В феврале 1934 года Бердяев отправился в Прибалтику для чтения лекций. Поездка была не очень удачной: он заболел в дороге ангиной, план лекций пришлось существенно сократить, да еще в Риге его лекции бойкотировали те немцы и русские, которые симпатизировали Гитлеру и национал-социализму, - было известно, что Бердяев является противником новой германской власти. Лекции Николай Александрович читал часто, в разных местах, перед разной аудиторией. И не только потому, что ему было важно раскрыть свои взгляды перед слушателями, но и для заработка. Он очень много работал, для того чтобы содержать семью, близкие это понимали и были ему благодарны.
Поэтому, когда в парижской газете "Возрождение" под псевдонимом П. Сазанович появилась ругательная статья о книге Николая Александровича "Судьба человека в современном мире", все близкие стали на его защиту. Обиднее всего было то, что псевдоним легко расшифровывался: авторство статейки принадлежало тому самому Владимиру Ильину, который столько лет был своим человеком в их берлинском и парижском домах. Тональность рецензии была хамская: "…замысел Н. А. Бердяева дышит люциферической гордыней", "литературность его (Бердяева. - О. В.), вообще, весьма и весьма под вопросом. Некоторые его книги почти невозможно читать"; "Н. А. Бердяев не раскрывает органически своих мыслей, но вдалбливает их в голову - он "тешет кол на голове читателя""; Бердяев "односторонен "как флюс" или, лучше сказать, как любимый им марксизм, от которого он и воспринял фактическое отношение к человеку и миру"; "сам Христос у него - "красный" и Бог - левый"; "Н. А. Бердяев судья неправедный, который "Бога не боится и людей не стыдится"" и т. д. Бердяевы были неприятно поражены этой публикацией. Но каково же было их удивление, когда спустя несколько дней они получили письмо от Владимира Ильина с извинениями! "Я заслуживаю всякого осуждения, но одного прошу, не подумать обо мне, как это подумала Евгения Юдифовна - и по всей вероятности думаете Вы, - что я забыл мою любовь к Вам, десять лет хлеба-соли и интимнейшего общения в области идей, - писал Ильин. - Я этого не только не забыл - но с того времени - этому скоро будет год - как мною покинут Ваш дом - еще никогда я так не томился жаждой встречи с Вами и с Вашей семьей… Дорогой Николай Александрович! Вы отреклись от "Философии неравенства", и я решил Вам отомстить, ибо у меня было такое чувство, будто королева связалась с конюхом или еще сильнее "матрона полюбила осла" (В. Розанов)". Бердяев был оскорблен письмом еще больше, чем статьей: "Кто дал ему право судить меня и мою философию?"
Прочитав пасквиль Ильина, к Бердяевым заехал Шестов. Он был возмущен:
- Этого так оставить нельзя. Сегодня льют помои на одного, завтра на другого. Ему надо ответить! Это касается всех нас!
Резкий ответ действительно был напечатан в газете "Последние новости" за подписями Б. Вышеславцева, Г. Федотова, Л. Шестова, И. Бунакова-Фондаминского, Е. Извольской, К. Мочульского, М. Курдюмова. Лидия Юдифовна описывала в своем дневнике, как отнеслись к заметке В. Ильина слушатели одной из многочисленных бердяевских лекций: "Вечером на лекции Ни. В перерыве меня окружают знакомые, взволнованные и негодующие на статью В. И[льина]. Собираются выразить протест в форме открытого письма. "Неужели Н<иколай> Александрович подаст ему руку при встрече?" - спрашивает одна из знакомых. "Никто из нас не подаст!" - горячо говорят они. "А Николай Александрович сказал мне, что, конечно, подаст", - говорю я, потому что в каждом самом низком человеке он все же видит человека [- образ и подобие Бога]. Так поступал он всегда, всю свою жизнь, и так будет поступать и впредь".
