. Он сердился, когда к нему приходили с проблемами, требующими скрупулезного обдумывания. Он питал чрезвычайное отвращение к "узким" специалистам и никогда не слушал их мнения. Он смотрел на специалистов как на подручных, моющих кисти и растирающих краски - если придерживаться его любимых "художественных" терминов.
"Уберите от себя все бумаги, - посоветовал он мне в данном случае. - Люди считают вас бюрократом. Нужно, чтобы обзор был свободен. Все вокруг видят, что вы слишком много возитесь с деталями. Не следуйте дурному примеру бывшего рейхсканцлера Брюнинга, который имел страсть собственноручно доводить каждый закон до публикации. И это характеризовало его как нельзя лучше. Поэтому у него и не оставалось сил на великие решения. И вот вам мой совет: никогда не поддавайтесь ложному служебному рвению - не увлекайтесь подробностями и не возитесь с законопроектами".
Я возразил, что как раз недавно занимался подробностями законодательного обоснования планирующейся "сословной структуры" - потому что только подробности показывают, насколько значительную опасность представляет из себя это предприятие. И я не знаю, как избежать этой опасности. Нам грозит, что мы попадем в зависимость от различных экспертов, и, в конце концов, нам придется принимать решения вслепую, руководствуясь одними лишь чувствами.
Солдаты германского вермахта во главе со своим Верховным Главнокомандующим на Нюрнбергском партийном съезде. Попирая положения Версальского договора, 16 марта 1935 г. Гитлер ввел всеобщую воинскую обязанность, расколов тем самым первое звено в цепи Версальского договора. В Кабинете министров генерал-полковник Вернер фон Бломберг прокричал Гитлеру троекратное "Хайль!"
"Именно это от вас и требуется, - перебил меня Гитлер. - Доверяйте собственным чувствам, интуиции, инстинкту - все равно, как вы это назовете. И никогда не доверяйте вашим знаниям. И не возражайте. У всех этих специалистов нет никакого чутья. Интуицию следует искать не у них, а у себя или у ваших соратников по партии. Чем больше вы будете беседовать с соратниками, тем яснее вы поймете суть дела, тем проще станут для вас все вопросы. Если вы захотите что-либо объяснить своим партийным товарищам, вам придется думать яснее, проще, придется отбросить все сложное, слишком научное. В этом и заключается целительное воздействие нашего постоянного общения с соратниками по партии ведь мы беседуем с самим народом, а не с далекими от народа депутатами, как принято у демократов. Специалисты же уцепились за схемы, как паук за свою паутину; они способны только на одно - вечно плести один и тот же узор. Но только дайте им команду и они тут же принесут свой первоначальный замысел. И, наконец, суть в том, чтобы всерьез захотеть и добиться от экспертов того материала, который нам необходим".
Следует признать, я был разочарован тем, что Гитлер подобным образом уклонялся от любого обсуждения деталей моего дела. Ведь я рассчитывал, что именно эти детали будут иметь наибольший вес. Но Гитлер уже явно не интересовался "сословной структурой". И поэтому не следовало ожидать от него решений относительно того или иного направления событий. Такое случалось уже не в первый раз: едва возникали затруднения, он тут же откладывал в сторону все свои планы и совсем не заботился о том, что начатое дело превращается в груду развалин. Он избавлял собственную персону от всех неприятных проблем, а потом и вовсе не хотел о них вспоминать.
Таков был его "дар упрощать" - и в этом тоже заключалась его способность, дающая ему преимущество перед окружающими.