В 4.17 по московскому времени черноморское командование позвонило Жукову в комиссариат обороны и доложило о том, что в небе появились десятки самолетов с крестами. В 4.30 с наркоматом соединились генералы Западного фронта. В 4.40 немцы атаковали Прибалтику. Примерно в это же время с адмиралом Кузнецовым связался комендант Севастополя. Под грохот взрывов он доложил, что город бомбят немецкие самолеты. Кузнецов тут же позвонил в Кремль, но столкнулся с бюрократической волокитой, которая характерна для большинства тираний. Одним из самых больших государственных секретов в Советском Союзе было место нахождения Иосифа Сталина. О Кунцеве знали только избранные. Поэтому дежурный офицер ответил:
– Товарища Сталина в Кремле нет, и я не знаю, где он.
– У меня сообщение чрезвычайной важности. Я должен немедленно доложить лично товарищу Сталину.
– Ничем не могу вам помочь, – невозмутимо ответил дежурный и положил трубку.
Не дозвонившись вождю, Кузнецов позвонил Тимошенко. Нарком, конечно, знал, что началась война. На него обрушился шквал звонков. Но он боялся сообщать Сталину. Тогда адмирал Кузнецов начал набирать все известные ему номера Сталина. Все напрасно. В конце концов он вновь позвонил в Кремль.
– Я требую, чтобы вы сообщили товарищу Сталину, что немецкие самолеты бомбят Севастополь, – решительно проговорил он. – Это война.
– Я доложу по инстанции.
Через несколько минут адмирал узнал, что "инстанцией" был Маленков. Он позвонил и спросил своим характерным тихим голосом, в котором слышались нескрываемые нотки недовольства:
– Вы понимаете, что говорите?
Несмотря на то что немецкие бомбардировщики сбрасывали смертоносный груз на Киев, Севастополь, десятки других советских городов и их войска пересекли границу на всем многокилометровом протяжении, сталинские царедворцы все еще пытались не видеть реальности, хотели прогнать ее. Георгий Маленков положил трубку и позвонил в Севастополь, чтобы проверить сообщение адмирала.
Тимошенко провел ту ночь на работе, конечно, далеко не один. Вместе с военными бодрствовал Мехлис. Как и Маленков, он был уверен, что в ночь с субботы на воскресенье немецкого вторжения не будет.
В наркомат примчался с докладом командующий противовоздушной артиллерией Воронков. Маршал Тимошенко был так напуган, что протянул ему блокнот и попросил подать рапорт в письменной форме. Он решил подстраховаться. Если их арестуют за измену, то распространение паники можно будет попытаться свалить на Воронкова. Генерал сел за стол и начал быстро писать. Лев Мехлис подошел к нему и заглянул через плечо. Воронков писал то, что только что сказал – слово в слово. После того как рапорт был написан, Мехлис заставил его расписаться. Тимошенко приказал Воронкову не стрелять по немецким самолетам. Генерал понял: нарком не верит, что началась война.
Затем Тимошенко выслушал взволнованный доклад заместителя командующего Особым Западным военным округом Болдина о наступлении немцев. Нарком приказал и ему не отвечать на вражеский огонь.
– Что вы хотите этим сказать? – вскричал изумленный Болдин. – Наши войска отступают. Горят советские города, гибнут люди…
– Иосиф Виссарионович считает, что это может быть не война, а крупная провокация нескольких немецких генералов, – попытался объяснить нарком.
Тимошенко уговаривал сообщить Сталину о нападении других.
– Немцы бомбят Севастополь, – взволнованно сказал он Буденному. – Что мне делать? Докладывать или не докладывать Сталину?
– Конечно, докладывать! Звони немедленно!
– Позвони лучше ты, – взмолился нарком. – Я боюсь.
– Нет уж, сам звони, – отрезал Семен Буденный. – Ты нарком обороны.
