Зверь рычал от злости. Он не видел никаких оснований для притязаний Константина и сначала хотел приказать сжечь на костре и портрет и гонца, привезшего его. Это, однако, было лишь попыткой дать выход своему гневу, и, выслушав мнение советников, он принял произошедшее как факт. Он действовал строго в рамках принятых договоренностей, когда выдвинул Севера (по принципу старшинства) на должность августа, освободившуюся после смерти Констанция, и назначил Константина на менее почетный пост цезаря.
В тот момент Галерий не был готов предпринимать какие-то решительные шаги. Для державы, расположенной в Юго-Восточной Европе, задача завоевания Северо-Западной Европы требует длительной и тщательной подготовки. Галерий начал детально продумывать эту возможность, но он не успел закончить свои размышления, когда вихрь событий вырвал власть из его рук.
В октябре 306 года события вступили в решающую фазу. Военные проблемы, хотя и были чрезвычайно важны, являлись лишь частью общего кризиса. Римский мир столкнулся с ситуацией, когда требовалось принимать конкретные решения. То направление, которое было избрано тогда для развития военной области, области управления, торговли, религии, взглядов и мнений людей, определяло будущее Европы на многие годы вперед.
Как это часто бывает, именно в этот момент свет исторического знания меркнет. В критический момент мы остаемся в полумраке, в котором трудно что-нибудь разглядеть. Мы можем судить о действующих лицах только по их действиям; но в некоторых случаях мы можем лишь догадываться об их действиях, исходя из того, где они оказались, когда вновь вспыхнул свет… Однако можно сказать наверняка. Люди не дожидались покорно, пока мрак развеется. Они шептались, сговаривались, заключали союзы, о которых нам ничего не известно, устанавливали связи, которых мы не в силах проследить, помогали друг другу и совершали предательства – словом, делали много такого, что люди предпочитают делать под покровом темноты. Этот короткий период был подлинными сумерками богов, смертью того, что мы называем классической цивилизацией.
Если дух великого императора когда-либо вновь посетит Йорк и пройдет по местам, которые он знал при жизни, возможно, он вновь переживет момент своего отъезда, начало пути, такого длинного и неизведанного… Вот он выходит из призрачных казарм возле южного придела собора. Возможно, именно возле этого придела он садится на коня и проезжает по Стоунгейт, старой Саут-стрит. Справа от него остается ресторанчик "Терри", который расположен напротив юго-западных ворот крепости; он проезжает через Гильдхолл, где перед ним лежит уже широкая дорога, и едет по старому каменному мосту, булыжники которого уже давно превратились в пыль. На Тринити-стрит он въезжает в современный Миклгейт; у Миклгейтского бара Эборак остается позади, и на Блоссом-стрит, где сейчас с шумом ездят омнибусы и трамваи, император начинает свое долгое утомительное путешествие по прямой дороге, ведущей к Тадкастеру и дальше на юг.
Глава 5
Вторая жизнь Максимиана Геркулия
Все, что происходило до этого момента, было лишь прелюдией. В октябре началась реальная драма. Восстание Рима против Римской империи стало первым раскатом надвигающейся грозы. Успех Константина порождал мысли и разговоры. Чем дальше он продвигался на юг, тем отчетливее чувствовал на своем лице пламя полыхающего пожара. В Британии терпимость и нейтралитет были уместны. В Арле пришло время пересмотреть эту точку зрения.
По свидетельству Евсевия, епископа Кесарийского, сам Константин часто рассказывал историю о том, при каких обстоятельствах он обратил свой взор к христианству. Это произошло, скорее всего, в Британии, во время его похода из Йорка на юг. Однажды после полудня он увидел на небе гигантский крест. Все, кто был с ним, тоже видели его. По свидетельству Константина, на кресте была надпись – "сим победиши".
Это видение одно из известных в истории – если это действительно было видение. Не исключено, что это было не видение, а объективная реальность. Сам Константин не считал, что откровение снизошло на него одного, и ссылался на свидетельства всех своих спутников, видевших также крест. Лишь одному Константину ведомо, в какой мере можно считать этот знак посланием свыше, символом его удивительной судьбы. Но в то, что император и его воины реально могли видеть нечто подобное, поверить нетрудно… Все, кто видел британское небо осенью, не станет возражать против того, что на кресте могли быть видны какие-то знаки, похожие на буквы, складывающиеся в слово, а то и в целую фразу: особенно если допустить, что дело происходило в конце сентября, в ясную холодную погоду. Константин к тому времени получил вести о событиях в Италии, которые обратили его мысли к значению христианской религии и к возможности с ее помощью завоевать мир.