В это время Бердяев, как и Шестов ранее, стал участником декад в Понтиньи. В бывшем аббатстве на берегу реки с 1910 по 1914 год и с 1922 по 1939 год проводились ежегодные десятидневные конференции, на которые собиралась интеллектуальная элита Франции. Но декады носили международный характер, и на них бывали представители и других стран: англичане, немцы, итальянцы, испанцы, американцы, швейцарцы, голландцы, шведы, японцы. В Понтиньи приезжали Антуан де Сент-Экзюпери, Жан Поль Сартр, Симона де Бовуар, Томас Стернз Элиот, Томас Манн и другие выдающиеся личности. Из русских эмигрантов участниками декад были Шестов и Бердяев, что было очевидным признанием их творчества со стороны французских коллег. С эмиграцией дела обстояли много хуже - Бердяева критиковали, вспомнили словечко, пущенное еще в Москве злоязычным Густовом Шпетом и подхваченное потом в статьях Ленина - "белибердяевщина", обвиняли в "коммунарстве". Действительно, Бердяев в эти годы "полевел", что окончательно противопоставило его большинству эмиграции. Впрочем, Бердяев никогда не стремился приспособиться к мнению большинства. Еще одним доказательством этого стало его выступление в защиту отца Сергия Булгакова. Осенью 1935 года на свет появился указ патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Старогородского) № 1651. Указ строго осуждал булгаковское учение о Софии и рекомендовал всем верным чадам Церкви отвергать это учение, "опасное для духовной жизни". Надо сказать, что отец Сергий был в это время деканом Богословского института, поэтому такое осуждение имело вполне очевидные административные последствия, если б не состоявшееся к этому моменту разделение эмигрантских церквей на три части: "белую" церковь во главе с митрополитом Антонием Храповицким (Русская Православная церковь за рубежом - РПЦЗ), "греческую", руководимую из Парижа митрополитом Евлогием и поддержанную институтом, подчинявшуюся с 7 февраля 1931 года Константинопольскому Вселенскому престолу; и, наконец, "красную" митрополита Сергия (Страгородского). Сначала булгаковскую "ересь" осудила "красная" церковь, а затем и РПЦЗ. Выбор Николая Александровича - стать прихожанином церкви Московской патриархии, очень осложнил его отношения не только с Богословским институтом, но и со многими близкими ему людьми - тем же Булгаковым, Бунаковым-Фондаминским, матерью Марией (Скобцовой). Но когда отец Сергий, священник в седьмом поколении, был осужден как еретик, Бердяев, не раздумывая, бросился на его защиту. Он опубликовал в декабре 1935 года в "Пути" статью "Дух Великого Инквизитора", где резко осудил практику запретов митрополита Сергия. Для него вопрос заключался в том, возможна ли свобода мысли в православии? По его мнению, единственная настоящая ересь есть ересь против христианской жизни, а не против доктрин. В оценках Николай Александрович не стеснялся: он назвал практику осуждения непрочитанных книг (митрополит Сергий книгу Булгакова не читал) "церковным фашизмом". Написав эту статью, Николай Александрович заметно успокоился после нескольких дней волнений и возмущений, - "исполнил свой долг", - написала Лидия Юдифовна. Статья Бердяева вызвала немало откликов, в том числе с критикой позиции самого Бердяева, но Николай Александрович стоял на своем: церковь не должна быть авторитарной, это должен быть свободный духовный союз! История была долгой, ее обсуждала эмигрантская печать от Харбина до Лондона, отец Сергий уже хотел уйти в отставку из института, но летом 1937 года пусть не окончательное, но все-таки завершение всей этой истории дала Епархиальная комиссия, созданная митрополитом Евлогием. Комиссия пришла к выводу о невиновности Булгакова, расмотрев его учение о Софии как частное богословское мнение, с которым не все могут быть согласны. (Г. Флоровский и не согласился!)
РСХД, которому Бердяев отдал много душевных сил, тоже, по его мнению, превращалось в авторитарное движение ортодоксов. Бердяев чувствовал, что на него там стали смотреть как на вредного "модерниста", сам же он начал тяготиться пребыванием в "духовно чуждой, враждебной к философской мысли, свободе, духовному творчеству" среде. Постепенно он отошел от движения. Вообще, если задуматься, Бердяева преследовали в жизни ситуации, когда он расставался с прежними близкими друзьями (Мережковские, Карташев, Гершензон, Струве, Вяч. Иванов, В. Ильин, другие), отходил от важного и значимого вначале дела (ВАДК, Научный институт в Берлине, "Путь", РСХД), оставался в одиночестве и под огнем критики. "В моем общении с людьми и целыми течениями всегда было что-то, для меня мучительное, всегда была какая-то горечь", - чувствовал и сам Николай Александрович.