Тимошенко долго уговаривал Буденного и в конце концов упросил усатого маршала позвонить в Кунцево. То же самое, наверное для подстраховки, он приказал сделать и Георгию Жукову…
Генерал Жуков продолжал ждать у телефона, когда разбудят Сталина. Через три минуты вождь подошел к телефону. Жуков доложил о нападении и попросил разрешения контратаковать. Последовало долгое молчание. В трубке слышалось дыхание Сталина.
– Вы меня поняли, товарищ Станин? – переспросил Жуков, но в ответ вновь услышал тяжелое дыхание.
– Где нарком? – наконец спросил Сталин.
– Разговаривает с Киевским округом по ВЧ.
– Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов политбюро.
Микояну и другим членам политбюро уже позвонили.
– Это война! – сообщил прорвавшийся в Кунцево Буденный. Он добавил, что бомбят и Ригу.
Затем Сталин позвонил Александру Поскребышеву, который спал в кабинете.
– Немцы бомбят наши города.
Вождь помчался в город. Он запретил членам политбюро ночевать на дачах, поэтому они собрались раньше и уже ждали его в Кремле. Сталин поднялся на лифте на второй этаж и торопливо пошел по красной дорожке. Войдя в кабинет, он резко приказал Поскребышеву:
– Немедленно всех ко мне!
Георгий Жуков утверждал, что политбюро собралось в 4.30. Вячеслав Молотов считал, что раньше. Однако в сталинском журнале, который хранился в приемной Маленького уголка, сказано, что совещание началось только в 5.45. То есть более чем через час после начала полномасштабного немецкого наступления вдоль всей границы.
Молотов жил в том же здании, недалеко от квартиры Сталина, и поэтому пришел первым. Следом за ним появились Лаврентий Берия, Семен Тимошенко, Георгий Жуков и Лев Мехлис. Потом пришли остальные.
Интересно, каким увидели Иосифа Виссарионовича в то утро соратники и помощники. Микояну показалось, что он был подавлен. Жукову бросились в глаза бледность и явное удивление вождя. Генсек сидел за покрытым зеленым сукном столом и держал в руках незажженную трубку. Воронов считал: Сталин упал духом и испуган. Но все сходились во мнении, что, по крайней мере, он находился в своем кабинете и, как всегда, держал все нити управления в собственных руках.
В тысячах километров от столицы, на фронтах, в это время царили полная неразбериха и паника. В Кремле обстановка была иной. Сотрудник Совнаркома Чадаев вспоминал, что Иосиф Виссарионович говорил очень медленно, тщательно подбирал слова. Порой его голос начинал немного дрожать. Однако и в эти минуты, как ни поразительно, он не отказался от мысли, что война может быть провокацией немецких генералов. Он был убежден: в высшем командовании вермахта у Гитлера наверняка есть свой "Тухачевский".
– Гитлер просто ни о чем не знает, – уверенно заявил вождь.
Сталин решил не отдавать приказ об отражении нападения до тех пор, пока не прибудут новости из Берлина.
– Этот негодяй Риббентроп провел нас, – несколько раз повторил он Микояну.
Адольфа Гитлера вождь по-прежнему ни в чем не обвинял. Сталин приказал Молотову:
– Мы должны немедленно связаться с немецким посольством.
Вячеслав Молотов позвонил в посольство из кабинета Сталина. Оказалось, граф Шуленбург уже звонил в кабинет Молотова, чтобы попросить немедленно его принять. "Я бросился из сталинского кабинета наверх к себе", – рассказывал наркоминдел. Чтобы добраться от Маленького уголка до своего кабинета, ему понадобилось около трех минут.
Шуленбург приехал с Хильгером. Он вошел в знакомый кабинет, второй раз за ночь и в последний раз в своей карьере. Кремль уже освещали первые лучи летнего солнца. В воздухе повис аромат акаций и роз в Александровском саду.
Шуленбург зачитал телеграмму, которая пришла в три часа ночи по берлинскому времени. Концентрация советских войск на границе вынудила Третий рейх принять соответствующие контрмеры. Когда он закончил, лицо Молотова исказилось от недоверия и гнева. Наконец он произнес, сильно заикаясь:
– Это что, объявление войны?
