Сталин произнес короткую речь о славных традициях Суворова, Кутузова и Александра Невского, о патриотической борьбе Российского государства. Родина была в опасности, но не собиралась сдаваться и сражалась с врагом. Ночью ударил настоящий русский мороз.
13 ноября Сталин приказал Жукову разработать план контрнаступления, чтобы отбросить немцев от столицы. Георгий Жуков и комиссар Булганин ответили, что у них слишком мало сил для контратаки. Верховный продолжал настаивать на наступлении.
– Чем нам контратаковать? – спросил Жуков.
– Считайте этот вопрос решенным! – Сталин положил трубку и тут же позвонил Булганину: – Вижу, вы с Жуковым начали зазнаваться, но мы положим этому конец.
Через несколько минут Булганин прибежал в кабинет Жукова и выпалил:
– Ну и была мне сейчас головомойка.
15 ноября контратака Жукова натолкнулась на немецкое наступление, решающий бросок на Москву, и захлебнулась.
Сталин снова позвонил генералу и спросил, сможет ли он удержать Москву.
– Москву, безусловно, удержим, – заверил Верховного главнокомандующего генерал. – Но нужно еще не меньше двух армий и хотя бы двести танков.
Сталин велел позвонить в Генштаб и договориться о выделении резервных армий, но танков не дал. Их просто не было.
Жуков остановил немцев 5 декабря. За двадцать дней ожесточенных боев он потерял 155 тысяч человек. Гитлеровский блицкриг окончательно провалился.
6 декабря Сталин направил Георгию Жукову еще три армии и приказал начать решительное контрнаступление на четырех соседних фронтах. На следующий день Япония напала на американскую базу в Перл-Харборе.
Жуков отбросил немцев на триста с лишним километров от столицы. Даже в самый разгар отчаянной битвы генералы не забывали об имперском тщеславии Сталина. Так же как Мехлис годом ранее пытался добиться победы над белофиннами ко дню рождения любимого вождя, так и Жуков с Булганиным приказали Голубеву, командующему 10-й армией, отметить день рождения Сталина захватом Балабанова. "Мы хотим включить сообщение о захвате этого населенного пункта в вечерний рапорт товарищу Сталину, – написали они Голубеву, – поэтому проинформируйте об исполнении приказа не позднее 19.00 21 декабря".
Сражение за Москву стало первой сталинской победой. Поражение немцев немедленно ударило вождю в голову. Он вновь уверовал в свою непогрешимость и сказал приехавшему в Москву Энтони Идену, министру иностранных дел Великобритании:
– Русские уже дважды были в Берлине, будут там и в третий раз.
Сталин был чересчур оптимистичен. Для того чтобы дойти до столицы Третьего рейха, потребуется еще четыре долгих года ожесточенных боев и миллионы жертв.
Генерал Жуков почти не спал несколько дней. Он так вымотался, что, когда позвонил Сталин, адъютанты были вынуждены сказать:
– Товарищ Жуков спит, и мы не можем его добудиться.
– Правильно, не будите его, пока сам не проснется, – благосклонно согласился Верховный.
Пробуждение было приятным. За время сна генерала фронт отодвинулся от Москвы еще на 15 километров.
* * *
5 января Верховный главнокомандующий собрал большое совещание. На нем он потребовал от Жукова и других генералов развить успех сражения под Москвой и развернуть наступление на всей линии фронта от Ленинграда до Черного моря.
– Кто еще хотел бы высказаться? – спросил Сталин.
Жуков раскритиковал план всеобщего наступления. Армия нуждается, сказал он, в пополнении живой силой и техникой. Особенно не хватает танков. Николай Вознесенский тоже был против наступления. Он объяснил, что не сможет выпустить необходимое количество танков:
– Мы еще не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов.
Берия и Маленков попытались воспользоваться подвернувшимся шансом и обрушили на Вознесенского поток критики. Они обвинили конкурента из Ленинграда в том, что он "всегда находит непреодолимые и непредвиденные препятствия". Сталин не хотел слушать никаких возражений и настаивал на широкомасштабном наступлении.
– Ну что же, на этом, пожалуй, и закончим разговор, – завершил он совещание.
В приемной старый и умудренный опытом Шапошников попытался утешить Жукова.
– Вы зря спорили, – сказал маршал. – Этот вопрос был заранее решен Верховным.
– Тогда зачем же спрашивали мое мнение? – удивился Георгий Жуков.
– Не знаю, голубчик. – Маршал Шапошников пожал плечами. – Не знаю.
