Церковь в большей степени, чем сенат, воплощала в себе опыт и устремления жителей империи. И в отличие от сената она выработала определенный набор представлений, касающихся самых насущных сторон бытия, и сумела создать связную политическую философию, применимую к современным условиям. Мы еще познакомимся детально с сутью этой политической философии. Слабость язычества заключалась в том, что за ним не стояло связного учения и оно во многом оставалось "местной" религией. Главным недостатком сената являлось то, что его политика была устаревшей, применимой только в прежних условиях, которых давно уже не существовало. Он мог информировать императора относительно состояния сельского хозяйства в Италии и Африке и положения сельского населения, без сомнения, взгляды сената на проблему налогообложения заслуживали внимание. Однако сенат больше не мог серьезно прорабатывать какие бы то ни было серьезные идеи или предлагать принципиально новую политику; кроме того, он больше не мог служить школой для тех страстных и ярких личностей, которые двигают миром.
Возвращаясь в Милан, Константин вез с собой нечто большее, чем условия соглашения между властью и религиозным сообществом. Он получил представление о требованиях органа, который сохранял опыт прошлого и воплощал в себе надежду на будущее. Он уже давно осознал ценность хороших взаимоотношений с церковью. Теперь он начал понимать, что соприкоснулся с чем-то живым, несущим в себе дух реальной жизни.
Государственные деятели, особенно когда они еще и воины, редко проявляют интерес к слабым мира сего. Вряд ли Константин заинтересовался церковью из-за того, что она казалась беспомощной и гонимой. Он обратил на нее внимание, потому что она была необычайно сильной и даже опасной. Она претендовала на покровительство силы, которая рождала гром, ураганы и землетрясения. Все видели, что в то время, как Галерий, Максимиан и Максенций кончили плохо, друг церкви был поразительно удачлив во всех своих начинаниях. Везение, в основе которого лежат ум и проницательность, имеет свои пределы, перешагнуть которые невозможно.
В случае Константина даже там, где его ум и проницательность оказывались бессильными и все принятые им меры не приводили к нужному результату, ему на помощь приходила его особая удача. Даже Цезарю, когда он перешел Рубикон, не везло так, как Константину после перехода через Альпы.
Менее чем через 60 дней после вступления в Италию он вернулся в Милан – уже властителем всех западных провинций. Мало кому довелось пережить столько за 60 дней.
Глава 7
Иллирийская кампания
Весной, после завоевания Италии Лициний прибыл в Милан. Его присутствие там прежде всего было свидетельством его веры в честность и добрые намерения Константина. Он приехал, чтобы заключить брачный союз с Констанцией, сводной сестрой Константина. В редкие свободные минуты они обсуждали с Константином некоторые проблемы дипломатического характера. Вполне возможно, что примерно в то же время и там же другая сестра Константина, Анастасия, вышла замуж за патриция Вассиана, и, возможно, Лициний познакомился там с новым родственником.
Лициний заслуживает того, чтобы рассказать о нем несколько подробнее. Конечно же он не был полным ничтожеством. Возможно, он принадлежал к старой когорте иллирийских солдат – из этой среды в свое время вышли Аврелиан и Кар. Лициний всего добился сам и поднялся наверх благодаря собственным талантам. Возможно, он был не очень образован, но, безусловно, обладал сильным характером. Он возвысился в основном благодаря Галерию, чьим близким другом он был. Лициний представлял собой тип искреннего и абсолютно честного человека, довольно решительного и энергичного, но не обладающего особой проницательностью. Его взгляды в основном сформировались под влиянием людей, окружавших его, а не благодаря его собственным размышлениям. Он прекрасно подходил на роль "типичного представителя" – в данном случае "типичного представителя" весьма могущественной силы – иллирийской армии. А с командующими иллирийских отрядов во все времена приходилось считаться.
До сих пор отношения между Константином и Лицинием были вполне дружескими. Они оба были воинами с далеких границ, которые (каждый по своим собственным соображениям) держали под пристальным наблюдением более цивилизованный юг. Если мы внимательно изучим ходы дипломатической игры, которую вели два императора, то сможем сделать из этого интереснейшие выводы. Ясно, что Константин хотел заручиться дружеским нейтралитетом Лициния, поскольку тот обладал достаточной властью, чтобы парализовать его италийскую кампанию. Сойдись Лициний с Максенцием – и Константин так остался бы на положении младшего правителя Британии и Галлии… Поэтому Константин предложил Лицинию, по сути, права на Западную империю. Тот факт, что свадьба Лициния и Констанции состоялась после завоевания Италии, показывает, что решение этого вопроса ставилось в зависимость от успеха Константина в Италии. Тот факт, что Лициний приехал в Милан, показывает, что он не сомневался в честности Константина.