Шуленбург был так взволнован, что не мог говорить. Он лишь печально пожал плечами. Наконец гнев наркоминдела поборол шок.
– Послание, которое вы мне только что передали, может означать только объявление войны! – почти прокричал Вячеслав Молотов. – Немецкие войска пересекли нашу границу. Немецкие бомбардировщики уже полтора часа бомбят такие советские города, как Одесса, Киев и Минск…
Нападение немецких войск Молотов назвал неслыханным в истории злоупотреблением доверия и добавил, что Советский Союз не сделал ничего, чтобы заслужить подобное отношение к себе. На этом разговор закончился. Граф фон дер Шуленбург, которого Гитлер казнит за участие в июльском заговоре 1944 года, пожал руку хозяину кабинета и ушел.
Сразу после этого Вячеслав Молотов побежал в кабинет Сталина.
– Германия объявила нам войну! – сообщил он.
Услышав эти слова, Сталин как-то обмяк и надолго погрузился в раздумья. "Молчание было долгим и зловещим, – вспоминает Чадаев. – На его рябом лице застыла сильная усталость". Жуков свидетельствует, что в эти минуты он единственный раз в жизни видел упавшего духом Сталина.
Наконец вождь пришел в себя.
– Враг будет разбит по всему фронту! – оптимистично заявил он и обратился к военным: – Что вы предлагаете?
Жуков предложил приказать приграничным округам сдерживать натиск немецких войск…
– Разбить и уничтожить, – прервал своего помощника нарком Тимошенко, – а не просто сдерживать!
– Напишите приказ, – кивнул Сталин, который, похоже, все еще находился под впечатлением своего ужасного заблуждения. – Границу не переходить.
Тимошенко, но не Сталин подписал несколько приказов, выпущенных в первое утро войны. Чадаев обратил внимание, что настроение в просторном кабинете постепенно поднималось. В первые часы войны, говорил он, все были полны оптимизма.
Несмотря ни на что, вождь продолжал упрямо цепляться за осколки своих разбитых иллюзий. Он сказал, что еще надеется решить конфликт дипломатическим путем. Услышав эти глупые слова, все промолчали. Только Молотов, товарищ вождя с 1912 года, один из немногих, кто осмеливался спорить с ним, возразил:
– Нет, это война, и тут ничего уже не сделать!
К середине дня масштабы немецкого наступления и упрямство Вячеслава Молотова поколебали уверенность Сталина в том, что мир с Гитлером еще можно спасти.
Красная армия была разгромлена. Самые сильные войска Сталин держал на юге. Немцы же сейчас стремились к Ленинграду и на Украину. Самая сильная гитлеровская группировка была нацелена на Москву. Группа армий "Центр" двумя клещами разорвала советский Западный фронт под командованием генерал-полковника Павлова. Контрнаступление советских войск провалилось. Немецкие танковые дивизии устремились к Минску и Москве.
Сталин реагировал на поражения бурным потоком грозных приказов и директив. Их содержание свидетельствует, что он слабо представлял реальное положение дел на фронтах. Однако работа или, вернее, имитация кипучей деятельности продолжалась. Маленький уголок был похож на проходной двор. Там постоянно сновали Берия, Маленков, Микоян, Каганович и Ворошилов. К обеду все они, как минимум, дважды побывали в кабинете вождя. Рекордсменом стал Лаврентий Павлович Берия. Ему посчастливилось разговаривать со Сталиным трижды. Мехлис пришел одним из первых, Кулик показался чуть позже. Каганович получил приказ срочно готовить поезда, чтобы вывезти из прифронтовых районов заводы с фабриками и 20 миллионов человек. Ничто, подчеркивал Сталин, не должно достаться гитлеровцам. Микояну надлежало снабжать армию.