Лаврентию Берии сейчас было уже сорок три года. Он показал, что может не только пытать врагов, но и делать танки и пушки, столь необходимые для фронта. Лаврентий Павлович очень хотел обойти Вознесенского, которого ненавидел. Организаторскими способностями и неуемной энергией Берия превосходил и Молотова, а также остальных представителей старшего поколения. Берия был готов взяться за любое дело. Для него не существовало отрасли промышленности, которую он не мог бы поднять в кратчайшие сроки. Во многом Лаврентий был не только Гиммлером сталинского окружения, но и Шпеером. Для достижения своих целей он использовал любые средства. "Хотите каждый день видеть восход и заход солнца? – с улыбкой спрашивал он своих подчиненных. – Тогда будьте осторожны".
В начале 1942 года Сталин вызвал к себе на квартиру трех своих главных "промышленников": Берию, Маленкова и Микояна. Он хотел обсудить, как решить проблему нехватки военной техники.
– В чем проблема? – недовольно воскликнул вождь. – Почему нашей армии нечем воевать?
Берия показал приготовленный заранее график. Из него следовало, что Вознесенский не может производить нужного количества пушек.
– И что нужно делать? – спросил Сталин.
– Не знаю, товарищ Сталин. – Хитрый Лаврентий Павлович пожал плечами.
Сталин все понял и поручил ему руководство этой важнейшей отраслью промышленности.
– Товарищ Сталин, я не знаю, справлюсь ли. У меня нет опыта в таких делах… – притворно запротестовал нарком внутренних дел.
– Здесь не нужен опыт, – отмахнулся Верховный главнокомандующий. – Главное – быть сильным организатором. Используйте для работы заключенных.
С советскими железными дорогами не смог справиться даже сверхэнергичный Каганович, большой любитель устраивать разносы подчиненным. Когда нарком Байбаков пришел к Кагановичу с докладом, тот рассвирепел, схватил его за лацканы пиджака и принялся сильно трясти. Берия рассказал Сталину о припадках ярости Железного Лазаря.
– Положение на железных дорогах постоянно ухудшается, потому что он отказывается прислушиваться к советам товарищей, – пожаловался чекист. – Он пытается решать все вопросы при помощи истерик.
Результатом интриг Лаврентия Берии стала суровая критика Кагановича за плохую организацию эвакуации промышленных предприятий и неспособность эффективно работать в условиях войны. Лазаря сняли с поста наркома путей сообщения, но вскоре, правда, восстановили.
Скромными были и успехи Вячеслава Молотова в выпуске танков.
– Как дела у Молотова? – спросил Сталин у Берии, который опять пришел в Маленький уголок с Микояном и Маленковым.
– Он не имеет связи с заводами, неумело руководит ими и проводит бесконечные совещания, – ответил Лаврентий Павлович.
Вскоре он добавил к своей империи танки.
Молотов в Лондоне,
Мехлис в Крыму,
Хрущев в кризисе
8 мая 1942 года комиссар иностранных дел Советского Союза вылетел на четырехмоторном бомбардировщике в Лондон. Сталин поручил ему добиться от англичан обещания открыть Второй фронт и признать границы СССР по состоянию на 1941 год, то есть включая Прибалтику.
Путешествие через всю Европу в то время, когда континент охвачен войной, было, конечно, очень рискованным предприятием. Маршрут полета разрабатывал любимый летчик Сталина, генерал авиации Голованов.
"Сталин был большим конспиратором, – вспоминал Голованов. – Полет Молотова планировался в абсолютной тайне. Я должен был прятать карту с маршрутом в стол, даже когда в кабинет входил мой заместитель. Сталин сказал: "Только мы втроем должны об этом знать: вы, Молотов и я"".
Полет прошел удачно. "Мистер Браун", как для маскировки назвали Молотова, приземлился в Шотландии. На аэродроме его встречал Иден. Они добрались до Глазго, а оттуда отправились на поезде в Лондон. Узнав, что об открытии Второго фронта не может быть и речи, Молотов отказался даже обсуждать предложение Идена о заключении дружественного договора, в котором не упоминались границы Советского Союза. Молотов немедленно проинформировал Сталина: "Мы считаем договор неприемлемым. Это пустая декларация…" Однако вождь неожиданно его не поддержал. "1. Мы не рассматриваем договор с Британией как пустую декларацию, но считаем его очень важным… Может быть, он очень даже неплох. Он развяжет нам руки. Вопрос с границами все равно будет решаться с позиции силы. 2. Желательно как можно быстрее подписать договор и вылететь в Америку".
Тем временем Молотов знакомился с прелестями загородной жизни в Великобритании. Возможно, по причинам безопасности он попросил, чтобы его разместили не в самом городе. Уинстон Черчилль предложил русскому гостю поселиться в Чекерсе, своей официальной загородной резиденции. На мистера Брауна изящный особняк времен Тюдоров особого впечатления не произвел. "Некрасивое старое здание, с совсем маленьким садом, – записал он в дневнике. – Наверное, его подарил правительству какой-нибудь аристократ". Сталин и Молотов признавали только громадные русские дворцы. В Чекерсе Вячеславу Молотову понравились уборные: "Там была отличная ванная комната, но без душа".