Лето 1936 года ознаменовалось многочисленными стачками и забастовками во Франции. В лавках нельзя было купить сахара и соли - доставка продуктов прекратилась. И хотя спустя некоторое время все наладилось, было ясно: над Европой собирается грозовая туча. "Состояние Европы было очень нездоровым. Версальский мир готовил новую катастрофу", - писал об этом времени Бердяев. Неудивительно, что его следующая книга - "Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности" (1935) - была связана с социальными проблемами, стоящими перед людьми. Но Бердяев показал их вторичность по отношению к проблемам духовным. Устранение голода, нищеты, неравенства не избавит человека от тайны смерти, любви, творчества. Более того, конфликты личности и общества, человека и космоса, истории и вечности лишь обострятся при более рационально устроенной общественной организации. Бердяев смог показать в этой книге несовершенство всех земных человеческих достижений. Человек призван к творчеству, но всякое творчество - неизбежная неудача, так как результаты творчества объективируются и начинают участвовать в порабощении человека. "Огненный творческий дух" не может узнать себя в произведениях искусства, книгах, теориях - в своих продуктах. Результаты творчества отчуждаются от творца. Творчество - это "восхождение из мира", по Бердяеву, но полный разрыв с миром невозможен, и в этом трагизм ситуации творчества. В. Зеньковский, анализируя философию Бердяева, считал этот момент в его концепции наиболее уязвимым: "Бердяев долго не замечает того, что его персонализм, отчуждая личность от мира, создает не просто трагичность творчества… но и обессмысливает его: если творчество лишь закрепляет нас в "падшем" мире, то не стоит стремиться к творчеству в мире". Критика Зеньковского не была лишена оснований. Впрочем, подобное замечание можно адресовать и другим представителям экзистенциальной философии, с которыми Бердяев особенно сблизился в это время.
В ноябре 1938 года умер близкий друг Николая Александровича - Лев Шестов. Умер он в больнице, диагнозом был бронхит, но врачи нашли и признаки туберкулеза, а лечащий врач подозревал рак. Шестов чувствовал себя очень слабым и больным в последнее время, но незадолго до смерти все же нашел силы написать статью о Бердяеве для "Современных записок", считая несправедливым тот факт, что в русскоязычной прессе о работах Николая Александровича пишут мало и не по существу. В письме Булгакову по поводу этой статьи (Булгакову она очень понравилась) Лев Исаакиевич написал: "Я очень люблю и ценю Н. А. - думаю, это из статьи видно; но его уклон к Афинам (влияние немецкой школы философии) и уклон в вопросах решающих, самых важных, был всегда предметом горячих споров между нами". Шестов и Бердяев были близкими по духу людьми, но тем не менее всю свою жизнь спорили и не соглашались друг с другом. Бердяев, конечно, откликнулся на смерть Льва Исаакиевича - статьей в "Пути", где почтил его память и подчеркнул значение его работ. Но как он откликнулся на это грустное событие внутри себя, в душе - остается только догадываться…
Незадолго до смерти Лев Шестов в одном из своих писем с горечью писал о современной ему эпохе: "Вот уже четверть века, как мы переживаем непрерывные ужасы… Что творилось и творится в России, где люди отданы во власть Сталиных и Ежовых! Миллионы людей, даже десятки миллионов… гибли и гибнут от голода, холода, расстрелов. То же в Китае. И рядом с нами в Испании, а потом в Германии, в Австрии. Действительно, остается только глядеть и холодеть". Такое мироощущение было присуще не ему одному в то время. После Мюнхенского соглашения между Германией, Италией, Великобританией и Францией, обязывающего Чехословацкую республику уступить нацистской Германии Судетскую область (где находились ключевые чехословацкие оборонительные сооружения), стало ясно, что мир стоит на пороге непрогнозируемых изменений. Возможно, поэтому Бердяев так много писал в поздний период своего творчества об истории, социальных проблемах, судьбе Европы, России и мира. В 1938 году вышла самая известная для иностранного читателя книга Бердяева - "Истоки и смысл русского коммунизма", где давался анализ произошедшей русской революции и ее влияния на остальной мир. Вышла она на немецком языке, была переведена на английский и французский, а на русском увидела свет только в 1955 году в YMCA-Press. Книга до сих пор считается классической для понимания русского коммунизма и русских революций начала XX столетия, она выдержала шесть изданий только до Второй мировой войны.