Какие же вести оказали такое влияние на Константина? Это было восстание в Риме и восшествие на престол Максенция.
Все лето, пока Константин перебазировал маневренные войска в Южную Галлию, Галерий бездействовал. У него были на то причины. Положение в Италии было таково, что он не мог нанести удар ни по Константину, ни по своим врагам в Италии, не подвергая себя крайней степени риска. То, что Константин знал о происходящем в Италии и каким-то образом приложил к этому свою руку, вполне вероятно, если не сказать больше. Силой, стоявшей за волнениями в Италии, была христианская церковь.
Чем очевиднее весь ход событий обращался против Галерия, тем явственнее становился христианский характер этого движения: даже если в нем участвовали люди, чьи мотивы были далеки от религиозных, они все равно стремились обрести защиту в лице епископов и объединяли свои цели с целями христиан…
Константин, должно быть, хорошо представлял себе суть происходящего еще до того, как она стала очевидна для всех, и знал, какая сила – по крайней мере, в Италии и Африке – стоит за епископами. Это была сила, с которой должен был считаться любой государственный деятель, если он желает добиться успеха. Чем ближе Константин подходил к Италии, тем отчетливее он понимал это. Нейтралитета в данном случае было недостаточно. Он должен был в этой борьбе принять чью-то сторону.
Все эти соображения подкрепляли то впечатление, которое произвел на Константина знак, увиденный им в небе. Видение давало пищу для толкований и размышлений… Сам Константин утверждал, что в следующую ночь сам Христос явился ему во сне и приказал ему взять христианский символ в качестве своей эмблемы. Наутро Константин повелел изготовить этот герб. Это был знаменитый лабарум – спустя несколько лет он показал его Евсевию.
Этот первый лабарум представлял собой ювелирное изделие, а не знамя – хотя позже его изображение стало появляться на военных знаменах… Мы не можем судить, насколько все это было реальностью и насколько – игрой воображения; однако о человеке судят по его делам, и талант, потрясающий мир и меняющийся облик империи, не теряет своей силы из-за того, назовем мы его так или иначе.
27 октября 306 года вести о восстании в Риме и восшествии на престол Максенция повергли мир в изумление. Галерий потерял Италию, Африку и Испанию, то есть оставшуюся часть западной провинции, и она начала независимое существование.
Это событие имело несколько чрезвычайно важных аспектов. Избрание Константина, возможно, было делом случая либо естественным образом оправдывалось тем, что он был сыном прежнего императора. Однако избрание Максенция показало, что здесь задействованы некие политические силы, привлекшие на свою сторону общественное мнение. Еще больший интерес представлял тот способ, каким результат был достигнут. Восстание против Галерия приняло форму легитимистского переворота, бунта "законных" наследников против практики назначения правителей и формального их усыновления, который использовался Диоклетианом и существовал еще со времен Августа.
Однако избрание Максенция отличалось от избрания Константина одним важным моментом – его отец Максимиан был жив. И умирать отнюдь не собирался. Первые смутные известия о волнениях в Италии заставили его покинуть свое уединенное убежище. Он сделал это моментально, словно выпущенная из лука стрела. Поскольку он никогда в действительности не понимал сути всех замечательных деяний своего старого друга Иовия и тем более не понимал, почему тот отрекся от власти, он поспешил заявить, что, очевидно, этот шаг был ошибочным, что они все еще нужны империи, – и стал убеждать Диоклетиана, что долг зовет их вновь заняться делами. Сколь же велики были его обида и разочарование, когда Иовий вежливо ответил, что он по-прежнему намерен наслаждаться тихой и спокойной жизнью. Пригласив посланцев Максимиана прогуляться по его огороду в Салоне, Диоклетиан показал им кочаны капусты.
"Зачем мне, – спросил он, – тратить время на империю, если я могу потратить его и вырастить вот такую капусту?"