Как только Молотов приехал в Чекерс, его охрана вежливо, но твердо попросила ключи от всех жилых комнат. Нарком каждую ночь запирался на замок. "Когда прислуге удавалось попасть в его комнату, чтобы заправить постель, служанки испуганно вздрагивали каждый раз, когда находили под подушкой оружие, – писал Черчилль. – Перед тем как лечь спать, он клал рядом с халатом и сумкой пистолет". В отсутствие Молотова спальню, словно церберы, сторожили его верные охранники.
Подписав 26 мая договор, Вячеслав Молотов вылетел в Вашингтон на встречу с президентом Рузвельтом. Американский президент подарил ему свою фотографию в зеленой шелковой рамочке с дарственной надписью: "Моему другу Вячеславу Молотову от Франклина Рузвельта. 30 мая 1942 года". Молотову Рузвельт показался "дружелюбным и приятным в общении". Белый дом понравился ему больше, чем Чекерс. Особенно уборные и ванные комнаты. "Здесь все как положено, – записал он. – В ванной есть душ".
Возвращаясь в Москву, советский наркоминдел 9 июня остановился в Лондоне. Прежде чем он вновь отправился в опасное путешествие через всю Европу, произошло знаменательное событие. Это случилось во время разговора Черчилля с русским министром у ворот сада на Даунинг-стрит. "Я взял его за руку, и мы посмотрели друг другу в глаза, – писал в воспоминаниях Уинстон Черчилль. – Неожиданно я понял, что он был очень тронут. Из-под этой маски выглянул вполне нормальный человек… Мы молча пожали друг другу руки. Мы как бы говорили друг другу, что находимся по одну сторону баррикад и что это вопрос жизни и смерти для всего человечества".
Молотов не скрывал, что поладил с Черчиллем: "Да, мы выпили бокал или два вина и проговорили всю ночь". Но он ни на минуту не мог позволить себе забыть, что мистер Черчилль – "сильнейший и умнейший среди империалистов, 100-процентный империалист". "Так я подружился с буржуазией", – пошутил Молотов.
В Москву Вячеслав Михайлович привез неопределенное и ни к чему особенно не обязывающее обещание открыть Второй фронт, очень важный и ценный договор с Соединенными Штатами о ленд-лизе и дружественный союз с Великобританией. "Моя поездка и ее результаты были для нас большой победой", – хвалился наркоминдел.
На обратном пути Молотова ждали большие приключения. На его самолет сначала напали немецкие истребители, а потом и советские, принявшие его за вражеский бомбардировщик.
* * *
Отправив Молотова на Запад, Верховный главнокомандующий начал серию контрнаступлений по всей линии фронта. Он не без оснований предполагал, что Гитлер вновь начнет атаку на Москву. Однако проницательность подвела Сталина и здесь. Фюрер решил изменить направление главного удара. Он планировал летнее наступление на юге с целью захвата украинского зерна и – самое главное – кавказской нефти. Ошибка Сталина заключалась в том, что после сражения под Москвой он явно переоценил силы Красной армии. У него было недостаточно сил для запланированного большого наступления. В результате вместо того, чтобы развить успех под Москвой, Сталин передал инициативу вермахту и позволил немцам одержать летом 1942 года ряд впечатляющих побед, которые привели к очередному кульминационному моменту войны – сражению под Сталинградом.
Конечно, Верховный только усугубил ошибку, передав огромную власть группе своих помощников. Они мнили себя военными гениями, но на деле оказались ни на что не годными начальниками. Наибольший вклад в летние неудачи внес, естественно, сам Иосиф Виссарионович. Совсем немного уступил ему в этом очень храбрый, работающий двадцать четыре часа в сутки кровожадный Мехлис. Сейчас акула Мехлис находился в апогее славы. При каждом удобном случае он старался подчеркнуть близость к вождю. "Когда Мехлис появлялся в приемной, он даже не ждал приглашения Поскребышева войти в кабинет, – вспоминал один нарком. – Мехлис быстро пересекал приемную и заходил в кабинет Сталина". Он всегда был предельно откровенен со Сталиным. Видимо, поэтому вождь и доверял ему, как никому другому. Если Лев Захарович о чем-то писал Верховному, то меры следовали незамедлительно.
Узнав о захвате склада немецкой порнографии, Лев Мехлис тут же открыл новый фронт. На этот раз он развернул борьбу против германской эротики, написав пропагандистскую листовку под названием "Как Гитлер разлагает свою армию". Его помощники робко предположили, что порнография в буржуазной армии вполне естественна и что Гитлер едва ли формирует вкусы своих солдат. Но демон не стал слушать советчиков и напечатал одиннадцать миллионов экземпляров этого забавного и глупого документа.
