* * *
Масштаб намеченных преобразований диктовал необходимость консультации со всеми тремя сословиями французского общества. Идею созыва Генеральных штатов Ришелье отверг, он опасался сильной оппозиции. Выбор был сделан в пользу ассамблеи нотаблей - узкого круга наиболее видных представителей духовенства (клира), дворянства, чиновничества, а также делегатов от нескольких крупных городов. Людовик XIII по совету Ришелье сам выбрал 50 нотаблей от трех сословий: 12 - от клира, 10 - от дворянства и 28 - от третьего сословия, определив, что каждое сословие независимо от числа делегатов будет иметь только один голос.
Ассамблея открылась в Париже в декабре 1626 года и работала до конца февраля 1627 года. Во вступительной речи Ришелье отметил важность решений ассамблеи для будущего Франции, подчеркнув, что она "должна быть кратковременной по срокам, но долгосрочной по результатам". Затем предоставил слово канцлеру де Марильяку, обрисовавшему положение дел в государстве. Марильяк обратил внимание нотаблей на вопиющее несоответствие государственных расходов (36–40 миллионов ливров в год) и доходов (16 миллионов ливров), состоявших главным образом из налоговых поступлений. Основная причина возросших расходов - затянувшаяся гражданская война с ее неоправданными выплатами вождям мятежников, содержанием многочисленных гарнизонов для поддержания порядка и т. д. Марильяк поставил вопрос о строгой экономии, прежде всего за счет ликвидации лишних и обременительных для государства должностей. Так, например, упразднение должности коннетабля после смерти Ледигюйера в сентябре 1626 года принесло казне ежегодную экономию в размере 400 тысяч ливров. Сокращение расходов на содержание двора должно принести государству еще 3 миллиона ливров. Необходимо сократить военные расходы. Выступивший вслед за канцлером государственный секретарь по военным делам маршал де Шомберг высказался о целесообразности и возможности сокращения численности армии до 30 тысяч человек при одновременном повышении ее боеспособности и дисциплины. Важную роль в обеспечении внешней безопасности королевства Шомберг отводил укреплению пограничных крепостей.
Все выступавшие были согласны с тем, что реальной возможности дальнейшего повышения налогов не существует и по этой причине речь может идти только о совершенствовании системы налогообложения и других мерах финансово-экономического порядка: поощрении внешней и внутренней торговли, сокращении импорта и расширении экспорта, создании торговых компаний, увеличении чеканки золотой монеты и т. д
11 января 1627 г. на заседании ассамблеи выступил Ришелье, резюмировавший в тринадцати пунктах предложения правительства. Центральное место в его программе занимала финансовая проблема, решить которую кардинал предполагал во многом за счет выкупа в течение шести лет королевского домена (наследственных земельных владений короля). Эта мера, по убеждению Ришелье, должна сбалансировать бюджетный дефицит. Однако идея не была поддержана нотаблями, и в конечном счете Ришелье пришлось прибегнуть к испытанному средству - займам у финансистов. В 1627–1629 годах они давали казне примерно 18 миллионов ливров ежегодно (т. е. около 40 процентов всех доходов). Почти все эти средства пошли на содержание армии.
Большое значение Ришелье придавал превращению Франции в морскую державу, обладавшую военным и торговым флотом, способным соперничать с английским и испанским, а также располагающую хорошо оборудованными портами и базами. "Нет, - говорил он, - другого королевства, которое было бы расположено столь удачно, как Франция, и столь богато необходимыми средствами для того, чтобы стать хозяином на море". До конца своих дней Ришелье держал в поле зрения вопросы морского строительства. Еще в 1626 году, в преддверии решающей схватки с гугенотами Ларошели, он создал и лично возглавил Морской совет, который занимался всеми этими вопросами. По указанию Ришелье была проведена модернизация морских портов - Тулона, Гавра, Бреста. Кардинал полностью отдавал себе отчет в том, что исход борьбы против гегемонии Габсбургского дома решается не только на континенте, но и на морях, так как мощь Испании не в последнюю очередь основывалась на богатствах ее обширной колониальной империи. Именно поэтому Ришелье первым во Франции обратил внимание на создание морского флота. В 1625 году Франция не имела ни одного военного корабля в Атлантике и в районе Ла-Манша; в Средиземном море она располагала лишь 10 галерами. В результате усилий, предпринятых Ришелье в основном в 1626–1630 годах, королевский военно-морской флот к 1635 году был представлен тремя эскадрами, базировавшимися вдоль северо-западного побережья Франции, а также одной эскадрой и 20 галерами на средиземноморских рубежах. В "Политическом завещании" он рекомендует Людовику XIII построить 40 боевых кораблей в Атлантике и 30 - в Средиземном море.