На момент свадьбы у Константина не было других наследников, кроме 13-летнего побочного сына Криспа. Если бы вдруг с Константином что-то произошло, Лициний, как муж старшей дочери Констанция, стал бы первым претендентом на его престол. Это, конечно, таило в себе большой соблазн для Лициния, и мы увидим, сумел ли он полностью устоять перед ним. В любом случае это была хорошая компенсация за его нейтралитет.
Благодаря всем этим мерам Константин сумел добиться от Лициния поддержки в вопросе о взаимоотношениях с епископами. Той зимой, вероятно, был выработан документ, известный как Миланский эдикт. Возможно, Лициний тщательно изучил его и высказал свое мнение; но вряд ли он принимал активное участие в выработке основных положений договора.
Мы можем предполагать, что еще один человек видел проект эдикта до того, как работа над ним была завершена и он был обнародован. Диоклетиан получил приглашение приехать в Милан – официально, – чтобы присутствовать на бракосочетании, но, что гораздо более вероятно, чтобы поставить свое имя под эдиктом, придав ему тем самым больший вес. Однако он не смог себя заставить поехать туда. У него был хороший предлог, чтобы отказаться, – состояние здоровья и не подходящее для поездки время года.
Цель приглашения становится еще более очевидной, если знать, что Константин был крайне недоволен этим отказом. Он написал Диоклетиану возмущенное письмо, упомянув при этом о поддержке, которую Диоклетиан оказывал таким людям, как Максимин Даза и Максенций. Возможно, историки позднейших веков лучше бы отнеслись к Диоклетиану, если бы он, как Галерий, признал свою ошибку и публично отрекся от своей прежней политики. Он ведь и раньше не был главным и самым ярым гонителем церкви. Тем не менее, в то время как Галерий изрек нечто вроде публичного покаяния, более мягкий Диоклетиан не захотел извиняться перед людьми, которых он считал злостными нарушителями закона.
Тем более он не горел желанием как-то возмещать им их потери… Кроме того, как мы скоро увидим, у него имелись, возможно, и другие соображения, о которых не знали ни Констанций, ни Лициний. Так или иначе, он не приехал. Впрочем, у него было убедительное оправдание. Однако у Диоклетиана всегда находились убедительные оправдания для всех его поступков.
Документ, который одобрил Лициний, давал христианам полную свободу исповедовать веру, такую же свободу получали последователи любой другой религии. Он не просто распространял на христиан привилегию, которой пользовались адепты всех прочих культов, но декларировал особые права христианства и позволял остальным религиям пользоваться ими.
А поскольку предполагалось, что эта свобода признавалась уже раньше и только по несчастной случайности не распространялась на христианство, то церковь должна была получить возмещение за свою собственность, конфискованную по приказу государства в годы гонений. Оговаривался также порядок получения компенсации.
Миланский эдикт превратил христианскую церковь из более или менее бунтарской тайной организации, едва терпимой государством – а в последние годы и вовсе запрещенной им, – во влиятельный легальный институт, обладающий корпоративной собственностью.
Хвалебные песнопения и панегирики в адрес Константина, дошедшие до нас, без сомнения, дают лишь слабое представление о чувствах епископов. Нет ничего удивительного в том, что люди, которые впервые за много лет могли смело смотреть в лицо стражам порядка, восхваляли личность и характер Константина и выражали веру в то, что его душа будет спасена Всевышним.
Лициний тем более охотно поставил свою подпись под Миланским эдиктом, что ему самому в любом случае не пришлось бы платить по счетам. Иллирийская церковь изначально была бедной и малочисленной, и соответственно размер компенсаций, который ему предстояло выплатить, был невелик. Константину предстояло нести на своих плечах куда более тяжелое бремя… Свадебные празднества еще продолжались, когда случилось непредвиденное. Максимин Даза неожиданно пересек пролив и вторгся во владения Лициния… Это был ответ язычников на Миланский эдикт: если предстояло выплачивать возмещение христианской церкви, Максимину пришлось бы продать с себя последнее.
Максимин Даза был столь типичной для своего времени личностью и совершил пару столь примечательных поступков, что имеет смысл подробнее остановиться на обстоятельствах его внезапного нападения на Лициния. Константин не без причины всегда ставил имена Максимина и Максенция в один ряд… Между этими двумя людьми имелось определенное сходство, а созвучие их имен несло в себе намек или предупреждение умеренному Диоклетиану. Это был некий знак того, к чему привела его политика.