В начале 1942 года Мехлис посетил Волховский фронт, который, как решила Ставка, должен был снять осаду с Ленинграда. У генералов не хватало сил для крупного наступления. Как и следовало ожидать, оно закончилось полным провалом. Мехлис приехал разбираться в причинах неудачи, а затем, конечно же, арестовать и расстрелять виновных.
После этой чистки Сталин предложил Ворошилову возглавить Волховский фронт, но тот смело отказался, чем вызвал негодование Верховного. Он с сарказмом заклеймил Клима и его неспособность руководить людьми.
К концу июня никто из сталинских военных дилетантов не мог спасти положения на Волховском фронте. Армия была разгромлена и попала в плен вместе с талантливым молодым генералом Власовым. Устав от ошибок вождя, он перешел на сторону немцев. Сталин был в ярости. Пока он проклинал Власова в присутствии Берии и Молотова, последний удивленно спросил:
– Как мы могли проморгать его перед войной?
Иосиф Виссарионович, как всегда, конечно, попытался переложить вину на других. На этот раз козлом отпущения он решил выбрать Хрущева. Однако руководитель Украины напомнил, что Верховный сам предложил поставить Власова во главе контрнаступления под Москвой. Сталин обычно с уважением относился к тем, кто давал ему отпор. Он промолчал и больше о Власове не заговаривал.
Отказавшийся принять Волховский фронт Ворошилов попал в немилость. Но Мехлиса и Кулика, допустившего целую серию грубейших просчетов, Сталин по-прежнему ценил очень высоко. В октябре 1941 года Григорий Кулик не сумел освободить Ленинград. В ноябре его послали на противоположный край фронта спасать Керчь. Кулик приехал в Крым слишком поздно. Керчь захватил Манштейн, один из лучших генералов Гитлера. Сталин был так разозлен, что всерьез подумывал отдать Кулика под трибунал и расстрелять. Но казнить старого товарища не стал, а ограничился разжалованием. После потери Керчи маршал Кулик стал генерал-майором.
Лев Мехлис отправился разбираться, почему опоздал самолет с Куликом на борту. Этого он так и не выяснил, но компромата на бывшего маршала нашел немало: любовь к пирушкам, для которых Кулик держит бочки с вином и водкой; недостача в 85 898 рублей; наконец, совсем юная жена. Григорий Кулик быстро пришел в себя после исчезновения предыдущей супруги и завел роман с подругой дочери. Узнав о возрасте новой супруги маршала, Сталин пошутил, что, похоже, тот выкрал ее из колыбели. Вождь хотел снять Кулика с поста заместителя наркома обороны, но за него вступился Жуков. Глупый солдафон был снова прощен и, как это ни удивительно, даже пошел на повышение. Однако дружба со Сталиным, как и для многих других друзей Кобы, закончится для него печально.
В марте 1942-го Сталин приказал нанести удар из Керчи по центру полуострова. Он хотел хоть немного облегчить положение защитников осажденного Севастополя. Мехлис, так же как и его покровитель, считал себя настоящим полководцем. Поэтому с энтузиазмом отправился в Крым руководить армией в четверть миллиона человек. На месте он сразу начал терроризировать генерала Козлова и полностью игнорировал командующего фронтом Буденного. Сталин провел сложную комбинацию, но в результате рокировки заменил недалекого взяточника-алкоголика на такого же недалекого, хотя и неподкупного, фанатика-маньяка. Вождь требовал от Мехлиса начать наступление в назначенный срок. Акула ответил, что у него недостаточно боеприпасов и оружия. "Я арестую и отдам под трибунал снабженца, если он не выправит положение за два дня. Мы организуем для немцев большой концерт!" – пообещал он.
2 марта Лев Мехлис начал "большой концерт". Как нетрудно догадаться, наступление закончилось полным провалом. Оно стало ярким примером того, что может получиться, если попытаться соединить безумные репрессии с военной наукой. Чтобы поддержать боевой дух красноармейцев на высоком уровне, главный политрук Красной армии запретил рыть траншеи и окопы. Он утверждал, что всякий, кто пытается предпринять хотя бы элементарные меры безопасности, является паникером и трусом. Немцы превратили советские войска в кровавую кашу. Мехлис забрасывал Сталина телеграммами с просьбой разрешить ему усилить репрессии. "Товарищ Берия, правильно! Позаботьтесь о том, чтобы в Новороссийске не дышал ни один подонок, ни один мерзавец!" – написал Сталин на одной из телеграмм Мехлиса.
Лев Захарович носился по фронту на джипе и, размахивая пистолетом, тщетно пытался остановить отступление. Он не пытался добыть себе славу, но "тупая тирания и деспотичные решения этого военного дилетанта", по словам поэта Константина Симонова, свидетеля тех событий, привели к полной катастрофе.