Из программы Ришелье непосредственно вытекала и необходимость активной колониальной экспансии, провозглашенной государственной политикой еще Франциском I, любившим повторять; "Солнце светит для меня, как и для других; я хотел бы видеть статью завещания Адама, которая исключает меня из раздела мира". Ришелье считал совершенно необходимым более активное "освоение" колоний, для чего и способствовал в качестве "Начальника и генерального сюринтенданта навигации и торговли" созданию французских заморских торговых компаний, которым предоставил самые широкие привилегии в колониях. Начиная с 1625 года одна за другой возникают торговые компании, развернувшие большую активность в Северной и Южной Америке, в Сенегале и Гамбии, на Мадагаскаре и островах Зеленого Мыса.
В своей речи перед нотаблями Ришелье высказался за реорганизацию системы образования. Его взгляды в этой области, получившие развитие впоследствии в "Политическом завещании", весьма любопытны и оригинальны. Кардинал, с одной стороны, убежден, что "образованность - лучшее украшение любого государства"; с другой - считает, что "не всякого следует обучать". "Точно так же, как безобразным стало бы человеческое тело, снабженное глазами на всех его частях, так и государство обезобразилось бы, если б все жители стали образованны, ибо вместо послушания они преисполнились бы гордостью и тщеславием. Увлечение науками, - продолжает свою мысль Ришелье, - пошло бы во вред торговле, обогащающей государство, погубило бы земледелие, кормящее народ, в короткий срок опустошило бы армию, которой благотворно скорее суровое невежество, нежели мягкость книжного чтения; наконец, Франция заполнилась бы возмутителями народного спокойствия. Всеобщее образование привело бы к тому, что число сеющих сомнения намного превысило бы число способных их развеять…"
Кардинал считал совершенно естественным, чтобы светское образование находилось под строгим контролем церкви. Этот контроль он отдал на откуп иезуитам, хотя лично и не благоволил к ним.
Ришелье выступал решительным сторонником того, что в наши дни называется профессионально-техническим образованием. Он отдавал явное предпочтение "полезным" знаниям перед "бесполезными" гуманитарными, считая, что слишком много молодых людей ориентируются на занятия правом, философией и литературой и слишком мало - на торговлю. "В хорошо устроенном государстве, - писал Ришелье в "Политическом завещании", - наставники технических дисциплин должны преобладать над учителями свободных профессий". В соответствии со своими воззрениями Ришелье высказался за создание четырех-пяти профессиональных училищ в Париже и по два в каждом крупном провинциальном городе. Разумеется, в них должны были обучаться дети из обеспеченных семей. О просвещении простого люда кардинал и не помышлял.
Составной частью программы, направленной на укрепление королевской власти, Ришелье считал запрещение поединков между дворянами. Жизнь дворянина принадлежит Франции и ее королю и может быть принесена в жертву лишь государственным интересам. В "Политическом завещании" кардинал признается, что всю свою жизнь "старался найти средство, способное искоренить это опасное зло (дуэли. - П. Ч.)". Он не видит иного средства покончить с "варварским обычаем", кроме безжалостного наказания виновных и их сообщников (секундантов). Бесполезно, считает Ришелье, издавать новые эдикты против дуэлей, нужно заставить дворянство уважать уже принятые. "Лучшие законы бесполезны, если они нарушаются…" - констатирует Ришелье.
Еще в начале 1626 года кардинал четко дал понять, что намерен решительно покончить с этим злом. Вскоре ему представилась возможность доказать, что он не склонен бросать слова на ветер. 22 июня 1627 г. на Гревской площади в Париже были обезглавлены заядлый дуэлянт граф де Монморанси-Бутевиль (на его счету было более 20 дуэлей) и его секундант граф де Шапель. Ни просьбы влиятельных особ (принцессы Конде, герцогинь де Монморанси и д'Ангулем и др.), ни мольба беременной жены Бутевиля, ни откровенная враждебность столичного дворянства не поколебали решимости кардинала, он был непреклонен. Надо сказать, что казни Шале, Бутевиля и Шапеля не способствовали росту популярности Ришелье в среде дворянства. Он должен был всерьез считаться с потенциальной угрозой для своей жизни. Но "гвардейцы кардинала", как их называет А. Дюма, а также разветвленная агентура отца Жозефа несли свою службу исправно.