Мы уже отметили, что первый эдикт о веротерпимости подписали Галерий, Лициний и Константин, но не Максимин Даза. Префект претории Сабиний, служивший под его началом, довел до сведения местных властей провинции, чтобы они не предпринимали новых преследований христианской церкви. Это было все, на что был готов пойти Максимин.
Из дальнейших действий Максимина мы можем составить преставление о некоторых проблемах, решавшихся подспудно в противостоянии религий. Борьба религий в Азии носила гораздо более острый характер и принимала с обеих сторон более крайние формы, чем борьба в Европе. В богатой и промышленно развитой Азии старые языческие культы уже давно превратились в доходное предприятие. Они эксплуатировали веру людей в духов, божества и колдовство и одновременно богатели, эксплуатируя низшие человеческие инстинкты, что выглядело еще более гнусно, поскольку происходило под прикрытием религии. Реформаторы нового времени не сталкивались с подобной ситуацией, и им не было необходимости нападать на религию с точки зрения морали. Ранние христиане, когда перед ними встала эта проблема, решили ее радикально. Они предали проклятию любую религию, за исключением своей собственной; и с тех пор за ними закрепилась репутация фанатиков.
Столь могущественная сила, какую являли собой служители языческих культов, не хотела сдаваться без боя. В конце 311-го – начале 312 года они стали оказывать давление на Максимина. Лидером движения стал Феотекн из Антиохии. От Максимина потребовали, чтобы он изгнал всех христиан из своих владений.
Христиане полагали, что это требование было инспирировано самим Максимином. Хотя мы не обязаны верить в справедливость обвинений, вероятно, они основаны на неких сведениях и ощущениях, что это обращение не являлось отражением общественного мнения. Максимин любил, когда к нему обращались с петициями и просьбами. Христианский историк оставил нам живописный и очень любопытный портрет человека, полностью находившегося во власти своей собственной веры в знамения и предзнаменования – не способного даже есть или дышать, пока он не получит ответ высших сил, следует ему это делать или нет. Однако его религия не налагала на него никаких ограничений в смысле увлечения вином и женщинами. Он мог в пьяном виде подписывать указы и отменять их, протрезвев. Его пиры славились по всей провинции: гостями его обычно были продажные, купавшиеся в роскоши чиновники, которых он использовал и защищал. Что касается женщин, то здесь он вел себя как ему заблагорассудится. И никто, кроме христиан, не осмеливался критиковать его… Фактически, двигаясь разными путями, Максимин и Максенций пришли к одному и тому же итогу.
Сохранился ответ Максимина на петицию из Тира. В нем он специально отмечает, сколь важное место занимает город в качестве религиозного центра, дает положительный ответ на петицию и указывает, что страна переживает период процветания и благоденствия.
Этим благополучием (по словам Максимина) жители провинции обязаны тому, что тщательно соблюдают все старые обряды и поклоняются старым божествам… Таким образом, прошение было, и для христиан настали трудные времена. В подобной ситуации вполне простительно, что они не преминули указать (с оттенком торжества) на засуху, голод и чуму, поразившие Азию тем летом. Максимину нанесли удар его же оружием.
Падение Максенция, последовавшее через несколько месяцев, привело к тому, что Максимин оказался в одиночестве перед лицом грозной коалиции Константина и Лициния. Он был буквально ошеломлен, когда они предложили присоединиться. Он снова повелел Сабинию приостановить все действия, направленные против христиан. Христиане, однако, не доверяли ему. В опубликованном эдикте конкретно ничего не говорилось о разрешении проводить собрания либо какие-то публичные мероприятия, и они считали неразумным выходить за рамки закона. Гонения были всего лишь приостановлены. Максимин вовсе не стремился присоединяться к Миланскому эдикту.
Вынужденные отказаться от преследования христиан, Максимин и его советники попытались действовать по-другому. В течение осени они разработали план, который должен был реформировать язычество и поставить его в равное положение с христианством. До этого старая религия использовалась исключительно на местной основе; не было даже намека на единую структуру, которая объединила бы различные храмы и жреческие коллегии. Максимин и его соратники попытались коренным образом изменить ситуацию, создав стройную иерархию, наподобие той, которая существовала в христианстве, с ее рангами, субординацией и общей дисциплиной. Иерархия была создана. Руководители новой нехристианской церкви были тщательнейшим образом отобраны, чтобы они могли конкурировать с христианскими епископами, играя по их правилам.