Книга продолжала многие более ранние работы Бердяева, развивала содержащиеся в них идеи и мысли. Бердяев считал, что на любую революцию можно посмотреть с трех различных точек зрения: революционной (контрреволюционной), объективно-исторической (научной) и религиозно-апокалиптической. Менее всего смысл происходящих революционных процессов понятен активным участникам событий, то есть тем, кто стоит на революционной либо контрреволюционной точке зрения. Этот тезис встречался в более ранних работах Бердяева, повторялось и его обоснование: и революционеры, и контрреволюционеры - лишь орудия истории. Рациональные цели, которые они преследуют в революции, никогда не достигаются, потому что любая революция - иррациональна, стихийна, неуправляема. Революционеры поклоняются будущему, но на деле живут прошлым. Объективно-историческая точка зрения позволяет лучше понять революционные процессы, но и она не раскрывает их сути. Историк, человек науки, способен познать и раскрыть множество второстепенных деталей произошедшей революции - ее источники, хронологию, историографию и т. п., но и от него ускользает глубинный смысл случившегося. Только с позиций религиозной историософии можно приблизиться к пониманию значения и смысла революции - "смысл революции есть внутренний апокалипсис истории". Что это означает?
Революция есть частичное умирание - в ней умирают многое и многие. В результате такого умирания наступает новая жизнь, хотя совсем не такая, какой ее представляли себе революционеры и контрреволюционеры. Революция, по Бердяеву, свидетельствует о нарастании в истории иррациональных сил. Это верно в двух смыслах: с одной стороны, революция иррациональна постольку, поскольку завершает собой старый уклад общества, который потерял свою прежнюю разумность, рациональность. С другой - революция есть проявление иррациональной народной стихии. Таким образом, революция - свидетельство невозможности непрерывного поступательного развития, симптом нелогичности истории, "откровение о всегдашней близости конца". Любое революционное потрясение становится как бы маленьким апокалипсисом, когда накопившиеся в обществе зло и "яды разложения старого" вызывают смерть социального организма. Поэтому Бердяев был убежден в том, что смысл революции всегда пессимистичен, а не оптимистичен, ибо революция обнаруживает царящие в обществе зло и неправду, показывает, какие страшные проблемы в нем накопились, сдергивает внешние благообразные покровы с общественной жизни. Революция - суд над историей: "Революция есть грех и свидетельство о грехе… В революции происходит суд над злыми силами, творящими неправду, но судящие силы сами творят зло". Таким образом, революция всегда грех, кровопролитие, насилие, но она же и реакция на имевшиеся в истории грех, кровопролитие, насилие. Уже поэтому она - катастрофа, приближение конца истории.
Наряду с чертами, общими для всех революций, русская революция 1917 года обладала, разумеется, и специфическими особенностями, была порождена своеобразием российского исторического процесса. В частности, Бердяев был убежден, что до критической точки процесс разложения старого общества довела война. Именно война сделала явными несостоятельность российской монархии, кризис Православной церкви, ненависть русских крестьян к дворянам-помещикам, устарелость сословного строя и многое другое, что привело к революционной катастрофе: "Весь стиль русского и мирового коммунизма вышел из войны. Если бы не было войны, то в России революция все-таки в конце концов была бы, но, вероятно, позже и была бы иной. Неудачная война создала наиболее благоприятные условия для победы большевиков". Многие современные историки согласны с Бердяевым и отводят войне роль подготовки почвы для революции. Разложение колоссальной, многомиллионной армии поставило страну на грань анархии. Старая власть потеряла свой политический авторитет.
В этой ситуации любые демократические методы наведения порядка имели чрезвычайно мало шансов на успех: "Принципы демократии годны для мирной жизни, да и то не всегда, а не для революционной эпохи. В революционную эпоху побеждают люди крайних принципов, люди склонные и способные к диктатуре". Такими людьми "крайних принципов" были в русской революции большевики, построившие на месте старой автократической монархии тоталитарное государство, основанное на диктатуре идеологии, миросозерцания.