Программа, предложенная Ришелье на ассамблее нотаблей, была одобрена лишь частично: нотабли согласились с планами морского строительства и создания торговых компаний, с необходимостью реорганизации армии, благожелательно отнеслись и к идеям Ришелье в сфере образования, но категорически отказались поддержать его финансовый проект. Каждое сословие на ассамблее ревностно отстаивало свои права и привилегии, не желая ни в чем поступаться ими. Работа ассамблеи осложнялась острыми межсословными противоречиями, за которыми терялись общегосударственные интересы, выдвигаемые Ришелье. Более всего кардинала разочаровала позиция представителей парламентов и городов, на чью поддержку он рассчитывал. Из недавних союзников набиравшей силу абсолютной монархии они постепенно становились ее противниками. А. Д. Люблинская полагает, что ассамблея нотаблей 1626–1627 годов стала "поворотным пунктом в переходе парламентов от поддержки абсолютизма к оппозиции по отношению к нему". "Путь к усилению абсолютизма и к его освобождению от контроля парламентов, - справедливо отмечает А. Д. Люблинская, - оказался расчищенным не столько благодаря усилиям Ришелье именно в этом направлении, сколько благодаря неудаче его попытки получить помощь от нотаблей и опереться на них в проведении реформы. Попытка провалилась, и тем самым Ришелье вынужден был поставить крест на помощи этих сословий вообще и парламентов в особенности". Укрепление абсолютизма внушало самые серьезные опасения парламентам, мечтавшим о возвращении к временам сословной монархии.
Одним словом, ассамблея нотаблей сама постаралась доказать свою ненужность правительству, которое не будет ее больше созывать вплоть до 1788 года - кануна революции.
Не получив ожидаемой поддержки в проведении реформ, Ришелье вовсе не собирался отказываться от своих намерений. Но для успеха дела ему необходимы были внутренний мир и внешняя безопасность. На повестку дня неотвратимо вставал вопрос о ликвидации "государства в государстве", каковым с давних пор являлась гугенотская Ларошель.
Ларошель
Незадолго до похода на Ларошель в беседе с папским нунцием кардиналом Спада Ришелье как-то шутливо заметил: "В Риме на меня смотрят как на еретика. Очень скоро меня там канонизируют как святого". Ришелье действительно обвиняли в безразличии к делу католицизма, награждая прозвищами "кардинал гугенотов", "кардинал от государства". Наверное, в чем-то они были правы, хотя Ришелье всегда был истым католиком, но в еще большей степени - политиком, государственным деятелем, озабоченным проблемой внутреннего единства своей страны.
Терпимый в вопросах вероисповедания, Ришелье не шел ни на какие компромиссы, когда дело касалось монополии на власть в государстве. Всю свою жизнь он самым решительным образом боролся с оппозицией, тем более организованной. В записке, поданной Людовику XIII 6 мая 1625 г., Ришелье подчеркивал: "До тех пор, пока гугеноты разделяют власть во Франции, король никогда не будет хозяином в своей стране и не сможет предпринять какие-либо успешные действия за ее пределами".
Уступки, сделанные вождям гугенотов в договоре Монпелье 1622 года, не положили конца антиправительственным выступлениям на территориях, контролируемых протестантами. Во многом способствовала этому деятельность герцога де Роана, признанного лидера гугенотской оппозиции.
Пэр и герцог Анри де Роан, принц де Леон, выдвинулся на первый план в гугенотской партии после 1621 года, став преемником Сюлли (он был к тому же его зятем). Маленького роста, некрасивый герцог был наделен природным умом и обладал несомненными талантами полководца и организатора, мужеством и блестящими ораторскими способностями. Свое политическое кредо он подробно изложил в воспоминаниях, посвященных событиям конца XVI - первой трети XVII века. Роан поставил целью не только возродить былую мощь гугенотской партии, но и создать в западной части Франции автономную "республику" гугенотов при поддержке Англии и Испании. Он откровенно претендовал на роль главы будущей "республики". Его ближайшими соратниками были герцоги де Субиз (его родной брат) и де Рони (свояк, сын Сюлли) - люди весьма посредственные и к тому же вздорные. Герцог и его единомышленники располагали реальной военной силой, включая небольшой флот, сосредоточенный в бухте Ларошели. Численность гугенотов во Франции составляла примерно миллион человек. Все это и позволяло оценивать гугенотскую партию как "государство в государстве".