Мы не знаем, какова была реакция Максимиана. Скорее всего, он счел Диоклетиана сумасшедшим. Однако Диоклетиану представился случай доказать свою мудрость.
Потерпев неудачу с Диоклетианом, Максимиан обратился к своему сыну Максенцию. Если Италии суждено восстать, то именно он, Максимиан, должен возглавить восстание, поскольку единственной непереносимой вещью для него было остаться в стороне от событий… Максенций не возражал против такой перспективы. Он всегда любил дорогие вещи, а империя была, безусловно, дорогой вещью.
Есть основание предполагать, что Максимиан заготовил убедительное алиби на тот случай, если вдруг события начнут развиваться неблагоприятным для него образом. Однако оно не понадобилось. Он нажал на определенные рычаги, организаторы восстания в Италии встретились с Максенцием. Ими оказались два офицера преторианской гвардии и генерал-квартирмейстер…
Было достигнуто соглашение. Сын и законный наследник их старого августа должен был встать во главе италийского восстания. 27 октября это соглашение было воплощено в жизнь. Рим снова стал резиденцией цезаря.
Конечно, Галерия было в чем упрекнуть. Он, казалось, полагал, что титул августа дает ему право демонстрировать все неизменные качества человеческой натуры. Он прекрасно знал, что граждане Рима недовольны тем, что административным центром империи стал Милан. Французское правительство, пожелай оно покинуть Париж и обосноваться где-нибудь в Лионе и Марселе, или английское правительство, решившее переехать из Вестминстера в Ливерпуль, столкнулись бы с меньшими препятствиями, чем Диоклетиан, когда он сделал Милан новой столицей западной империи. Галерию следовало в такой ситуации проявить, по крайней мере, такт; к несчастью, это качество было одним из тех, которые Галерий никогда не выказывал. Он выбрал именно этот момент, чтобы ввести в действие чрезвычайно жесткую систему налогообложения в Италии. В течение многих веков Рим был освобожден от уплаты налогов. Возможно, по справедливости эту привилегию рано или поздно надо было отменить; однако не стоило рассчитывать на то, что люди, долгое время не платившие налогов, с восторгом примут подобное новшество.
Две силы способствовали тому, что общее недовольство переросло в целенаправленные действия. Одной из них была преторианская гвардия, когда-то самая влиятельная сила в империи, ныне стоящая перед перспективой стать просто имперской полицией. Однако умение и мужество, привнесенные в римское восстание этой силой, дали реальные плоды благодаря влиянию христианской церкви.
Император Север, изо всех сил спешивший в Рим, принес трагичные и зловещие новости. В свое время Галерий обеспечил себе беспрекословное повиновение своих непосредственных подчиненных, назначая на эти должности заведомо слабых людей, и теперь был достаточно безрассуден, чтобы послать одного из этих слабаков в Италию с армией ветеранов, которая до этого находилась под личным командованием Максимиана. Реальность угрозы заставила Максимиана лично возглавить армию; и, как только он сделал это, сразу стала видна разница между крашеной фанерой и закаленным металлом. Кем бы ни был старый Максимиан, он не был ни дураком, ни хлюпиком. Большая часть войска перешла на его сторону, и Север поспешно отступил в Равенну. После того как воины наорались до хрипоты, приветствуя старика Геркулия, армия окружила Равенну и Север оказался в осаде.
В Арле Константин и его люди наблюдали за происходящим; никто не мог сказать, выльется ли все это в комедию или трагедию.
Расположенную на берегу моря, окруженную болотами Равенну практически невозможно было взять обычными способами атаки. Было трудно даже подобраться к стенам, а для того, чтобы помешать осажденным получать припасы и пополнение через море, требовался большой флот, которого у Максимиана не было. Но хотя стены Равенны были крепки, ум Севера был слаб. Старый Геркулий умел чувствовать слабые места противника, и, видимо, хитроумные итальянцы подсказали ему, как выбить Севера из Равенны.