Сталин продолжал вникать в каждый вопрос, в каждую мелочь. Его интересовало все: от длины и формы штыков на винтовках красноармейцев до заголовков в "Правде". В первые дни войны он не утратил ни ревности к славе других, ни безошибочного инстинкта к самосохранению и по-прежнему писал передовицы в главную советскую газету. В течение первой недели боевых действий журналисты несколько раз упоминали имя генерала Конева. Сталин нашел время позвонить главному редактору и резко упрекнул его за ненужное прославление Конева. Тот же редактор попросил разрешения напечатать статью одного журналиста, которого Сталин безжалостно критиковал перед войной.
– Можете печатать, – ответил вождь. – Товарищ Авдеенко исправился.
В эти дни Иосиф Виссарионович как бы затаился. Его появления на первой странице "Правды" носили драматический характер. В это нелегко поверить, но в июне 1941 года в Советском Союзе не было верховного командования. В девять утра Сталин приказал создать первый вариант главного управляющего органа, Ставку. В проекте указа, естественно, говорилось, что Верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами является товарищ Сталин. Вождь проявил несвойственную себе скромность. Он вычеркнул свою фамилию и заменил ее фамилией Тимошенко.
Все были согласны, что правительство должно объявить о начале войны. Анастас Микоян и другие члены политбюро советовали Сталину зачитать этот документ, но он отказался: "Пусть говорит Молотов". Формально генсек был прав. В конце концов, пакт о ненападении с Риббентропом подписывал не Сталин, а Молотов. Свита не согласилась. Народ не поймет, почему в такую минуту молчит председатель Совнаркома. Сталин стоял на своем. Он пообещал выступить в другой раз. "Он не хотел говорить первым, – считал Молотов. – Ему была нужна ясная картина, а не тот туман, который стоял в первые дни войны… Он не мог действовать как автомат. В конце концов, он же был человеком".
Молотов, который до сих пор продолжал считать себя политическим журналистом, немедленно сел за работу. Сталин, как всегда, отредактировал текст. Он не утратил свой очень ценный дар – переводить сложные идеи и мысли в простые и трогающие сердца обычных людей фразы. Эта доступность была характерной для всех его речей военных лет. В полдень Вячеслав Михайлович отправился на Центральный телеграф. Ехать было недалеко. Телеграф находился на улице Горького рядом с Кремлем. Ему удалось побороть заикание. Свою знаменитую речь Молотов произнес ровным, твердым голосом. "Наше дело правое. Победа будет за нами, враг будет разбит", – закончил выступление наркоминдел Советского Союза.
После возвращения Молотова в Кремль Сталин поднялся к нему в кабинет с поздравлениями.
– Ты говорил немного взволнованно, – заметил он, – но в целом выступил очень хорошо.
Вячеслав Молотов любил, когда его хвалили. Он был намного тщеславнее, чем казался.
В этот момент зазвонила вертушка. Семен Тимошенко доложил, что на фронте царит паника. Генералы, особенно Павлов, командовавший жизненно важным Западным фронтом, который прикрывал Минск и дорогу на Москву, полностью потеряли связь со своими войсками. Сталин рассердился. Он гневно ответил наркому, что внезапность играет на войне очень большую роль. Нападающая сторона захватывает инициативу.
– Вы должны во что бы то ни стало предотвратить распространение паники! – кричал он. – Срочно соберите командующих, проясните ситуацию и доложите. Сколько времени вам для этого потребуется? Два часа, не больше…
Особенно вождя, конечно, тревожило положение дел на Западном фронте, который принял главный удар. Вместе с Молотовым, Матенковым и Берией, которые проводили в Маленьком уголке в военные годы особенно много времени, Сталин постепенно узнал об успехах немцев и разгроме советских войск. Такие известия кого угодно могли повергнуть в уныние и смятение.
В течение первой недели войны Лаврентий Берия, которому помимо всего прочего подчинялись и особые отделы, имевшиеся в каждой воинской части и отвечавшие за разоблачение врагов и предателей, встречался со Сталиным пятнадцать раз, а Мехлис, политический руководитель Красной армии, буквально поселился в Маленьком уголке.