Разумеется, сосуществование двух властей на территории одного королевства не могло продолжаться бесконечно. Набиравший силу абсолютизм не мог долго мириться с гугенотской оппозицией. Неизбежность решающей схватки с королевской властью сознавали и вожди гугенотов. Надеясь на поддержку Англии и Испании, не заинтересованных во внутренней консолидации Франции, они пытались даже ускорить развязку.
В самом начале 1625 года герцог де Роан направил Людовику XIII жалобу в связи с имеющим якобы место нарушением правительством некоторых статей договора Монпелье. Он откровенно намекал на давление, которому подвержен король, со стороны антигугенотской партии при дворе. Людовик XIII отклонил все претензии Роана как несостоятельные и даже оскорбительные для королевского достоинства. Одновременно король приказал маршалу Туара, коменданту форта Людовика, контролирующего Ларошель с моря, подготовить гарнизон к возможным боевым действиям против гугенотов.
В конце января 1626 года Субиз захватил острова Ре и Олерон, расположенные перед входом в бухту Ларошели. Начались военные действия.
Успех как на суше, так и на море поначалу сопутствует гугенотам. Однако вскоре ситуация меняется. Адмирал Франции герцог де Монморанси разбил в морском сражении у Ларошели эскадру гугенотов под командованием Гитона, а прибывшая по просьбе Ришелье на помощь королевской армии голландская эскадра во главе с адмиралом Ол геном нанесла поражение Субизу, вынужденному бежать в Англию. Острова Ре и Олерон были возвращены под власть короля.
Активно действует и Ришелье. Он сумел убедить Англию и Испанию воздержаться от вмешательства во внутренний конфликт. Таким образом, успехи военные были закреплены успехами дипломатическими. Оставшиеся без обещанной поддержки гугеноты вынуждены были признать свое поражение и сложить оружие. На заседании Королевского совета, созванном в связи с предстоящим заключением мира с гугенотами, Ришелье напомнил королю о необходимости проявлять твердость по отношению к мятежным подданным. Без этой твердости, заявил кардинал, "король не будет располагать абсолютной властью в своем королевстве; он не сможет установить в нем порядок, которого требуют его совесть и его народ; не сможет также смирить гордыню грандов, которыми будет трудно управлять до тех пор, пока они будут оглядываться на Ларошель как на цитадель, под сенью которой можно безнаказанно выражать свое недовольство".
5 февраля 1626 г. при посредничестве короля Англии был заключен очередной мир с гугенотами. Людовик XIII не уступил в главном требовании мятежников - передать им форт Людовика. Более того, по условиям договора на островах Ре и (Элерон должны были разместиться усиленные гарнизоны королевских войск, а Ларошель обязана была принять постоянного королевского комиссара. Мирный договор предписывал ларошельцам согласиться на свободное исповедание католицизма в цитадели французского протестантизма. Кроме того, подлежал разрушению форт Тадон, оборонявший Ларошель с суши. На этом особенно настаивал Ришелье.
Оценивая значение одержанной победы, Ришелье впоследствии отмечал в "Мемуарах": "Был наконец открыт путь к искоренению гугенотской партии, в течение ста лет разделявшей государство". Кардинал не случайно писал лишь о начале пути. Борьба далеко еще не завершена. Вожди гугенотов потерпели поражение, но не смирились с ним. Роан собирал силы в Лангедоке, а Субиз, находившийся в Англии, настойчиво склонял Карла I и Бекингема к войне против Франции, обещая организовать новое восстание.
Намерения Роана и Субиза хорошо известны Ришелье, и тем не менее он вынужден отложить окончательное решение наболевшей гугенотской проблемы до лучших времен. Кардинала отвлекают срочные заботы, связанные с "заговором Шале", после ликвидации которого Ришелье, как мы уже знаем, предпринимает попытку провести первые неотложные преобразования в стране. Одновременно он пытается урегулировать взаимоотношения с Испанией, обострившиеся в связи с "делом Вальтелины". В марте 1626 года заключен договор с Испанией. Ришелье все предусмотрел. Возникни новый конфликт в Ларошели или война с Англией - у Мадрида руки уже будут связаны.
Тем временем сведения, приходившие из Лондона, вызывали у Ришелье серьезное беспокойство. Бекингем настаивал на войне с Францией. Он считал жизненно необходимым для Англии сорвать выполнение программы Ришелье в области морского строительства. Достаточно того, что Англия разделяет монополию на морскую торговлю с Испанией и Нидерландами.