Максимиан направил в город посланцев, которые официально вели обычные дипломатические переговоры, но при этом "по-дружески" раскрыли Северу ужасную правду о том, что он предан своими сторонниками… Весьма показательно, что Север с легкостью поверил в это. И столь же легко он поверил слову Максимиана, когда тот поклялся сохранить ему жизнь, если он сдаст Равенну и откажется от притязаний на империю… Естественно, он сдал Равенну… Галерий в немом изумлении наблюдал, как оружие, на силу которого он рассчитывал, сломалось в его руках. Должно быть, Константин и его воины немало посмеялись над этой ситуацией. Пока что все происходящее действительно смотрелось как комедия.
Падение Равенны было событием исторической важности. Если бы Север продержался немного дольше, иллирийская армия, направлявшаяся в Италию под командованием самого Галерия, вероятно, сняла бы осаду с Равенны, разбила Максимиана и захватила бы Рим. Но все случилось иначе. В Италии Галерий столкнулся с очень сложной ситуацией. Гарнизоны всех главных крепостей были полностью укомплектованы и приготовились к бою. Максимиан, по своему обыкновению, дрался за каждую пядь земли со всем своим умением и энергией. Ко времени, когда Галерий (расположивший свой штаб в Фане), дошел до Нарна, находившегося на дороге, ведущей в Рим, стало очевидно, что, если не будет достигнут какой-то компромисс, иллирийская армия с легкостью пожертвует своим командующим. В этих обстоятельствах Галерий оказался на удивление сговорчивым. Он начал переговоры и пообещал, что в случае мирного соглашения Максенций получит больше, чем в случае сражения до победного конца. Когда все его предложения были отвергнуты, он выказал редкостное для него благоразумие и поспешно отступил. Только его стараниями это отступление не превратилось в бегство. Его несчастная армия обеспечивала себя за счет еще более несчастного итальянского крестьянства. Безусловно, эта история не прибавила Галерию ни уважения, ни популярности.
Однако эта неудача Галерия не означала его полного краха. Его власть и сила по-прежнему были при нем. Он предложил организовать вторую встречу. Хотя только его собственная политика сделала такую встречу необходимой. Но теперь требовалось решать вопрос на официальном уровне. Мастерским дипломатическим ходом он вынудил Диоклетиана оставить свое затворничество и присутствовать на совещании в качестве председателя. Стороны встретились в Карнунте. Италию представлял Максимиан.
Совещание в Карнунте оказалось более успешным, чем некоторые современные его аналоги. Последним и, возможно, самым выдающимся успехом Диоклетиана на дипломатическом поприще стало то, что он убедил Максимиана во второй раз уйти в отставку и удалиться от всех дел. Нам не дано знать, как ему это удалось. Мы можем только гадать, дрогнул ли Максимиан под воздействием возвышенных речей Иовия, или его убедили аргументы, или он понял, что подобный шаг – в его собственных интересах. Единственное, в чем мы можем быть уверены, это в том, что решающими доводами были не призывы к благоразумию и не угроза грядущих неприятностей.
Успех Галерия не ограничился этим. Гарантии безопасности, данные Максимианом Северу, не были исполнены Максенцием, который позволил бывшему императору самому выбрать себе смерть. В Карнунте Максенций был лишен права наследовать императорскую корону, и законным преемником Севера был назначен Валерий Лициниан Лициний.
Каким бы впечатляющим ни был успех Галерия на совещании, у него имелся один недостаток, который часто являлся роковым для всех договоров, – принятые решения не могли быть воплощены в жизнь. В Риме Максенций не проявил ни малейшего желания выйти из игры. В Арле Константин и его сторонники, вероятно, еще более широко улыбались, наблюдая за этой откровенной комедией… Максимиан, освободившись от гипнотического влияния своего старого друга и соратника, по-видимому, не мог понять, как это он вообще согласился уйти в отставку и не поддерживать притязаний своего сына. В итоге он направился в Галлию и встретился с Константином.
Этот поступок свидетельствует о том, что он начал понимать необходимость союза западных провинций, если их властители хотят отстоять свои права. Константин был согласен с этим выводом – по крайней мере, настолько, что пошел навстречу предложениям Максимиана. В любом случае договор, который они заключали, был договором о совместной защите; а плоды их совместной борьбы должны были достаться тому, кто сумеет их взять. Максимиан был опытным, удачливым и уверенным в себе человеком. Вероятно, он не ожидал больших трудностей для себя при дележе добычи.