Сталин нашел действенный, по его мнению, ответ на поражения на фронтах. Как нетрудно догадаться, он обратился к репрессиям. Но Берия и Мехлис вместе с его друзьями времен Гражданской войны, типа Ворошилова и Кулика, были бессильны остановить отступление советских войск.
О том, в каком катастрофическом положении находилась Красная армия, красноречиво говорит хотя бы то, что только за первый день немцы, по данным Тимошенко, уничтожили почти тысячу самолетов. Они даже не успели подняться в воздух.
– Неужели немецкая авиация ухитрилась добраться до каждого нашего аэродрома? – патетически воскликнул Сталин.
– К несчастью, ухитрилась. – Нарком вздохнул.
Особенно сильную, хотя и бесполезную ярость вызвал у вождя полный разгром Западного фронта Павлова.
– Это чудовищное преступление! – заявил он. – Ответственные должны ответить головами.
Неожиданно Сталин решил отправить своих самых доверенных друзей на фронты, им следовало прояснить реальное положение дел. Когда соратники замешкались, он в гневе закричал:
– Немедленно!
Начальнику Генштаба Жукову предстояло проверить Юго-Западный фронт. Перед отъездом он спросил, кто будет заниматься делами в штабе в его отсутствие.
– Не беспокойтесь, как-нибудь сами справимся. – Сталин усмехнулся. – Поезжайте, не теряйте времени напрасно.
Маленков и Буденный, представлявшие собой очень странную парочку – казавшийся совсем бескровным аппаратчик и рубака-казак, – вылетели в Брянск. Григорий Кулик направился на Западный фронт.
Покинув Москву, инспекторы с головой погрузились в головокружительный вихрь военных событий. Несмотря на множество недоразумений, носивших порой трагикомический характер, никто из них не погиб. Все целыми и невредимыми добрались на места проверок.
Пока генералы и партийные руководители с приключениями двигались на фронт, Сталин продолжал работать в Москве. Его распорядок дня был таким же непостоянным, как и поведение Красной армии.
Сталин и Берия оставались на ногах почти целые сутки в первый день войны. Маленький уголок они покинули в числе последних. Вождь и его главный чекист все еще верили, что контрнаступление позволит отбросить немцев и перенести боевые действия на вражескую территорию.
Но даже эти железные люди нуждались во сне. Неизвестно, сколько отдыхал в ту ночь Сталин, но уже в 3.20 утра 23 июня он встречался в своем кабинете с Молотовым, Мехлисом и Берией. Совещание продлилось до рассвета. 25 июня, когда стало ясно, что на всех фронтах надвигается катастрофа, Сталин всю ночь провел в Маленьком уголке. Он в ярости ходил по кабинету, слушая доклады. Его посланники один за другим исчезали в неразберихе, царившей на фронтах.
– Этот Кулик ни на что не годен, – сердито сказал он. – Ему нужно дать пинка под зад!
Только Георгию Жукову, отважному, мужественному и необычайно энергичному генералу, удалось добиться хоть каких-то результатов. Он сумел организовать контратаку на Юго-Западном фронте. "Немедленно арестовывайте всех паникеров, – читаем мы одно из его типичных распоряжений особым отделам в отношении отступающих офицеров. – Судите их на месте как предателей и трусов".
Военная карьера маршала Кулика, пьяного клоуна, представляла собой длинный перечень трагикомических ошибок. Сейчас бравый маршал вырядился в кожаную куртку, фуражку и очки летчика. На Западный фронт он прибыл вечером 23 июня. Пока он пытался разобраться с разгромом 10-й армии, его самого окружили и едва не взяли в плен. Бежать ему удалось при помощи хитрости. Он переоделся в странный, по меньшей мере для маршала, наряд. "Поведение маршала Кулика не выдерживает никакой критики, – сообщил полковой комиссар Мехлису. – Он приказал всем снять знаки отличия, выбросить документы и переодеться в крестьянскую одежду".