Сам факт, что такой план вообще мог родиться, свидетельствует о растущем влиянии христианства. Очевидно, в какой-то момент подавление христианской религии стало нецелесообразным и невозможным, и настало время защищать старые культы от набирающего силу соперника, который грозил стать хозяином положения. Еще несколько лет назад такое никто не мог себе представить.
Хоть Максимин приостановил гонения на христиан, он сделал это скорее из дипломатических соображений. Вполне вероятно, что приглашение присоединиться к Миланскому эдикту включало в себя приглашение прибыть на совещание. Так или иначе, но Максимин, очевидно, знал, когда Лициний будет в Италии. Покладистость Максимина убедила Лициния в том, что он может спокойно ехать… Подготовив за зиму свое войско, Максимин пересек Малую Азию за несколько марш-бросков, оставив далеко позади обоз и всех, кто не мог выдержать такой темп. Византии пал после одиннадцатидневной осады, и Максимин вступил на территорию Европы. Это известие заставило собравшихся в Милане прервать встречу.
Максимин попытался последовать примеру Константина. Быстрота его перемещений вызывает не меньшее изумление. Однако осада Византия и еще более длительное сопротивление Гераклеи задержало его ровно настолько, чтобы дать возможность Лицинию получить вести, перейти через Альпы и выйти на дорогу, ведущую в Ниш. Возможно, он был уже немолод, но у него хватило силы и решительности, чтобы победить Максимина в этой игре. Противники сошлись ближе к Византию, чем к Милану. В битве при Гераклее иллирийцы Лициния разбили вдвое превосходящее их по численности войско азиатов; самым знаменательным эпизодом этого сражения было бегство Максимина, который проехал 160 миль за 24 часа.
Жизнь, которую вел Максимин, была не самой лучшей подготовкой для подобных подвигов. Азия могла дать ему еще одну армию, но она не могла дать армии другого полководца. Максимин добрался до дома, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами. Он осознал, что его предсказатели обманули его, и некоторые из них испытали на собственной шкуре неприятные последствия этого. Какими бы соображениями он ни руководствовался, он издал эдикт о веротерпимости, в который был включен пункт о возмещении церкви всей собственности, конфискованной в государственную казну.
Однако было уже слишком поздно. Он умер вскоре после подписания эдикта. Точные обстоятельства его смерти неизвестны, богобоязненные христианские историки называют в качестве возможных причин его смерти слишком бурную жизнь, удар молнии и гнев Божий. Однако скорее всего, он умер от переутомления. Вроде бы у него резко ухудшилось здоровье, и он ослеп… Мало кто сожалел о его смерти.
Теперь из всех соперников, боровшихся за власть, остались только Константин и Лициний. До этого момента они вполне успешно сотрудничали друг с другом. Теперь этому союзу предстояло пройти испытание на прочность, а его участникам – выяснить, кто из них будет главным.
В поведении Лициния произошли разительные перемены. Укрепив свои позиции, он стал менее зависим от Константина, а интересы, нужды и потребности его новых подданных начали оказывать на него влияние и заставили его во многом изменить свою точку зрения.
Вполне естественно, что церковь воспользовалась обретенной свободой; Лицинию было на руку, что имя гонителя было стерто со всех монументов и предано позору, как имя тирана.
Лициний заслужил одобрение церкви тем, что арестовал и казнил главных ее преследователей – Певкетия, Кулькиана в Египте и Феотекна в Антиохии. Конечно же он казнил детей Максимина, которые могли претендовать на власть. Однако в самом воздухе Ближней Азии ощущается привкус предательства, который заставляет людей заходить слишком далеко в своих действиях, делать слишком много и переходить пределы разумного. Эта опасность подстерегала и Лициния. Вред ли ему следовало казнить сына Севера. А казнь сына его близкого друга Галерия и вовсе была ошибкой. Эти поступки приоткрыли некие его тайные замыслы, которые представляли интерес для Константина.
Галерий в свое время женился на Валерии, дочери Диоклетиана. Когда Галерий умер, их младший сын Кандидиан был еще ребенком. Максимин Даза сделал предложение вдове Галерия. Однако это предложение не вызвало восторга у Валерии, и Максимин выслал ее на границу Сирийской пустыни, чтобы она могла на досуге поразмыслить над тем, какие блага принесет ей свадьба с Максимином. С ней отправилась и ее мать, жена Диоклетиана.